Орлов И.Б. Политическая культура России XX века (2008) (1152142), страница 16
Текст из файла (страница 16)
Ввиду этогоотсутствует толерантность и культура компромисса, не проведено раз*граничение мировоззренческих и политических ценностей. Образованиегосударства предшествовало созданию нации, в результате чего русскоегосударство есть государство по преимуществу династическое и терри*ториальное, а не национальное. Отличный от Европы тип развития соци*альной структуры, в которой не только церковь не была отделена от госу*дарства, но и экономика от политической власти, препятствовалвозникновению буржуазного сознания, которое во многом определилополитическую культуру Запада. В итоге политические функции отсут*ствующего третьего сословия в России взяла на себя интеллигенция.Американский ученый Эдвард Л.
Кинан сделал попытку квалифи*цировать основополагающие мифы политической культуры России,в числе которых первенствующее положение занимает идея преемствен*ности Московского государства — ядра будущих Российской и Совет*ской империй — от Киевской Руси. По его мнению, сформулированнаяконцепция «Москва — третий Рим» возложила на Москву ответствен*ность за «результаты» мировой истории, а первые большие завоеваниясередины XVI в. (Казань и Астрахань) идеологически оправдывалисьбогоугодностью проведения антитатарского крестового похода и христи*анского миссионерства. Интересные наблюдения о природе политическойкультуры России имеются в классической книге Эрика Фёгелина «Но*вая наука политики: Введение».
Для него тип политической культуры оп*ределяется типом представительства, а русский вариант представитель*ства (трансцендентально*экзистенциальный) в наиболее полном видевыражен опять же в концепции «Москва — третий Рим». Более того,Россия сформировалась в политическое общество посредством симво*лической самоинтерпретации в качестве продолжателя дела Рима.В американской историографии последних лет появились работы,в которых историки и политологи обратились к истории русского по*реформенного крестьянства.
В трудах Дж. Брукса и Б. Эклофа кресть*яне предстают не «пассивной и темной силой», а людьми, стремящимися59ГЛАВА 3к знаниям. Д. Фильд также отвергает стереотипный образ консервативно*го русского крестьянина. Об участии крестьян в революции 1905–1907 гг.,их борьбе за «землю и волю» и возросшем самосознании пишут ДитрихБайрау и Теодор Шанин. Для У. Розенберга вопрос об ослаблении госу*дарственной власти после Февральской революции не сводится только к«двоевластию», ведь в ходе революции развернулся более существенныйпроцесс: внутри институтов государства изменились пути утверждениявластного начала и способы его реализации. После Февраля 1917 годаавторитет перестраивающейся власти с ее меняющейся институциональ*ной практикой, и особенно новыми ценностями (прежде всего, концеп*цией «демократии участия»), слабел в зависимости от меняющегося со*отношения между ценностями и институциональной практикой.Ряд интересных наблюдений над политической культурой СССРбыл проделан западными исследователями уже после распада Союза.Так, например, Карл Шлёгель полагает, что решающую роль в победебольшевизма и становлении советской политической культуры сыгра*ла Первая мировая война.
По его мнению, идея «третьего Интернацио*нала» — это секулярный аналог концепции «Москва — третий Рим».Новый мир обретает свою идеологию в марксизме*ленинизме, которыйотводит России мессианскую роль — утвердить на всем земном шареАбсолютную Социальную Справедливость. Москва вновь объявляетсяцентром ойкумены. Не случайно несколько поколений советских лю*дей выросли на стихах: «Всем известно, что Земля начинается с Крем*ля…». По мнению Вольфганга Айхведе, система (как и политическаякультура), созданная большевиками, не имеет аналогов, так как не пред*полагает ни разделения властей, ни прав человека, ни наличия обще*ственного договора. Существование этой системы было «санкциониро*вано» партией, которая находила себе легитимацию в «метаисторическиххимерах».
На взгляд исследователя, классовая политика, трансформи*руясь в политику индустриализации, приводит к «американизации»большевизма и сращиванию социализма с техницизмом. При этом тех*ницистское измерение приобретает и политическая культура больше*визма. Одновременно в советской политической культуре происходитневиданное доселе подчинение экономической рациональности ирра*циональности власти, прикрываемой мифологической гигантоманией.При этом Айхведе указывает на две политические субкультуры первыхдвух десятилетий победившего коммунизма. Если носителем первой —ленинизма — был по преимуществу бывший политэмигрант, чья поли*тическая социализация прошла в европейских столицах, то проводни*ком сталинизма являлся провинциальный партийный работник, про*ведший почти всю жизнь в своей губернии и потому воспринявший60Зарубежная и отечественная историографическая традицияблизко лозунг «социализма в одной стране».
Ориентированный на го*ризонтальное распространение революции ленинизм являл собой типгоризонтальной мобилизации, а сталинизм был ориентацией на верти*кальное распространение революции.Хайнц Тиммерман подчеркивает, что все попытки европеизацииРоссии удались лишь отчасти, так как на пути этого процесса всегдавставал «русский империализм» как совокупность ряда родовых черт.Советский коммунизм, в свою очередь, стал способом осуществлениямодернизации политической культуры России. Но эта модернизацияимела прежде всего технико*промышленное измерение: было построе*но индустриальное государство, а не индустриальное общество. КлаусЗегберс выступил против тех западных исследователей (Ш.
Фицпат&рик, Д. Скотт, М. Левин и др.), которые характеризовали политическуюкультуру России как однозначно антагонистическую. В его представле*нии, русский коммунизм продемонстрировал удивительное умениевырабатывать отношения социального консенсуса, в том числе междувластными элитами. Основой такого консенсуса Зегберс считает сле*дующие феномены коммунистической политической культуры: «инсти*туционализированный плюрализм», закрепляемый в учреждениях поведомственному принципу; неформальные группы интересов и давле*ния в «системе» неформального управления страной; «бюрократичес*кий торг» или тайна планирования и раздачи привилегий, а также не*жесткие бюджетные ограничения.Известное исследование о политической культуре Советского СоюзаФредерика Бэргхурна в качестве доминантного ядра последней выде*ляет культуру КПСС и ее руководящих работников. Эту доминантнуюкультуру, основой которой была воинственная верность идеологии марк*сизма*ленинизма, он квалифицирует как идеологическую, фанатичную,элитистскую и подданнически*партисипаторную.
По мнению Бэргхур&на, в рамках политической культуры СССР доктрина и власть перепле*тались весьма тесно, взаимно легитимизируя друг друга. Исследовательвыступил против того, чтобы квалифицировать советскую политическуюкультуру как бюрократическую и авторитарную по преимуществу, так какее идеологическое измерение, сочетавшее утопически*идеалистическиеи прагматически*реалистические элементы, важнее.Д. Россман в статье о стачке 1932 г.
в г. Тейково Ивановской обла*сти показал, как рабочие, апеллируя к революционным традициям, об*ратили их в свою пользу, добавив к этому изрядную долю традицион*ных общинных, великодержавных и явно антисемитских настроений.Автор наглядно продемонстрировал, как политическая культура совет*ских рабочих в 1930*е гг.
впитывала в себя элементы социальной враж*61ГЛАВА 3ды, унаследованные от прошлого, как трансформировалась в эти годыдихотомия «мы» и «они» и как руководство страны обращало подобныенастроения в свою пользу. В той же манере была выполнена работа С. Дэ&вис, рассказывающая о том, как в 1930*е гг. проявлялась вражда соци*альных низов по отношению к власти различных уровней.Герхард Зимон утверждает, что закат СССР и его политическойкультуры был обусловлен тем, что в послевоенный период происходи*ло формирование альтернативы господствующему порядку в виде на*ции — организованного в государство и обладающего политическим са*мосознанием народа.
Герхард Веттиг, продолжая тему «национальногов политической культуре», подчеркивает, что под покровом советскогототалитаризма скрывалось национальное, представлявшее собой анти*имперскую, партикулярную тенденцию. Ассен Игнатов отмечает воз*никновение принципиально нового феномена в политической культурерусского общества конца 1980 — середины 1990*х гг. — идеологии наци*онал*большевизма, которая представляет большую опасность как совер*шенно иррациональное соединение коммунистического, националисти*ческого и православного начала.Своеобразным подведением итогов исследования политическойкультуры России можно рассматривать работу Г.
Зимона «Будущее изпрошлого: Элементы политической культуры в России», в которой са*модержавие объявляется главной родовой чертой политической куль*туры Московского государства. Большевистская диктатура, в сущно*сти, соединила принцип вождизма с самодержавной традицией, тогдакак все попытки ввести «коллективное руководство» оканчивались пол*ной неудачей. Зимон также считает, что современная Россия, как и вгоды Смуты и революций начала ХХ века, переживает кризис идентич*ности. В силу этого восстановление сильной власти, ревалентной при*роде русской политической культуры, является основной предпосыл*кой для преодоления кризиса, выходом из которого снова будет, помнению ученого, дистанцирование от Европы.4.Основные тенденции исследования политическойкультуры в современной российской историографииВ 1990*е гг. в России появляются исследования Э.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
