Диссертация (1149037), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Следствием такой стилистической особенности становитсяотсутствие четкого разграничения в тексте Легенды речи Достоевского,комментария Розанова и цитирования священных текстов. В какой-то мереуказанный стилистический прием может считаться общим для всей последующей187Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Цит.
по: Розанов В.В. Легенда о Великом инквизитореФ. М. Достоевского. С. 75.188Там же. С. 75.189Там же.190Там же.108философии Розанова, отражающим стиль его мышления.Розановподмечает,чтороман,запланированныйДостоевскимкакдвухтомник, остался незаконченным из-за смерти автора, и читатель, уведенный вглубины исторического драматизма, потерял проводника. Читателю не остаетсяничего иного как сделать выбор: либо забыть текст, либо начать собственныепоиски.
В силу того, что тревожные вопросы веры в самом тексте «Легенды» таки не были разрешены Достоевским, Розанов пишет об этом сочинении, что оноесть «синтез пламенной жажды религиозного и совершенной неспособности кнему»191.Таким образом, Розанова отличает от позиции других критиков то, что втворчестве Достоевского он обнаруживает не только сомневающегося авторапоэмы, но и необходимость присутствия в тексте читателя, который, как иДостоевский, пытается определиться с тем, «где Бог, и истина, и путь».
Чтобыпоказать отличительную особенность статьи Розанова «Легенда о Великоминквизиторе» необходимо обратиться к другой критической работе, посвященной«Поэме о Великом инквизиторе» Достоевского — статье Ю.Н. Говорухи-Отрока«Во что верил Достоевский? “Легенда о Великом инквизиторе Достоевского.Опыт критического комментария” В.В. Розанова». Статья эта интересна,поскольку одновременно представляет комментарий на критическую статью В.В.Розанова и саму поэму Достоевского «О Великом инквизиторе», и, в то же время,делает несколько замечаний об особенностях мышления Розанова.Первое замечание раскрывается в критике Розанова за то, что он «принялмысли инквизитора «легенды» за действительную веру Достоевского — веру вправду «могучего и страшного духа», который искушал Спасителя»192.Подобное замечание Говорухи-Отрока представляется справедливым иобоснованным и в то же время указывает на важный принцип стиля мышленияРозанова, который состоит в проговаривании самого себя вне зависимости оттого, пишет ли он собственный труд или критическую статью на работу другого191Розанов В.В.
Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. С. 103.Говоруха-Отрок Ю.Н. Во что верил Достоевский // В.В. Розанов: pro et contra. Кн. 1. — СПб.: РХГИ, 1995.С. 270.192109автора. Этот принцип Розанов приписывает также Достоевскому, вследствие того,что сам пользуется им и полагает за ним универсальность. Раннее мы обозначилиего как монологический стиль мышления. Одним из примеров этой особенностистилистики Розанова является наличие в тексте объемных авторских отступлений,которые посвящены самостоятельным рассуждениям на темы творчества,происхождения зла, страдания, поисков истины и веры.Следующийотрицаниипринципвозможностистилямышленияпредельной,Розановаокончательнойосновываетсянаинтерпретацииивыявляется лишь в том случае, если мы сравним содержательно позиции статейГоворухи-Отрока и Розанова в интерпретации оппозиции «читатель» — «мнениеинквизитора».
Чтобы пояснить значение этих позиций, следует рассмотретьследующую схему: у Достоевского в истории об инквизиторе следует выделитьтри «переменные» интерпретации, которые включают «читателя», «речьинквизитора», во всем ее содержании, и порядок «веры», который, вероятно,может быть закреплен за молчаливой фигурой Христа.
Отношение «читателя» кпорядку «веры», которая для него представляет собой вопрос личностного выбораи, соответственно, вопрос отношения читателя к смыслу речей единственноговысказывающегося в повести субъекта — инквизитора. Речь инквизиторавыражаетренессанснуюмодельгуманизма,согласнокоторойчеловекпредставляет центр бытия вне отношения к его трансцендентному. Читательвправе принять эту ренессансную модель как верную, отказавшись отдоминирования трансцендентного идеала.
С другой, если он не готов отвергнутьэтот идеал, т. е. являясь человеком веры, то ему неизбежно придется отказаться отсамостоятельной ценности человеческой жизни.В.В. Розанов утверждает, что внутри текста Легенды читатель не найдетрешения этого вопроса и что Достоевский сам не смог решить его в своем романе.Модель, которая выстраивается Говорухой-Отроком принципиально иная,поскольку он не обнаруживает в тексте этих трех переменных, моделируя ивыстраивая критику на основании обнаруженного отношения: «вера —110инквизитор». Если есть вера, то слова, высказываемые инквизитором, вещают нам«тайну зла». Для Розанова слова инквизитора обретает свой смысл лишь вотношении «читателя» к «вере», сами же до тех не истины и не ложны, необещают ни добра, ни зла.Розанов подчеркивает, что читатель оказывается необходим для того, чтобыобращенный к нему текст поэмы обрел свою определенность.
Критик текстатакже является читателем, следовательно, его интерпретация, какой бы вольнойона ни была, является структурообразующей для текста.Эта обращенность Розанова к индивидуальному восприятию и пониманиютекста читателем напрямую связана с описанными в Главе 2 данной диссертацииположениями трактата «О понимании», акцентирующими неизменно личностныйхарактер выстраивания представлений о мире. Именно с этой установкой связанэкзегетический характер выражения мысли, цель которого — передать структуру«внутренней речи», способ непрерывного ее движения от одной ассоциации сдругой.Эти особенности розановского стиля мышления определили круг вопросов,который он исследует, доводы, которые он приводит и, в конечном итоге, онирепрезентируют его мысль в ракурсе неклассической философии, что ясно виднопри рассмотрении развернувшейся полемики Бердяева против статьи Розанова«Об Иисусе сладчайшем и горьких плодах мира».
Этот спор может бытьпроинтерпретирован как противостояние мышления догматического мышлениюрелятивному. В своих рассуждениях в работе «Христос и мир» Бердяев говорит отом, что Розанов лишь маскируется, будто хочет поправить христианство, но насамом деле он выступает как враг именно Христа: «для Розанова Христос естьдух небытии, дух умаления всего в мире, а христианство-религия смерти…»193.Статья Бердяева выражает исключительно философскую позицию, согласнокотороймиртрадиционноявляетсобойпространствонеясностиипроблематичности, в свою очередь, Розанов, на первый взгляд, представляетпозицию обывательскую, для которой мир есть ничто иное, как пространство193Бердяев Н.А.
Христос и мир. Ответ В.В. Розанову // В.В. Розанов: pro et contra. Кн. 2. — СПб.: РХГИ, 1995. С. 27.111быта. Для Бердяева, последователя субстанциальной модели, этот мир очевидносовмещен с миром неистинным и представляет смесь «бытия с небытием».В свою очередь Розанов в статье «Об Иисусе сладчайшем и горьких плодахмира» говорит о мире, соразмерном человеку. Обвинение Бердяева идет от именионтологического постулата — Христос существует. Для Розанова этот вопросникогда не был ясен, в этом плане он глубоко проблематичен.
Розанов, указываяна бессмертие в детях, только фиксирует очевидное и сущностное для него —продолжение бытия каждый раз в новом другом. Продолжение именно бытия,всего многообразия его, а не конкретного человека, вопрос о бессмертиикоторого, кажется, так и не был решен им в какую-либо определенную сторону.К такому выводу Розанов приходит потому, что, с одной стороны, ищетнечто сущностно важное для себя самого (бессмертие), с другой стороны, нежелает приходить ни к какой доктринальной позиции относительно Христа, т. е. вего мировоззрении этот образ не связан с жесткими общепринятыми значениями,с идеологией.
Поэтому Бердяев, критикуя концепцию Розанова за ее выводы,упускает при этом принципиальную разницу в посылках и в своей критикеоказываетсябессодержательнымпоотношениюкконцепцииРозанова.Продолжая находиться лишь круге собственной речи, он так и не осознаетвозможности выйти к построению интерсубъективного дискурса, в рамкахкоторого его аргументы были бы адресованы вовне.Есть все основания полагать, что за этим противостоянием во взглядахБердяева и Розанова скрывается новый для того времени способ рассуждения.Литературный критик А.А. Смирнов в статье «О последней книге Розанова»писал, что «Розанов весь в намеках и недомолвках и антиномиях, он целиком поту «сторону не только добра и зла, но и истины и лжи» 194. Несознательный девиз«мысль изреченная есть ложь» есть существо мышления Розанова, согласноСмирнову.
Данное суждение может быть справедливым с той поправкой, что«нахождение по ту сторону добра и зла» верно до тех пор, пока не сделан выбор,пока есть вышеуказанная недомолвка. Следует осознать, что для Розанова, автора194Смирнов А.А. О последней книге Розанова // В.В. Розанов: pro et contra. Кн. 2. — СПб.: РХГИ, 1995. С. 217.112«О понимании» и «Уединенного», координаты истины и лжи обретаются толькотогда, когда сделан выбор и слово о чем-то сказано. Такое понимание истиныРозановым подмечается и другими исследователями. Так, например, А.В.Малинов в статье «Откровение Василия Розанова» пишет, что «Розановуудивительным образом удавалось достигать такой глубины субъективности, когдаона смыкается с самой объективной истиной…искренность и правдивостьзаменяют у него истину»195.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
