Диссертация (1149037), страница 19
Текст из файла (страница 19)
Скорее они представляют попыткууловить мысль в момент ее рождения, зафиксировать ее на бумаге, пока она ещене стала «результатом мысли», сухим остатком, лишенным того, что Витгенштейнсчитал невыразимым в языке, но сопутствующим ему (в письме к ПаулюЭнгельману Витгенштейн писал, что «Трактат», по его мнению, состоит из двухчастей, одна из которых написана, а другая — главная — не написана 159.Заключительный тезис трактата Витгенштейна также звучит «О чем нельзяговорить, о том должно умолкнуть»160.
Таким образом, в «теории» Витгенштейнаоформляютмя два уровня текста: 1) о чем можно говорить; 2) о чем следуетмолчать. Эти уровни равно присутствуют в тексте, но второй, видимо, прибываетв тексте сокрыто. Кажется, что именно этот второй уровень только и отличаетмысль от сухого конспекта, результата размышления (см. уже упомянутое письмоВитгенштейна Расселу). Что же может подразумеваться под этим «о чем нельзяговорить»? По замечанию исследователя В. Руднева, данное высказываениеВитгенштейна отсылает нас к романтической традиции с присущим ей чувствомэгоцентризма — «то, что можно сказать только себе, нельзя передать другомучеловеку»161.
Однако, обращаясь к другим работам Витгенштейна («Культура иценность»), можно выделить еще одну трактовку этого тезиса — говорение о«самом себе» — это та смотровая площадка, с которой обозреваютсяокружающие объекты: «написать о себе что-то более правдивое, чем ты есть,невозможно. В этом — разница между описанием себя и внешних объектов.
Осебе человек пишет с высоты собственного роста. Здесь не стоят на ходулях или159Витгенштейн Л. Tractatus logico-philosophicus. С. 16.Там же. С. 219.161Там же. С. 220.16093162на лестнице, только на босых ногах» . В работе «Культура и ценность» сквозьфонрассужденийокультуре,религии,историипрослеживаетсятемасамопознания и самораскрытия. Тема «истинны» сближаются в контексте работыс темой «искренности»: «Человек неспособен высказать истину, если он еще неовладел собой. Он не в состоянии сказать ее,— но не потому, что ещенедостаточно разумен… Ее может высказать лишь тот, кто уже пребывает в ней, ане тот, кто пребывает в неистине и лишь однажды устремился из неистины кистине»163. Внимание Витгенштейна к возможностям сохранить сокровенную,бытийную связь с словом через обращение к подлинности и достоверностисобственного переживания бытия сближает его работу с само-откровениями ипоискамистилистическихвозможностейдляэтоговкнигеРозанова«Уединенное». И в книге «Культура и ценность» Витгенштейна, и в«Уединенном» Розанова проскальзывает мотив исповеди, но при этом значениеисповеди модифицируется с религиозной на экзистенциальную интерпретацию:исповедь есть раскрытие сокрытого, но поскольку перед Господом нет ничегосокрытого, тогда исповедь предстает, прежде всего, как раскрытие истины о себеперед собой.
Розанов пишет о стиле, найденном им в труде «Уединенное»: «Япрямо потерял другую какую-либо форму литературных произведений: «неумею», «не могу». С тем вместе это есть самая простая и единственная форма.Проще чего нельзя выдумать. «Форма Адама» — и в раю, и уже — после Рая» 164.Жанр Уединенного позволяет Розанову говорить обо всем и в тоже время, посути, всегда о себе; любое замечание его о внешнем событии есть в тоже времязаметка о самом себе, о ракурсе своего взгляда и чувства, поэтому столь личныйстиль «Уединенного» звучит одновременно и крайне категорично. Розановская«мифологизация» пространства «Я» кардинально изменяет координаты истиннылжи за счет переноса точки координаты с внешних объектов, явлений наощущение и восприятие «Я».
Соответственно пространство истины Розанов162Витгенштейн Л. Культура и ценность // Людвиг Витгенштейн. Философские работы. Часть I. Пер. с нем./Сост.., вступ. статья, примеч. М.С. Козловой. Пер. М.С. Козловой и Ю.А. Асеева. — М: Гнозис, 1994. С. 12.163Витгенштейн Л. Культура и ценность. С. 14.164Голлербах Э. В.В. Розанов. Жизнь и творчество.
С. 142.94прокладывает через сферу «искренности», главное «чтобы река текла как течет,чтобы было все как есть. Без выдумок. Но человек вечно выдумывает. И вот тутта особенность, что и выдумки не разрушают истины, факта: всякая греза,пожелание, паутинка мысли войдет»165. Главная тема книги Витгенштейна«Культура и ценность» также лежит в пространстве вопросов об истине иискренности, все остальные вопросы, связанные с культурой и религиейпредставляются скорее фоном этой заботы.Как мы видим, сравнительный анализ двух, на первый взгляд, разныхфилософов, занимавшихся вопросами мышления и стиля философского языка, нетолько возможен, но и необходим, поскольку без учета стилистическихособенностей текста, выстроенного вольно или невольно в соответствии снекоторым ритмом самой мысли или окружения мыслителя, многие смысловыеоттенки теряются. Так, например, без учета ритмической организации «Логикофилософского трактата», читатель может обнаружить за фразой «О чем нельзяговорить, о том должно умолкнуть» лишь тавтологию, в то время как длястилиста это указание значит также необходимость расстановки пауз и акцентов вречи согласно ритму мышления: неспособность сказать что-либо оказываетсяпрактически физиологической, однако автор может ее преодолеть, обозначив этотразрыв в рассуждении паузой, молчанием.
И если у Витгенштейна ритмическаяорганизация помогает провести рефлексию над мышлением, то у Розановамелодика и ритм произведения — это осознанный механизм коммуникации считателем, поскольку «музыка нравится», то есть читатель, вовлекаясь в ритмавторского текста, также может переживать и мыслительный резонанс с автором.ЕслитеперьмыобратимсяксравнениюРозановасдругиминеклассическими философами, то мы можем найти множество параллелей. Так,присравнениисГадамероммынаходимобщийдляобоихавторовконцептуальный термин — «понимание», структурирующий их рассуждение вобласти теории познания. Если классическая философия представляет субъектапознания как некий центр, к которому в итоге сводится любой получаемый опыт,165Там же. С.
142.95то субъектом познания в интерпретации современной философии выступаетконкретный человек в совокупности всех присущих ему качеств и характеристик.В связи с этим можно вспомнить более позднего философа Р. Рорти, который,характеризуя концепцию знания, говорит о том, что наше знание может бытьобосновано только в рамках наших вер и нашего языка.
Для познающегосубъекта, описываемого в трактате «О понимании», мир всегда окрашен егосубъективностью, а субъект всегда присутствует в своем опыте.«В идее понимания — пишет Розанов — не заключается никакого знания,способного стать содержимым, но только знание относительно содержащего»166Человек рассматривается Розановым не в контексте его религиозной, социальной,правовой, и даже не в его познавательной функции, но из факта самой егоэкзистенции его включенности в бытие и необходимости как — то определяться вэтом бытии.Такой переход можно выделить не только в русской философии, но и втрадиции европейской философии.
Он сравним с переходом от религиознойконцепциипонимания,выраженнойШлейермахеромкфилософскойгерменевтике двадцатого века. Однако при анализе концепции понимания впервую очередь следует обратиться к Гадамеру, поскольку в формированиигерменевтической традиции ХХ в. Гадамер занимает одну из важнейших ролей.Проблема понимания разрабатывается Гадамером в контексте общегоразвития герменевтики, которая согласно ему занимается всеобщими условиямипонимания бытия. Как и у Розанова, у которого смысл понимания состоит в том,что через него природное бытие, ранее неизвестное входит в человеческое бытие,становясь частью его опыта, так и у Гадамера любой опыт является своеобразнойформой открытия бытия.
А задача герменевтики видится им в выявлениивсеобщих предпосылок понимания.Сравнение философии Гадамера и Розанова обусловлено не толькосовпадением наименовании основного термина их концепций, основание длятакого сравнения заключается в их подходе к явлениям культуры и истории, как к166Розанов В.В. О понимании. С.
28.96своеобразному тексту, они открыты для осмысления и понимания именно в силуих языкового характера. Гадамер во вступлении к работе «Язык и понимание»выдвигает тезис, что не только «процедура понимания людьми друг друга, но ипроцесс понимания вообще представляет собой событие языка — даже тогда,когда речь идет о внеязыковых феноменах»167. В критических работах Розановакрайне трудно провести границу между культурологическим и текстологическиманализом феноменов: они сопутствуют и перетекают один в другой в рамкаходного текста, и часто анализ некоторых стилистических особенностей работы,относящейсякопределеннойэпохе,экстраполируетсяимнахарактерсуществования и быта людей, живших в этом времени.
Мерный стильповествования Фукидида, в котором, пишет Розанов, отражаются «не люди, аскованные холодной красотой их подобия — статуи»168 становится одной изпричин, по которой Розанов в приложении сборнику «Природа и история»утверждает, что античному миру свойственны «две черты: красоты ихолодности»169 . Многие культурологические догадки и теории Розанова строятсяименно на внимании и анализе стилистики источника.
Например, исходя изнаблюдений за стилем изложения «Ветхого завета», Розанов заключает осовершенно особом отношении к теме пола в Древней Иудее, для него важно то,как Библия высвечивает событие «не в том или ином речении, но в колорите имелодии необозримых святых страниц»170.Проблема «понимания» у Гадамера, как и в философском трактатеРозанова, ставится в связи с кризисом взаимопонимания и «пронизывающимиэпоху противоречиями». Этот кризис непонимания Гадамер связывает сэкстраполяцией методологии науки на сферу социальных отношений, посколькуименно внутри науки, начиная с Галилея, зародилось представление о«неподатливостиинепрозрачности»мира,затемоформившеесявееметодологию.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
