Диссертация (1148863), страница 12
Текст из файла (страница 12)
Не вдаваясь в критику секуляризации, отметим, вслед за Ю.Хабермасом, основные ее смыслы: «В Европе понятие “секуляризация” вначалеимело юридический смысл присвоения при помощи силы церковнойсобственности светским государством. Это значение затем расширилось, чтобывобрать в себя подъем и развитие культурной современности в целом. С тех пор“секуляризация” становится субъектом противоречивых оценок, зависящих оттого, является ли главным ее свойством успешное приручение церковной власти,или же акт беззаконного присвоения. В соответствии с первым прочтением —“приручением” — религиозные способы мышления и образы жизни замещенырациональными в любом случае превосходящими их эквивалентами; что же довторого прочтения — “кражи” — эти современные способы мышления и образыжизни дискредитированы как беззаконно присвоенные вещи. Модель замещенияпредполагает прогрессивистскую интерпретацию с точки зрения расколдованнойсовременности, в то время как модель присваивания ведет к интерпретации сточки зрения теории упадка, то есть, бесприютной современности»111.
Понятно,что секуляризация гораздо более сложное явление, нашедшее свое отображениев культуре Нового времени; однако именно стратегии постромантическойтенденции выражают как неизбежную гибель Бога — главного соперникаромантического художника, видящего свое alter ego в образе Сатаны, — таквосстановлением на прежде его месте человека, то есть, возвращение кренессансномупринципуантропоцентризма.Приведемздесьодиниллюстративный пример, позаимствованный нами из «Одномерного человека»111Habermas J.
Faith and Knowledge. // Habermas J. The Future of Human Nature. - Polity Press, Cambridhe, UK,2003. P. 103 — 104.54(1964) Г. Маркузе (1898 — 1979). Он указывает, что для выявления ослабления«бунта инстинктов против утвердившегося Принципа Реальности посредствомуправляемой десублимации», необходимо обратиться к контрасту, которыйпредставляет романтическая литература начала — середины XIX столетия, где«господство Эроса изначально слито с Танатосом», и постромантической(пользуясь нашим термином) литературой XX столетия, в которой «буйнымцветом цветет десублимированная сексуальность. Здесь гораздо меньшеограничений и больше реалистичности и дерзости. Это неотъемлемая частьобщества, но ни в коем случае не его отрицание. Ибо то, что происходит, можноназватьдикимибесстыдным,чувственнымивозбуждающимилибезнравственным — однако именно поэтому оно совершенно безвредно»112.Мысознательнопостмодернизм,предпочитаемпосколькунамонтерминпостромантизмпредставляетсяболеепонятиюточнымисодержательным.
Гибель грандиозных проектов эпохи Нового времени идобровольный отказ от утверждения систем мысли и науки качественно неизменил ни того, как мы что-либо знаем, ни того, что мы собственно знаем. Ж.Ф. Лиотар в своей знаменитой книге «Состояние постмодерна» (1979)утверждает, что обращение к великим, грандиозным рассказам классическогоНового времени исключено; мы не способны теперь обратиться ни к диалектикеДуха, ни к эмансипации человечества в качестве оправдания научного дискурсапостмодерна.
Напротив, именно «маленький рассказ» остается образцовойформой творческого и, главным образом, научного воображения113. Однако, мыдо сих пор, спустя почти полвека после этого интеллектуального ультиматума неизменили ни дискурс научного исследования, ни дискурс образовательнойпрактики. Правда, media захватывает нас все больше и больше, нам как не-media(перефразируя понятие «не-человеков» Б.
Латура) остается все меньше и меньшеместа в пространстве культуры, принимающей все более ярко выраженные112113Маркузе Г. Одномерный человек. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009. С. 112 — 113.См.: Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. URL: http://booksonline.com.ua/view.php?book=61790&page=20(дата обращения: 1.05.2015)55медийные формы. Впрочем, не является ли это одним из ключевых и неизбывныхопасений новоевропейской цивилизации, подпадающих под рубрику кризиса? Необ этом ли грозные, но пророческие слова, вложенные в уста лучшегопредставителя XV столетия лучшим представителем века XIX: «Малое беретверх над великим; один-единственный зуб осиливает целую толщу. Нильскаякрыса убивает крокодила, меч-рыба убивает кита, книга убьет здание!»114Корни романтической традиции следует искать у И.Г.
Фихте (1762 — 1814).Гегель в лекциях по истории философии указывает на него как напредшественника Новалиса (1772 – 1801), Шлегелей и Шлейрмахера. Онпоясняет, что фихтевской точке зрения субъективности был придан чуждаяфилософии ориентация на такие формы, которые принадлежат областифилософии чувства. С одной стороны, они оставались в рамках предложенногоФихте принципа, с другой – представляли собою стремление выйти за пределыобоснованной им субъективности, хотя и не были способны на этот решающийшаг115.
Однако, еще в «Феноменологии духа» утверждается так называемое«несчастное сознание», характеризующееся следующим образом: «...несчастноесознание есть сознание себя как двойной, лишь противоречивой сущности. Этонесчастное, раздвоенное внутри себя сознание — так как это противоречие егосущности есть для себя одно сознание — всегда должно, следовательно, в одномсознании иметь и другое, и, таким образом, тотчас же как только оно возомнит,что оно достигло победы и покоя единства, оно из каждого сознания должно бытьснова изгнано.
Но его истинное возвращение в себя самого, т. е. его примирениес собой, выразит понятие духа, ставшего живым и начавшего существовать, таккак этому сознанию уже присуще как одному неразделенному сознанию бытьдвойным сознанием: оно само есть устремление взора одного самосознания вдругое, и оно само есть и то и другое самосознание, и единство обоих есть длянего также сущность, но для себя оно еще не дано себе как сама эта сущность,114115Гюго В. Собор Парижской Богоматери. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. С.
207.См.: Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. В 3 тт. Т. 3. СПб.: Наука, 2006. С. 536.56ещенеданокакединствообоих»116.Нередконесчастноесознаниерассматривается в качестве образа именно романтического героя, понимающегосвою обреченность и одиночество в мире. Нидерландский исследователь Л.Хейде указывает, что суть несчастного сознания заключается в постижении имсвоей конечности, а от знания о своей конечности оно уже свободно быть неможет.
Интересно, что подобные симптомы Л. Хейде обнаруживает и во всейновоевропейской культуре: «В этом отношении несчастное сознание служитпарадигмой для опыта конечности, характерного для эпохи модерна. Это неголый опыт конечности, понимающей, что жизнь недолговечна, и не таконечность, что смирилась сама с собой. Это и не род наивного переживанияконечности. В нем нет ничего от банального, плоского позитивизма.Модернистский(постмодернистский)опытконечностиужелишеннепосредственности, или наивности. В нем появилась проблемность.
Онприобрел трагические, порой, даже героические черты»117. Мы не можем невспомнить в связи с этим и термин счастливого сознания, предложенного Г.Маркузедляописаниясовременногоинституционализированногоиодномерного мышления. Положение, с которого для Гегеля начинается скорбьсознания118,дляпредставителяобществаблагоденствияестусловиесуществование в достатке и гармонии с процессами производства и потребления:смерть Бога — не событие фундаментальной значимости, влекущее за собойкачественное изменение субъекта, а залог существования десублимированногонабора индивидов, способных выполнять несложные однообразные функции.Никаких альтернатив такое общество не приемлет — ни в сфере тела, ни в сфередуха. В «Одномерном человеке» ясно сказано, что, поскольку обществостремится уменьшить и даже поглотить качественные изменения, предлагаемыеоппозицией как в сфере политики, так и в сфере высокой культуры, оно,следовательно, стремится к этому также в сфере инстинктов.
Мышление116117118Гегель Г.В.Ф. Феноменология духа. М.: Академический Проект, 2008. С. 181.Хейде Л. Автономность и несчастное сознание. URL:http://www.ruthenia.ru/logos/number/1999_09/1999_9_01.htm#_ftn6 (дата обращения: 1.01.2015)Ibid.57оказывается неспособным усмотреть противоречия и альтернативы, которыепостулируются при таком диалектическом подходе, и в единственномоставшемся техноцентричном измерении объем «счастливого сознания»неуклонно возрастает119.Таким образом, мы полагаем, что «постмодернистский» проект обществаблагоденствия, обнаруживающий свой интерес в теле и телесном, в практикахудовольствий, сопряженных с сексуальностью и десублимированным эротизмом,удобнее и правильнее именовать постромантическим проектом, в котором всякое«Я» романтиков, искавших свою родину в сфере духа, преодолено как егопротивоположность.Мы уже отметили кризис в качестве одной из ключевых сюжетных линийнеклассической философии; в самом деле, многие авторы не просто начинали сосмысления ситуации своего времени, но и связывали его с пониманиемсовременности.
Так, например, Й. Хёйзинга (1872 — 1945) отмечал, что,несмотря на невозможность возврата к прошлому, оно может дать нампоучительный урок и предоставить ценностные ориентиром: «Культурныйкризис — понятие историческое. Поверяя его историей, сравнивая нынешнююэпоху с предшествующими, можно придать этому понятию определеннуюобъективную форму»120. К. Ясперс размышляет о похожей проблеме с точкизрения теистического экзистенциализма: «Критика времени так же стара, каксознающий самого себя человек.
Наша коренится в христианском представленииоб истории как некоем упорядоченном согласно замыслу спасения процессе. <...>Осознание эпохи как времени решения, несмотря на то что эпоха была дляхристианинамиромвообще,чрезвычайноусилилось»121.Вообще,переосмысление ценностей прежнего, «старого мира» является характерной длявсех мыслителей, испытавших влияние Ницше, провозгласивших знаменитый119120121См.: Маркузе Г. Одномерный человек. М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2009. С. 115.Хёйзинга Й. В тени завтрашнего дня. Диагноз духовного недуга нашего времени.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
