Диссертация (1148072), страница 24
Текст из файла (страница 24)
Например, атрибут народа. В данном примере видно, чтокинжал было трудно атрибутировать этнически, потому что он был произведен каким-топредпринимателем, видимо с целью наживы (как сувенир). Тем не менее, стандарт описаниявынуждал все же причислить вещь куда-то. Вторая вещь, трость-клинок, использовалась, какотмечает эксперт, и в Средней Азии и на Кавказе, и в городе, и в деревне, поэтому четко ееатрибутировать также было затруднительно (это требовала более детальной работы).Сложность атрибуции состояла не только в аскрипции этноса или места происхождения, но иматериала: трость казалась серебряной, но окислы говорили в пользу того, что это медь.Только последующий эксперимент: капание реактивом на трость, показало, что она все жесеребряная.
Таким образом, атрибуция проходила не только через знания музейныхсотрудников, но и через этот своеобразный эксперимент.210Система научного описания музейного предмета. С. 77 – 92.86Удивительно, но атрибуция вещей влияет на то, какую позицию она занимает в музее.Начиная с того, что на закупочной комиссии (ЭФЗК) как замечает информант, постояннопроисходят споры относительно того, «наша вещь или не наша» (то есть этнографическая илинет) (инф. 4). Особенно проблематична этническая атрибуция, казалось бы самая явная. Вмузейной этнографии выделяют две позиции, по которым атрибутируется привезенная вещь:изготовление и бытование (кем была изготовлена и кто ее использовал) 211.
Споры возникаютиз-за того, что в определенных случаях выявить, кем изготовлялась или у кого бытовала вещьневозможно и потому вещь определяется по другой похожей вещи, находящейся в музее, чтоне предполагает, что они обе принадлежат именно одному этносу (инф. 4). Возникает рядситуаций, когда вещь атрибутируется как принадлежащая одному этносу, а хозяин вещиассоциирует себя с другим этносом, что также приводит к спорам. Кроме того, часто ведутсяспоры по поводу сувенирной продукции, является ли она этнографической.
Как замечаетинформант,длянекоторыхнародовподобнаяпродукция–«частьэтническойсамоидентификации», поэтому привезенный экспонат этнографический, несмотря на то, чтосделан современными мастерами и на заказ (инф. 4).Соответственно, от этнической атрибуции зависит, в какой фонд пойдет вещь.
Крометого, на комиссии вещи делят на основной фонд и научно-вспомогательный, во второй идутвещи, в которых либо проявление этнического признака неявно, либо они не связаны стематикой и коллекциями музея (например, чучело птицы) (инф. 2). Внутри этих фондов вещипо-разному описываются и по-разному используются (естественно, вещи из вспомогательногофонда не поедутна зарубежнуювыставку).Кроме комиссии, происходиттакжедополнительная работа по переатрибуции, которая воспринимается музейными сотрудникамикак научная: «...если идут новые вещи, это надо перемирять, предметы, они же имеют – кто-тосужается от хранения, кто-то наоборот становится больше – вытягивается, постоянно размеры,которые зафиксированы в учетных карточках, они уже полностью не соответствуютсовременным размерам...
много хранителям приходится работать с новыми предметами – какбы заново их описывая» (инф. 15). Таким образом, меняются и сами физические параметрывещи, что влияет на то, будет ли вещь выставлена, сможет ли она пережить очереднуювыставку, или вообще, правильно ли она этнически атрибутирована.Отношения, выделенные нами, формируются, как было уже показано, в ходе практик.Теоретики практик дают этому понятию следующее определение: «это телесная совокупностьдействийвнутриматериально-оснащенной211ситуации,предполагающейразделяемыеВ то время как в академической этнографии это самосознание, территория, объективые-субъективные факторы(инф.
4).87практические понимания участников»212. Мы уже дали описание одной из практик –атрибуции новой вещи экспертом, но нужно заметить, что в музее можно выделить большоеколичество практик, связанных с вещами. Следующая таблица показывает один из самыхважных (таблица 2.8, приложение № 10).Важно заметить, что внутри этих практик вещи предстают по-разному. В разныхпрактиках будут задействованы разные атрибуты.
Мы постараемся схематично изобразитьподобное избирательное использование (схема 2.2, приложение № 11).Это проявляется и в интервью. Так, один из респондентов, работающий вфункциональном отделе, говорит: «Для меня музейные предметы – это списки для выставки,которые уходят. Я их вижу исключительно только на фотографиях, которые я отношу вминкульт или отвожу, и списки, которые я перевожу, – вот для меня в принципе предметы»(инф. 5). Для экскурсоводов вещи на выставке – это иллюстрация для определеннойвыставочной концепции: «На временных выставках другая задача – представить основнуюидею выставки и соответственно уже экспонаты, которые составляют эту выставку, онивыступают в роли иллюстрации к основной идее» (инф.
18). Для исследовательской работывещи выступают как начало работы мысли, как триггер для дальнейшей работы с вещью. Вовремя моего полевого наблюдения сотрудник особой кладовой рассказывала мне, что у нееесть ряд вещей, которые не имеют никакой информации об изготовлении и бытовании, и еедело – найти в архивах и публикациях упоминания о ней. Для приема и экспертизы вещи онапредставляет собой проблему, которую нужно решить, то есть атрибутировать и сделатьчастью фондов. Для комиссий и советов это повод поспорить относительно идентичностиэтнографических вещей, а также собственных эпистемологических оснований.
Для хранителейвещи – это объекты заботы, но одновременно и способ познания (через прикосновение,разглядывание, получение информации о вещи из других источников) (инф. 10).Как даже видно из схемы, эти практики пересекаются (порой даже совершаются одними тем же человеком), существование вещи в одной практике влияет на возможность другихпрактик: например, собирая вещи в поле, этнограф уже прикидывает, как она будетатрибутироваться, где она будет храниться и, может быть, можно ли ее выставлять. Так же,делая выставку, музейщики предполагают, какой будет экскурсия, и как ее можно будетиспользовать.В заключение мы сделаем три теоретических замечания. Первое: этнографическиеэкспонатывмузеепредставляютсобойто,чтопоследовательсимволическогоинтеракционизма Стар называет пограничным объеком (boundary object). Под ним понимается212Schatzki T., Knorr-Cetina K., von Savigny E.
(ed.). The practice turn in contemporary theory. Psychology Press,2001. P. 11.88некоторая вещь, которая участвует в разных практиках и соотносится с разными группами, нов то же время, сохраняет некоторую структурированность, чтобы поддерживать свою«материальную идентичность»213. На примере этнографических объектов мы видим, как онивстраиваются в самые разные практики благодаря своим физическим характеристикам иатрибутам, которые аскриптивно ей приписываются. Они удовлетворяют нужды самых разныхсоциальных миров внутри музея благодаря своей интерпретативной гибкости и при этомостаются для них для всех общим делом, пересечением музейной идеологии, политики,повседневных практик и отношений.Во-вторых, вещи не просто участвуют в разных практиках, они также как и люди,имеют свои карьеры.
В зависимости от того, какие физические (и эстетические)характеристики вещь имеет, в какой фонд какого отдела она попадает, какая легенда с нейсвязана, вызывает ли она научный интерес музейщика, какие выставки будут строиться, вещьоказывается втянутой в разные научные, выставочные, публикационные проекты, что влияетна ее сохранность, но повышает ее «видимость» для разных социальных миров в рамках музеяи за его пределами. У драгоценных, роскошных вещей больше шансов попасть на выезднуювыставку, и быть увиденными большим количеством людей, и соответственно, повлиять на ихпредставление о разных культурных традиционных образах. У вещей заядлых, полежалых,«обыкновенных» таких шансов меньше, однако они могут реализоваться в других практиках,например, исследовательских: «Я тоже говорил, что существует негласное деление всехэкспонатов – на для выставки (около 1% или 0, 01%) и для негласной работы – и такаязамкнутый цикл этих вещей.
Потому что для выставки мы берем самые красивые роскошные,не всегда типичные, архаичные вещи, а для работы – их никогда не видят зрители, они неаттрактивны для стереотипов, интересны только для исследователя» (инф. 4).В-третьих, как видно из параграфа, вещи в музеях во многом зависят от людей, которыхих выбирают, оценивают, атрибутируют, выставляют, хранят, реставрируют. Поэтому можносказать, что в отношении между вещами и людьми в музее действует парадигмапатернализма. Это понятие использует философ истории Э.
Доманска, характеризуя «защитув отношении вещей, когда люди приписывается ответственность за них»214. Эта парадигмаотличается от парадигмы ориентализма, когда люди безответственно используют иколонизируют природные, вещные и животные ресурсы, а также от парадигмы коммунализма,которая подчеркивает реципрокность, взаимную вовлеченность и этическое отношение к не-213Star S. L. This is not a boundary object: Reflections on the origin of a concept // Science, Technology & HumanValues. 2010. Т. 35. №. 5. P.
601-617.214Domanska E. Return to things // Archaeologia Polona. 2006. Vol. 44. P. 171 – 185.89человекам, основанную на близких отношениях215. В том, что патернализм являетсядоминирующей парадигмой в музее, нет ничего удивительного: одна из главных музейныхидеологий сегодня – это сохранение культурного наследия и убеждения общества в том, чтотакоесохранениенеобходимо(инф.13).Музеипредставляютсобойбуквальнопатерналистские «поезда» во времени, которые собирают культурное наследие для того, чтобызатем передать его потомкам.
То есть фактически музеи противостоят в этом парадигмеориентализма. В то же время некоторые моменты коммуналистской парадигмы в музее такжеесть. Ее можно заметить в том, что у некоторых музейных сотрудников есть любимые вещи(дневник наблюдения, 19. 10. 2013г), что хранители очень близко общаются с вещами,формируя не только свои знания о них, но и свою идентичность как музейных сотрудников иэтнографов. Эти примеры говорят в пользу того, что этнографическая вещь порой теряетчеткие научные и музейные атрибуты и приобретает характер Другого, отталкиваясь откоторого музейный сотрудник познает себя.2.8.