Диссертация (1146585), страница 10
Текст из файла (страница 10)
Литература в классическом смысле не рассматриваласькак язык, только с появлением неклассической культуры «литература сталаощущать свою двойственность, видеть в себе одновременно предмет и взгляд напредмет, речь и речь об этой речи, литературу-объект и металитературу»69. Всеэто, по мнению Барта, отразилось в художественном опыте Флобера, Малларме,Пруста, сюрреалистов, разработавших технику автописьма, и экспериментальном«новом романе», нейтрализующем смысл для высвобождения языка.Классическоепроизведение,созданноепоканонамлитературы,предлагает исчерпывающее объяснение, за которым стоит автор.
Барт выступалпротив однозначной интерпретации произведения, чтобы у читателя былавозможность собственного видения текста, которая разрушается посредствомкритики, адаптирующей произведение на потребу публике.Концепция Барта не сводится к уничтожению автора и его стиля, или кутверждению анонимности. Речь идет о том, что автора ошибочно воспринимают6869Гадамер Г.-Г. Философия и литература. С 135.Барт Р. Литература и метаязык // Барт Р. Избранные работы. С. 131.52как законодателя смысла.
Барт критикует метод, при котором биографическиеданные автора принимаются за главный мотив произведения и позволяютоднозначно трактовать текст.70 Он настаивает на том, что доступная и понятнаяинтерпретация ограничивает текст рамками заданных коннотаций. Если впривычном представлении произведение это следствие помысла автора, то Бартпоказывает, что произведение не предикат автора, оно само имеет власть надсвоим создателем. Бланшо говорит о вынужденном самоустранение автора:«Писатель принадлежит творению, но то, что принадлежит ему самому – всеголишь книга, немое скопище бесплодных слов, и в мире нет ничего менеезначимого»71.
Этим Бланшо подчеркивает парадоксальную невозможность автораобладатьсобственнымпроизведением,онпревращаетсявстороннегонаблюдателя, который ничего не может поделать с текстом, более того, онединственный человек в мире, который не в состоянии воспринять собственноепроизведение искусства: «писатель никогда не читает свое творение. Онооказывается для него не прочитываемым – тайной, перед лицом которой несуществует его самого.
Секретом, потому что сам он от него отделен»72.Проблема в том, что автора нет даже в процессе самого письма, он превращаетсяв скриптора, в функцию письма. Идею об «авторе-функции» развивает и МишельФуко73, только в «археологическом» ключе; можно сказать, что у него письмопринимает масштаб историко-идеологического конструкта, индивидуальнойпроекцией которого оказывается любой текст. Барт настаивает на том, чтопроизведение – творение не автора, конкретного человека и, безусловно,личности, а языка. Скриптор совпадает с тем, что пишется и подчиняется диктатуречи, он не имеет ни судьбы, ни имени и тем самым утверждает главенство слова.«Скриптор, пришедший на смену автору, несет в себе не страсти, настроения,70Критика Барта направлена на биографический и психоаналитический подходы, представленные Лансоном иСен-Бёвом.Бланшо М.
Сущностное одиночество // Бланшо М. Пространство литературы. М.: Логос,2002. С. 13.72Там же. С. 14.73Фуко М. Что такое автор? // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти исексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996. С. 7–46.7153чувства или впечатления, а только такой необъятный словарь, из которого ончерпает свое письмо, не знающее остановки; жизнь лишь подражает книге, акнига сама соткана из знаков, сама подражает чему-то уже забытому, и так добесконечности»74.
Если обозначать скриптора в традиционных субъектобъектных категориях, то максимум, что ему может быть приписано, это статуссубъекта высказывания, т. е. чисто грамматическая форма. Его бытиелингвистической природы. Он возникает с началом говорения и существует,только пока длится высказывание. Любое высказывание есть лишь актуализациявозможностей, заложенных в языковой структуре, которой неосознанноподчиняется говорящий. А так как ни один вариант высказывания не совпадает синвариантом, то не должно быть и привилегированного значения. Сохраняетсятолько живая форма языка, которая реализуется в письме.
«Письмо – та областьнеопределенности, неоднородности и уклончивости, где теряются следы нашейсубъективности,черно-белыйсамотождественность,ивлабиринт,первуюочередьгдеисчезаеттелеснаявсякаятождественностьпишущего»75. Считать, что Барт просто редуцирует автора к функции письма,неправильно; нужно отметить, что писатель у негорасширяется до деятельности,осуществляемой языком: автор-это та деятельность, в которой себя создает текст.В. Гумбольд называл эту деятельность энергией, которой мы обязанывозвышением роли языка в организации духовного мира как конкретногочеловека, так и целой нации. Согласно немецкому лингвисту, язык представляетсобой не статичный набор знаков, а динамичное явление.
По Гумбольдту, язык –это прежде всего деятельность духа, возобновляющаяся всякий раз, когдавозникает необходимость придать мысли форму, или осуществить «превращениемира в мысль»76.Схожегоструктуры,пониманияязыкапредопределяющейкаклюбоесамостоятельнойговорениеиБарт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы. С. 389.Там же. С. 384.76Гумбольдт В. фон.
Избранные труды по языкознанию. С. 77–81.7475онтологическойвсякогоговорящего,54придерживается школа герменевтики, что было показано выше. ПозднийХайдеггер, отводя языку роль артикуляции самого бытия, и, соответственно,определяя человека не как создателя языка или его обладателя, а как посредника,через которого проговаривается слово, пишет: «Мы говорим не только на языке,мы говорим от него. Говорить мы можем единственно благодаря тому, чтовсякий раз уже услышали язык.
Что мы тут слышим? Мы слышим, как язык –говорит»77. Эта мысль непосредственно перекликается с бартовской: «говорит неавтор, а язык как таковой»78. Но если Хайдеггер и Гадамер в своих построенияхисходят из сакрализации языка, то Барт начинает с его критики. Для него языкэто то, где зарождается и функционирует идеология, главное манипулирующееорудие власти. Уже в своем раннем произведении «Мифологии» (1957), Бартразбирает каким образом «мифы» – расхожие представления, возникающие каквторичные(коннотативные)смысловыеобразованиянапервичном(денотативном) уровне языка и незаметно подменяющие собой непосредственныезначения – становятся идеологическими инструментами принуждения, даже еслине выглядят таковыми.
Сначала Барт рассматривал возможность действенногосопротивления идеологии коллективного сознания путем использования чистоденотативного языка, но в дальнейшем, пришел к выводу, что избежатьконнотаций не удастся, поскольку они составляют ткань самого языка. Из этойситуации он видит только один выход - обманывать язык: «Нам, людям неявляющимся ни рыцарями веры, ни сверхчеловеками по сути дела не остаетсяничего, кроме как плутовать с языком, дурачить язык.
Это спасительноеплутовство, эту хитрость, этот блистательный обман, позволяющий расслышатьзвучаниевневластногоязыка,вовсемвеликолепиивоплощающегоперманентную революцию слова, – я со своей стороны называю его:литература»79. Можно сказать, что литература для Барта ценна благодарянеисчерпаемости языковых возможностей, а вовсе не содержательной своейХайдеггер М. Путь к языку.
С. 266.Барт Р. Смерть автора. С. 385.79Барт Р. Лекция // Барт Р. Избранные работы. С. 550.777855частью. Художественному тексту свойственна полисемантичность, которая ведетк разности восприятия, и потому такое значение имеет фигура читателя. Онбольше не пассивный потребитель смыслов, и учитывая, что нет инстанции,ответственной за «правильную» интерпретацию, читатель оказывается сотворцомсмысла: «произведение в чтении всегда впервые достигает присутствия – вуникальном прочтении, каждый раз первом и каждый раз единственном»80.Письмо и чтение равнозначные процессы, входящие в литературныйтекст, который становится самодостаточным явлением.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
