Диссертация (1145207), страница 45
Текст из файла (страница 45)
К максиме такого отношения кмиру можно отнести переложенные на современность слова Аристотеля:человек есть политическое животное. Любовь становится ничем большим,чем средство продолжения жизни. Либидо – здесь инструмент, которыйследует подчинить правилам P-функции, понятой как способ соответствияприродным условиям. А мортидо если и сдерживается, то только буквальнолибидо, что соответствует природо-сообразной ориентированности личности.В отличие от Аристотеля мы определим такую личность как социальноеживотное.
Круг ее ограниченных задач – здоровое питание, свежий воздух,физические упражнения. Круг ее максимальной ответственности – непереступить закон. Круг ее безответственности – безразличие к окружению,неспособность сострадать, жертвовать, любить.231ЧетвертыйварианткризисаS-составляющейидентичностипредопределен радикальным непризнанием трансцендентальных значенийработы и S-, и P-функций.
Вслед за этим обесцениваются их эмпирическиезначения: и нравственное, и моральное, что ведет к отрицанию всех целей,включая даже простое физиологическое выживание. Все, что продуцируетсятрансцендентальнымифункциямисупер-эго,такимтипомличностивоспринимается как следствие изощренного животного начала. В крайнемслучае, по умолчанию признается только эмпирическое значение P-функции.И возложенный на нее же запрос о смысле бытия признается ничем необоснованным вопросом о смысле выживания. Из этого следует признание,что запрос на экзистенциальный смысл ее – весьма странное следствиечеловеческойнатуры,неимеющееникакогообоснования:нитрансцендентного, ни трансцендентального, ни эмпирического.
Любыепроцессы идентификации в таком варианте бесполезны, так как онинепригодны для того, чтобы хоть как-то стабилизировать личность.Тотально подавленное супер-эго личности не способно создавать хотьчто-то,опровергающеепредположение,чтоотестественности«бессмысленной» Вселенной человека отличает только естественная жебессмысленная способность задать бессмысленный вопрос о смысле. Тогдачеловек сам себя воспринимает как бессмысленную усмешку Вселенной,которой суждено задать вопрос о смысле и не получить никакого внятногоответа.
Такой тип личности воспринимает в качестве своего худшего уделапребывание в ожидании конца, сопровождаемого цеплянием за условиявыживания. Тогда «сильнее слабых», цепляющихся за ложные смыслы,кажутся те, кто скрашивают ожидание финала, страх смерти, наркотикамиразличного толка, или адреналином экстремальности.Рано или поздно такая личность приходит к бескомпромиссномувыводу, что и они тоже слабы, ибо это тотальная слабость зависимости отадреналина любого происхождения. При условии априорного отказа отсмысла, такая слабость не имеет путей преодоления, кроме одного бунта232против жизни вообще. Любые попытки поддержать ничем не оправданноевыживание воспринимаются как нечто недостойное человека, «познавшего»его бессмысленность. Поняв тотальную бессмысленность, «смелый» долженилидоказатьсвоеоткрытиебессмысленностидругим(жестокость,ненависть, насилие), или прекратить все и сразу вообще, разрушить средствавыживания в любом их варианте.После этого уже ничто не в состоянии сдерживать личность: нивнутреннее или внешнее притязание на смысл, ни безусловная любовь, нижелание продолжение рода, ни эгоистическое признание условий радисамого себя, ни юриспруденция правило морали.
Мортидо прорывается черезлюбые блоки, разрушая все на своем пути. Точное описание такоголичностного сценария приведено в книге Ч. Паланика «Бойцовский клуб».[256].Перечисленные признаки современного кризиса S-составляющейидентичности можно также определить, как симптомы кризиса культурнойидентичности.
Все эпохи до кризиса культуры рубежа XIX XX вековформировали культурную идентичность человека «детским» методом«воспитания смысла». Результат метода – статичная, ясно сформулированнаякартина смыслового содержания мира и участия человека в нем. Связь, даже«сцепка» S-центра супер-эго и наивно-уверенного представления о денотатесмысла была жесткой, прочно детерминирующей трансцендентальноезначение работы функций. Отсюда эмпирическое содержание нравственногоядра вполне соответствовало его предназначению.
Но от статичнойкультурной идентичности совершился переход к «плавающей» идентичностии невозможности идентификации с соблюдением условия духовной свободы.Встроенность«плавающей»культурнойидентичностивнесуществующие для нее интерсубъективные координаты невозможна.Удастся ли определить правила формирования культурной идентичности?Вопрос остается без внятного ответа. Перефразируя М. Хайдеггера, скажем:принцип постижения ответа состоит в различении: культура не может быть233идентична цивилизации. Это процесс, ход которого озаряет цивилизацию,его события есть прозрения, возвращающие вещам их сути, хотя почтивсегда и скрытые от рациональности. Озарение идет от отзывчивости квызывающему простору, скрывающему опасность.Опасность, которая действительно подстерегает, состоит в отсутствиивсякогообъективногоилисубъективногокритерияопределениянаправленности пути; ибо только в непредсказуемой дали нас ожидаетдругая, пока еще потаенная миссия.
«Озарение среди разливаемого им светасохраняет темноту своего истока, на свет не выходящего» [44, с. 256]. Мыстоим перед вопросом, уже не «Что делать?» но «Как начать думать?», тоесть додумываться, дознаваться в смысле разгадывания, различения озаренияи предметного рассмотрения, экспликации свободы и овеществления,цепляния за вещи. Такое различение единственно помогает «осуществитьсясамим собою среди сущего и остаться в качестве бытия», признать, что мыне отданы цивилизации на разграбление, а в предугадывании озаряющего события превращаем неприступность непредставимого в озаренную надеждойинтуицию смысла. Тогда личность ожидает сотворение «сущностногопространства настоящего человека, получающего вмещающие его размерытолько из того от-ношения, в качестве которого хранение бытия в его истиневверено человеку и требует его» [44, с.
254]. Отказ от призыва начать думатьопасен. Он чреват кризисом личности, который в современном мире можетпринять глобальный характер. Внешние проявления этого кризиса ужедостаточноочевиднывсовременноймеждународной,политической,экономической и образовательной сферах. Однако детали типологическихчерт кризиса, и, главное, причины их появления еще только предстоитвыяснить, но это единственный путь к его преодолению.Опасность пути постижения собственной сути состоит еще и вподстерегающем человека одиночестве.
Э. Фромм цитирует Бальзака: «Такзапомни же, запечатлей в своем столь восприимчивом мозгу: человекастрашит одиночество. А из всех видов одиночества страшнее всего234одиночество душевное. Отшельники древности жили в общении с Богом, онипребывали в самом населенном мире, в мире духовном… Перваяпотребность человека, будь то прокаженный или каторжник, отверженныйили недужный, – обрести товарища по судьбе. Жажда утоления этого чувствавынуждает расточать все свои силы, все свое могущество, весь пыл своейдуши.
Не будь этого всепожирающего чувства, неужто сатана нашел бы себесообщников?». [Цит. по 331, с. 36–37]. Одиночество вполне закономерно всеболее явно заявляет о себе, ибо это одиночество в ни на кого непереложимойответственности за обнаружение и удержание собственной идентичности.Новые открытия личностного смысла одухотворяют цивилизациюлюбовью, придают ей человеческие черты. Но все это остается сокрытойчастью внутреннего мира личности. Во внешней сфере мы все большепризнаем и формируем цивилизацию как то, что дает нам рамки, в пределахкоторых дозволительна свобода самовыражения смысла. Рамки, не дающиенавредить другим и самим себе. И с внешними границами «свободы» покаеще тоже много неясного.На все еще нерешенную задачу свободы личности постмодернанаслаивается проблема взаимоотношения «сверхновых» обществ и обществ,пока еще не ставших таковыми.
Иначе говоря, существует конфликтсубъекта недоосмысленной свободы и субъекта, не вставшего на путьсамопознания самого себя как персоны, хоть в чем-то свободной поотношению к внешним предетерминантам. Таков, например, конфликтмежду человеком Запада и человеком ортодоксального ислама. Кроме того,мы совершенно не готовы рассматривать вариант освоения уровней свободычеловеком, внутри по преимуществу не освободившимся от метанарративаобществ. Равно как мы практически игнорируем проблему репрессивноговлияния метанарратива на личность, желающую свободы изнутри него.Желая познать себя и наладить диалог с другими, мы всякий разконкретно должны рассматривать степень постижения свободы какчеловеком гипотетически свободных обществ, и обществ, по преимуществу235метанарративных.
Ибо в каждом случае по-своему актуален вопрос: каковаструктура личности? – не персона, «наивная» персона, персона признавшаясамосознание, персона определившая право самосознания или личность –узаконившая его? Поэтому любые диалоги могут быть налажены только вчутком вслушивании и к самим себе и к другим.«Внешние» аспекты кризиса S-составляющей идентичности – нашследующий вопрос. Он дает о себе знать не только в проблемевзаимоотношений разных миров, но и внутри «сверхнового» мира,эстетическое содержание которого часто превалирует над этическим.236Глава V. Социальные инверсии кризиса идентичности5.1. Роль и место эстетического в условиях кризисаидентичностиКорни вопроса о влиянии эстетизма в построении человекомэквивалента смыслового отношения к миру прослеживаются достаточноглубоко.
Еще далекая от нас эпоха барокко выдвинула требованиепреобразованиямиравформы,дающиечеловекууверенностьконтролируемого преобразования среды. Как результат дерзкой идеи,возникли дворцы и окружающие их парки, составившие единое пространствоинтерьера и природы, подчиненной регулярности. «Бесконечность» дворца,симулируемая зеркалами и живописными плафонами, выплеснулась наружу,устремилась в «беспредельную» даль аллей из выстриженных деревьев.Неограниченность пространства должна была поддерживать мечту овечности, которая, как казалось, переходит из рук Бога в руки обитателядворцов–мирскогосуверена.Правитель,вознамерившийсястатьблюстителем вечности, заставил творцов земного великолепия использоватьнемыслимоеколичествоэстетическихприемов,чтобынепрестанновоспроизводить уверенность в реальности мечты.В классицизме свершилась деликатная попытка отказаться от этойзатеи. Но вслед за катастрофой Просвещения рационализм постепенноотступил под напором романтической оппозиции. Романтики, обозвавпосюсторонность юдолью мещанства и пошлости, с нездешней энергиейприступили к созданию еще большей иллюзии.
«Заснувший разум» позволил«воздушномузамку»статьглавнойреалиеймироощущения.Рольэстетического тем самым приобрела решающее значение. Все эти коллизии,237свершившиеся на рубеже XVIII и XIX веков, нашли свое прямоепродолжение столетием спустя в кризисе европейской культуры.Возникшиеизпреображающегосяиррационализманекоторыенаправления в искусстве, такие, как Modern Style, например, в мечтах обудущем обращались в «лучшее» и эстетически переосмысленное прошлое.Вместе с этим была признана возможность конструировать реальность, иоставалось только выбрать средства ее создания.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
