Диссертация (1145153), страница 83
Текст из файла (страница 83)
Однако, что немаловажно, синтаксические структуры ХуанаМануэля отличаются экспрессивным потенциалом, связанным с влияниемразговорной речи.4003.2. Стиль архипресвитера из Талаверы (АТ): языковые средствасоздания иронииМартинес де Толедо, архипресвитер из Талаверы, оставил потомкамиспанские версии житий святых Исидора и Ильдефонса и компилятивныйкомпендий исторических хроник (cо времен готских королей, что былотрадиционным со времен Альфонса Х, до царствования кастильского короляЭнрике III) под названием «Дозорная башня хроник» (Atalaya de las crónicas,1443). Однако сочинение, благодаря которому имя его автора осталось в веках, –то, которому он не дал названия, предлагая именовать «без крещения»собственным титулом (Arcipreste de Talavera), но потомки все же окрестили –«Бич, или осуждение мирской любви» (Corbacho o reprobación del amor mundano,1438).
Согласно воле автора, мы будем называть его «Архипресвитер изТалаверы» (АТ).Эта книга, вероятно, задумана как отклик на позднюю сатиру Боккаччо«Ворон» (во всяком случае, так это виделось современникам, давшим ейзаголовок, с которым она и вошла в историю). Среди литераторов, оказавшихнесомненное влияние на архипресвитера из Талаверы, отмечают также автора«Книги о женщинах» (Libre de les dones) Ф. Эшимениса (Francisco Eiximenis),Дж. Роча (Jaime Roig), Б.
Медже (Bernat Metge) и др.Композиционноестроениекнигитипичнодлясредневековыхдидактических трактатов. В ней четыре части: первая повествует о семи грехах,вторая – о пороках женщин, по преимуществу, в третьей речь идет о темпераментеи о влиянии планет, четвертая, или «средняя» часть – авторское изобретение,уловка, позволяющая завершить популяризацию «научно-астрологического»знания прославлением высшей мудрости. Что же касается содержания, а темболее стиля изложения, то здесь автор значительно превзошел не только своихпредшественников средневековых моралистов, но и потомков. Дело в том, чтоповествуя о пороках, Мартинес де Толедо не столько их обличает, «бичует»,401сколько добродушно посмеивается.
И вот здесь-то и проявляется его мастерствоне только повествователя, тонкого наблюдателя, «живописца» нравов, но имастера слова. «Эта книга важна для истории кастильской прозы по двумпричинам, – пишет Р. Менендес Пидаль, – в ней особым образом представленэлегантный стиль, преобладавший в XV в., а еще она демонстрирует, впервые вистории, разговорный язык, обработанный художественным образом в прозе.»[Menéndez Pidal 1970: 8] Рассмотрим пример такой обработки из I главы 2-й части.Yten, por un huevo dará bozes como loca e fenchirá a todos los de su casa deponçoña.
“¿Qué se fizo este huevo? ¿Quién lo tomó? ¿Quién lo levó? ¿Adóle estehuevo? <...>¡Ay, puta Marica, rostros de golosa, que tú me as lançado por puertas! ¡Yote juro que los rostros te queme, doña vil, suzia, golosa! ¡Ay, huevo mío! Y ¿qué será demí? ¡Ay, triste, desconsolada! ¡Jesús, amiga, y cómo non me fino agora! ¡Ay, virgenMaría, cómo non rebyenta quien vee tan sobrevienta! ¡Non ser en mi casa, mesquina,señora de un huevo! ¡Maldita sea mi vida! ¡Y estó en punto de rascarme o de me mesartoda, ya, por Dios! ¡Guay de la que trae por la mañana el salvado, la lunbre, e susrostros quiebra soplando por la encender, e, fuego fecho, pone su caldera y calienta suagua! Faze sus salvados por fazer gallynas ponedoras, ¡y que, puesto el huevo, luego seaarrebatado! ¡Ravia, Señor, y dolor de coraçón! Endúrolos yo, cuytada, e procuro como aDyos plaze, e liévamelos el huerco. ¡Ya, Señor, e liévame deste mundo; que mi cuerponon goste más pesares, nin mi ánima syenta tantas amarguras! ¡Ya, Señor, por el queeres, da espacio a mi coraçón con tantas angosturas como de cada dýa gusto! ¡Unamuerte me valdríe más que tantas, ya, por Dios.”(Arcipreste de Talavera, p.
124-125)Отметимсразу,чтозаоднотипнымисинтаксическимимоделями,структурными штампами, наполненными разговорно-бытовой и соседствующей сней лексикой высокого стиля (т. е. феноменом смешения (fusión de estilos),характерным и для других литературных памятников эпохи), скрывается не толькоимплицитная модальность – ирония, но и создаваемый на ее основеконцептуальный подтекст. Способность восклицательной интонации поглощатьлогические связи, заменяя их ритмизованной или даже рифмованной структурой,находит в данном пассаже яркое проявление, ср.
¡Ay, virgen María, cómo nonrebyenta quien vee tan sobrevienta! («Ай, дева Мария, как не лопнет тот, кто видиттакое негодование»). Благодаря этой особенности, которую можно назвать«несовершенством риторической организации», серия однотипных по структуре402восклицательных предложений, помимо причитаний, проклятий, угроз и мольбы,вместиладинамичноразвивающийсясюжетныйход,имеющий,однако,собственные стилистические приметы. Маркированным, наряду с повторениемсочинительного союза e при перечислении последовательности действий,становится употребление притяжательного местоимения: e sus rostros quiebra...,e ... pone su caldera y calienta su agua («и раздувает свою физиономию..., и ставитсвой горшок..., и греет свою воду»).Наличиенесколькихадресатоврепликиихсменаоправдываетстилистическую неоднородность лексики: от нейтральной и даже сниженной(rascarse («чесаться»), cuytada («несчастная»), puta («шлюха, дрянь, мерзавка»),fija de puta («стерва»), etc.) до возвышенной (ánima («душа»), pesar («мука»),amargura («горесть»), huerco («ад»), etc.).
Именно благодаря этому эффектунагнетение страстей вокруг ничтожного huevo («яйцо») приводит к егопаронимической трансформации в huerco («ад»), в чем и заключается основнаяидея фрагмента.О небезыскусном построении текста, несомненно, свидетельствует умелоеманипулирование широко распространенным в народной поэзии ¡Ay! (и еговариантом ¡Guay!, который, попутно отметим, в современном языке получилэнантиосемическое развитие), наряду с его зеркальным отражением ¡Ya!. Крометого, синтаксический параллелизм при разностилевой лексике (¡Ay, puta Marica...!(«Ай,мерзавкаМарика!»);¡Ay, virgenMaría...!(«Ай,деваМария!»)),использование латинской связки item для ввода пассажа отнюдь не высокогостиля, равно как и упомянутая парономасия участвуют в создании яркогоиронического эффекта. Среди других признаков литературной обработки можноотметить использование причастных оборотов.Но более ярким в стилистическом аспекте является другое средствокомпрессии – эллипсис, встречающийся в устойчивых устно-разговорныхвыражениях: ya ya está; ya es cierto («всё; точно»), por Dios juro por Dios403(«ей-богу»), ¿Adóle? dó[nde] le hallaré1 («где же»), которые играют важную рольв создании эффекта живой звучащей речи.
Широкое использование устойчивыхмоделейявляетсяхарактернойчертойпрозыМартинесадеТоледо.(Синтаксический анализ паремий в тексте АТ произведен в монографии [AraluceCuenca, 1985].) Введение в литературный текст фольклорных штампов и другихустно-разговорных моделей, как отмечалось выше, представляет собой такжехарактерный прием стиля Хуана Руиса. Ср. в КБЛ: ¡Yuy! dize, ¿qué es aquello quefaze aquel roído? (872 d) («Ой! – говорит.
– Что это здесь шумит?») (в комментарииЖ. Короминеса отмечается, что данное восклицание особенно свойственноженской речи [Corominas 1973; 336]); emvié por mi vieja; ella dixo: «¿adólo?»(1331b) («я послал за моей старухой; она сказала: “где же он?”»).КБЛ и АТ являются родоначальниками той литературно-лингвистическойтрадиции, которая будет превалировать в лучших образцах национальнойлитературы. Для испанской литературы классического периода будет характернаобработка, приспособление экспрессивных ресурсов разговорной речи под всевозрастающиепотребностиписьменногоязыкаивпланеотражениядействительности, и в плане выражения авторской модальности («точки зренияавтора»), и шире – концепции текста; и вместе с тем дальнейшее шлифованиегромоздких риторических структур. Первый прозаический опыт в этом аспектеязыкового строительства принадлежит А.
Мартинесу де Толедо, архипресвитеруиз Талаверы. В этом смысле, как считает Менендес-и-Пелайо, он прямойпредшественник испанской ренессансной прозы: «Книга архипресвитера изТалаверы – лучшая картина нравов в литературе, предшествующей классическойэпохе» [Menéndez y Pelayo 1959: 105]. (Ср. также мысль А. А. Смирнова: «Именнов нем [этом произведении] испанский XV век наилучшим образом проявил своихудожественные возможности и задатки дальнейшего развития» [Смирнов 1969:189].) Учеником архипресвитера испанский филолог считает Фернандо Рохаса,1Данное выражение представляет собой речевой штамп, часто встречающийся в народной поззии.
Ср. строфуроманса, в которой используются обе (эллиптическая и полная) формы этого клише: ¿Dólos mis amores?, ¿dólos?/¿dó los andaré a buscar? [Цит. по: Menéndez Pidal 1978: 45].404автора «Селестины»: «“Корбачо” является единственным предшественником,заслуживающим того, чтобы быть принятым во внимание при объяснениисовершенства обработки прозы “Селестины”» [Menéndez y Pelayo 1959: 106].4. Стилистика драматизированной прозы: имплицитность «Селестины»Фернандо де Рохаса4.1. «Трагикомедия о Калисто и Мелибее, или Селестина»: общиепроблемы исследованияПервое издание литературного произведения под названием «Комедия оКалисто и Мелибее» (Comedia de Calisto y Melibea) вышло в 1499 г.
в Бургосеанонимно и состояло из 16 актов. Через два года в Севилье вышло издание,снабженное письмом сочинителя к другу, пояснявшим происхождение «Комедии»из неоконченной рукописи (первый акт), а также поэтическим вступлением «отавтора», где акростихом сообщалось его имя – бакалавр Фернандо де Рохас. В1502 г. увидели свет еще три (уже расширенных до 21 акта) издания с названием«Трагикомедия о Калисто и Мелибее» (Tragicomedia de Calisto y Melibea).Высокую оценку этому сочинению дали как современники, так и потомки.Одним из первых его ценителей стал филолог-гуманист XVI века, автор самойзнаменитой апологии языку, Хуан де Вальдес: «нет другой такой книги,написанной по-кастильски, где бы язык был естественнее, точнее и элегантнее»(ningún libro hay escrito en castellano donde la lengua esté más natural, más propia nimás elegante)1. Не менее лестно отозвался о нем М.
Менендес-и-Пелайо: «Если быне было Сервантеса, “Селестина” занимала бы первое место среди произведенийхудожественного вымысла, созданных в Испании» [цит. по: Menéndez Pidal 1978:45].1Эта похвала «Селестине» перекликается со строками из авторского вступления, как в прозе (ср.: “Y como mirassesu primor, su sotil artificio, su fuerte y claro metal, su modo y manera de lavor, su estilo elegante, jamás en nuestracastellana lengua visto ni oýdo... ”), так и в стихах: Jamás yo no vide en lengua romana,/ después que me acuerdo, ninadie la vido,/ obra de estilo tan alto y sobido/ en tusca ni griega ni en castellana (Celestina, 69, 74).405Традиционные проблемы филологического исследования «Селестины»включают в себя вопрос об авторстве, о литературных и философских источниках,об идеологическом содержании и многие другие. Особое место среди нихзанимает жанровая принадлежность этого сочинения.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
