Диссертация (1145153), страница 69
Текст из файла (страница 69)
Невинность ее была доказана пророком Даниилом.Инвокация должна быть переведена таким образом: “Ты избавил Сусанну отложного обвинения в супружеской неверности”. Восстановление исходногопредложения(оправдывающегословосочетаниеfalsosvarones)выглядитпроблематично» [Зеликов 2005а: 80]. Заметим, что данный стих может иметь ииное прочтение, если учесть развитие семантики прилагательного falso встароиспанском, а именно появление у него на основе импликации (т.
е.компрессии) субъектного значения «лживый», «творящий ложь» (el que hace cosasfalsas, falsario)1, которое относится к основному («ложный») как причина кследствию: «Ты избавил Сусанну от лживых мужей». Существенно то, что оба1В первом издании академического словаря (1726-1739) это значение помечено как выходящее из употребления: Eneste sentido ya tiene poco uso [DAIII: 714].336прочтения не отменяют компрессивности данной синтагмы, которая является непросто реминисценцией библейского сюжета, но его свернутой концепцией.Ничего подобного не наблюдается в тех случаях функционирования falso, гдедоминирует его коннотат, ср.: fui engañado por un falso judío (Berceo, Milagros, 811)(‘был я обманут лживым евреем’).
Однако именно такие употребленияспособствуют вторичной семантизации этого прилагательного. Импликациейпричинного компонента субъектного значения «лживый» является cobarde,pusilánime («трусливый, малодушный») (современный академический словарьиспанского языка дает это значение с пометой устаревшее, а также используемое вАрагоне [DRAE 2003]). Другим фактором развития семантики falso являетсякомпрессия в синтаксической структуре, в которой лживость выступаетнеизменным спутником другой человеческой слабости или порока: лености,невежества, неверия, предательства, ср.: ¡Vía, dijo, daquende, falso τ traidor!(Apolonio, 388b) («Прочь, она сказала, отсюда, лжец и предатель»).
Опущениесвязки между двумя семантически близкими определениями приводит к тому, чтоэпитетfalso,утрачиваясобственнуюконкретнуюсемантику(подобноприлагательному malo («плохой, злой»)), становится усилителем отрицательногокачества («вероломный», «коварный»), выражаемого вторым квалификатором, чтоимеетместопритакихсуществительных,какtraidor,desleal,alevoso(«предатель»), descreído («неверующий»), truhán («мошенник») и др.: La infantadoña Sancha, dueña tan mesurada,/ Nunca home non vió dueña tan esforzada;/ Tomólopor la barba, dióle una gran tirada,/ Dijo: don falso traidor, de ti seré vengada (FernánGonzález, 648) («Инфанта донья Санча, очень благоразумная госпожа,/ Никтоникогда не видел столь решительной госпожи;/ Схватила его за бороду, дернула совсей силы,/ Сказала: господин предатель коварный, тебе я отомщу»), другиеподобные употребления см.: (Cid, 18:342; Fernán González, 477; 577; 633; 642; 646;648; Apolonio, 377b; 386b; 556d; 559c; 602; Alexandre, 1682; Berceo, San Millán,196; 215; 267; Berceo, Milagros, 197; 363; 371; 419; 479; 767; 768; 802 и далее).Итак, проведенный анализ позволяет заключить, что рассмотренные эпитеты337далеко не всегда являются плеоназмами или «окаменелостями», подтверждаямысль Д.
С. Лихачева о том, что в ходе литературного развития «эпитетпостепенно выходит из своего окаменения, оживает, становится гибким,изменчивым» [Лихачев 1999: 482].Синтаксическим вариантом образно-модальных штампов можно считатьпостоянные характеристики, сопровождающие имя героя или эллиптическииспользуемые самостоятельно. Такие формулы, как: que en buena (ora) nasco(«рожденный в час добрый»), que en buena (ora) çinxo espada («в час добрый мечнадевший»), de la luenga barba / de la barba grande / de barba conplida(«длиннобородый»),debarbavellida(«бородоюпрекрасный»)идр.,употребляются наравне с именем героя (дон Родриго Диас де Вивар) или егопрозвищем (Сид Воитель), представляя собой суггестивные (компрессивные)варианты имени собственного. Дело в том, что, в отличие от последнего, онисодержат прозрачную аллюзию на неприкосновенность его чести (Сид поклялсяне брить бороды с момента изгнания), а также растущее богатство и славу.Примечательно, что народноэпическая формула, переходя в ученые жанры, можетконкретизировать свою семантику.
Так, формула «рожденный в час добрый»становится титулом спасителя, ср. выше упомянутое использование этого клишеГонсало де Берсео при именах апостола Сантьяго и Святого Мильяна – спасителейиспанских воинов, а также его функционирование в «Поэме о Фернане Гонсалесе»при имени спасительницы графа – его супруги: Somos ricos castellanos agora;/Infanta doña Sancha, nasciestes en buena hora,/ Por ende vos rescibimos todos porseñora (Fernán González, 676) («Сейчас мы богатые кастильцы; инфанта доньяСанча, рожденная в час добрый, за это все мы вас почитаем своею сеньорой»).Анализформулвсредневековыхиспанскихпоэтическихтекстах,принадлежащих к устной и письменной формам реализации и различным жанрам,показывает, что собственно формулы (полностью воспроизводимые единицы)уступают по частотности вариативным моделям как в народном эпосе («Песнь омоем Сиде»), так и в ученых жанрах (эпических и религиозных поэмах). При этом338устно-эпический текст изобилует рядом формул сюжетного значения.
Так, темарыцарского поединка, решающего исход битвы, представлена рядом мотивов,выраженных вариативными формулами. Несомненный интерес представляютформулы, которые в разных текстах соотносятся с нетождественными ситуациямии выполняют различные стилевые функции.
К примеру, формула llorar de los ojos(«плакать [слезами] из глаз»), эмоционально маркирующая сюжетообразующиесобытия в народном и ученом эпосе, выполняет композиционную функцию врелигиозных поэмах Берсео и маркирует пародийную модальность в «КнигеБлагой Любви». Подобным образом формулы с глаголами перцепции способнысоздавать различные формы имплицитной модальности текста (достоверность,знамение, чудо и др.), а «постоянные эпитеты» обнаруживают тенденцию кразвитию семантики.Движущие силы эпического сюжетаКоллизии, лежащие в основе эпопеи, как правило, весьма отчетливы:противостояние своих и чужих, добра и зла, свободы и необходимости и другихмодальных сущностей находят эксплицитное выражение в тексте.
Несправедливоеизгнание как нарушение («изоляция») установленного порядка вещей составляетхрестоматийную завязку сюжета и содержит в себе прогноз на его дальнейшееразвитие. Незаслуженное наказание, т. е. зло, по законам аксиологическогосюжета может обернуться своей противоположностью или, как минимум,нейтрализоваться; чужое пространство может стать своим, запрет сменитьсясвободой воли и т. д.
Именно так и развивается сюжет Песни. Но это общиезакономерности движения событийной структуры. Конкретные их проявленияразнообразны и динамические мотивы в каждом конкретном сюжете принимаютразличные формы, в зависимости от статуса протагониста и характера еговзаимодействия с другими персонажами.339Так, анализ языковых структур первой песни (63 главы, 1084 стихов)показывает, что развитие событий стимулируется такими меркантильнымимотивами, как захват (поиск, дележ и т.
д.) добычи / имущества: acoger / buscar /dar / traer / juntar / fer / partir / llegar con / tornar con, etc. ganancia (27употреблений); ganar / prender / sacar / traer, etc. haberes (15 употреблений). Этойцели служит совершение набегов: correr e robar / prear las tierras (10 употреблений);ir en algara (5 употреблений) и взимание дани: dar / prender / meter en / entrar enparia (8 употреблений).Примечательно, что в ученом эпосе подобными мотивами скорее ведомыантигерои. В «Поэме о Фернане Гонсалесе» опустошающими набегамипромышляют мавры и король Наварры, см.
(Fernán González, 180; 278; 279; 702;705; 707; 729), тогда как граф Фернан отвоевывает потерянное и возвращаетнаграбленное, ср.: que yo tome venganza del pueblo descreido,/ e cobren castellanosalgo de lo perdido (ibid, 187) («чтоб я отомстил неверному народу, и вернуликастильцы долю потерянного»); El Conde don Fernando con toda su mesnada, сuandohobo el robo a sus casas tornado... (ibid, 712) («Граф дон Фернандо со всем своимвойском, когда вернул в дома награбленное…»). Действия этого героя имеютидеальную мотивировку: выросший в хижине бедного горняка, граф Фернанстремиться не к обогащению, а к высокой цели – благу Кастилии: que yo saque aCastiella del antiguo dolor (ibid, 186) («чтоб избавил я Кастилию от давней беды»).Можно сказать, что герои народного и ученого эпоса демонстрируютконтрастные свойства и, как следствие, противоположные тенденции в действиях.Изгнанник Сид, опальный, но верный вассал кастильского короля, предводительжаждущего обогащения рыцарства, не гнушающийся уловок и грабежей, ведетсебя как захватчик (совершает набеги, расширяет владения, стяжает добычу,обогащается и т.
д.), создавая центробежную тенденцию в развитии сюжетногодействия. Духовный вождь и вдохновитель некоего подобия крестового похода,слуга Господа, глава Кастилии граф Фернан Гонсалес выступает защитником(отвоевываетпотерянное,противостоитнабегамит. д.),обнаруживая340центростремительную тенденцию направленности сюжета. О других субъектныххарактеристиках этих героев см.
ниже.Диалогический дискурс: стилистика молитвыОбщим для национального эпоса: народного и ученого, а также длярелигиозно-эпической и религиозно-дидактической поэзии является присутствиеобширных фрагментов, содержащих молитвенныеобращения к Богу иБогородице.Прежде всего отметим, что молитва представляет собой разновидностьдиалогического дискурса, который по своему распространению в средневековойэпике едва ли уступает повествовательному дискурсу авторской речи. Яркимобразцом чередования этих форм является текст «Поэмы о Фернане Гонсалесе», вкотором каждому фрагменту, изображающему крупные события – военныесражения(см.строфы227-268;307-324;354-371;448-555),неизменнопредшествуют длинные речи графа Фернана (строфы 210-226; 295-305; 344-353;421-447 соответственно).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
