Диссертация (1145153), страница 65
Текст из файла (страница 65)
В то время как mester de juglaríaиспользовал стих, состоящий из двух полустиший: не рифмующихся нечетных и318объединяющихся ассонантным моноримом четных, mester de clerecía создалформу, основанную на строфе-катрене, объединенной консонантной рифмой,cuaderna vía, ср.: Mester traygo fermoso non es de ioglaria/ mester es sin pecado1 quees de clerezia/ fablar curso rimado por la quaderna uia/ a silauas contadas que es grantmaestria (Alexandre, 2) («У меня прекрасная поэма не из тех, что исполняютхуглары,/ поэма эта безгрешна, поскольку создана клиром,/ рассказывает складно,рифмуя четверостишья,/ в стихе считая слоги, что требует большого мастерства»).(Подробнее об этом см.: [Григорьев 1975: 37-38].)Однако ученая поэзия (mester de clerecía) значительно отличается отфольклорных памятников (mester de juglaría), записанных теми же ученымимонахами,нетолькоформамиреализации(письменнаяvs.устная)иверсификации, но и модальной (стилистической) спецификой содержания.
И делоне только в выборе темы и героя, как это имеет место в «Книге об Александре»(XIII в.) и в «Книге об Аполлонии» (XIII в.) с их интернациональнымиперсонажами, известными всей средневековой Романии и шире – Европе иарабскому Востоку. Обращаясь к национальной тематике, ученая поэзияобрабатывает исторический материал и фольклорные сюжеты в идеологическомключе, инкрустируя их в общую картину, подчиняя главной концепции. Так,«Поэма о Фернане Гонсалесе» (XIII в.), кастильском графе, герое реконкисты, натри четверти посвящена деяниям этого персонажа, тогда как первая четверть (174строфы из 740: 10 из 30 глав в издании Р.
П. Лусиано Серрано, 5 из 14 приделении на главы, принятом Р. Менендесом Пидалем) выглядит затянувшимсяпрологом, в котором затрагиваются общие проблемы испанской истории, стольактуальные для времени создания поэмы: первые феодальные княжества натерритории Испании, христианская вера и святые покровители, арабскоезавоевание, включая анализ его причин, реконкиста, генеалогия кастильскихправителей, прославление Испании, независимость Кастилии и многое другое.1Заметим, что выражение “sin pecado” здесь может быть истолковано двояко: как в прямом смысле («безгрешноеискусство», т. е. по своему содержанию соответствующее христианской доктрине), так и в фигуральном(«безупречное», с точки зрения формы).319Первое упоминание о графе Фернане появляется лишь в 169 строфе.
Следующаяглава полностью посвящена этому герою. Можно утверждать, что в целомконцептуальное содержание ученой поэзии в значительной мере корректируетсюжетную структуру текстов. Так, граф Фернан свои ратные подвиги совершаетво славу христианской Испании; 15-летняя одиссея короля Аполлония носитдобровольный характер, являясь паломничеством; язычник Александр Великий,покоритель Персии, Индии, Египта, в ученой эпике становится предтечейхристианства,причемилиадазавоевателяв«КнигеобАлександре»непротиворечиво сочетается с одиссеей пилигрима.Подобно тому, как ученая поэзия эксплуатирует фольклорный материал,средневековая историография, в свою очередь, делает оба этих жанра своимисточником. По справедливому замечанию Р.
Менендеса Пидаля, в средневековойИспании «историография и эпос находятся в самом близком родстве. И висториографии, и в эпосе находит воплощение стремление людей продолжатьжить в памяти грядущих поколений и воскресить картины жизни прошлого.»[Менендес Пидаль 1961: 365] Однако «воскрешенное прошлое» эпоса и хроникможетзначительноразниться.Причемвосновеэтихотличийлежатидеологические установки. Несовпадением точки зрения обусловливается тотфакт, что одна и та же событийная основа в народном предании и официальнойлетописи выступает порой с противоположной идеологической оценкой. Нетничего удивительного в том, что, как указывает Р.
Менендес Пидаль, ФернанГонсалес – популярный фольклорный персонаж и герой одноименной ученойпоэмы – в одной из средневековых хроник изображается разнузданным тираном[там же: 367]. Дело в том, что, помимо борьбы с арабскими завоевателями, графФернан вел кровавые баталии с королями соседних Наварры и Леона, более того,провозглашение независимости Кастилии от последнего и внесло имя этогокастильского графа в анналы испанской истории. Вероятно, правы теисследователи, которые полагают, что в способе отражения действительности320средневековая историография столь же «поэтична», как и другие литературныепамятники эпохи, а потому должна изучаться в качестве таковых.Действительно, на раннем этапе развития национальных литератур четкойграницымеждуисторическимипоэтическимнесуществовало.Болеесущественным, нежели размежевание «истории» и «поэзии», было описанноеД.
С. Лихачевым различение литературных форм по их модальной характеристике– способу отражения действительности и, как следствие, по преобладающемухарактеру образности, т. е. выделение жанров с преобладанием непосредственногоотражениядействительностиижанровспреобладаниемусловногоеепреображения [Лихачев 1987: 96]. Заметим, что эпос и историография, согласноданной типологии, являются родственными литературными формами. (Подробнеео роли эпоса в становлении национальной историографии см. п. 2.5 настоящейглавы.)Логично предположить, что обратной стороной модально обусловленногосходства эпических форм, а также последних и историографии являетсяприсутствие определенных жанрообразующих различий.
Действительно, ученаяпоэзиякакновыйлитературныйжанрвыработаласобственныедифференциальные признаки. Укажем важнейшие из них. Во-первых, ученыепоэмы характеризуются более сложной сюжетной структурой: основная сюжетнаялиния, как правило, дает ответвления (ср. исторические и географическиесведения,религиозно-дидактическиевкрапления)илипереплетаетсясвторостепенными, вследствие чего композиционная целостность ученых поэмсоздаетсябóльшимразнообразиемкомпозиционныхприемов.Во-вторых,изменению подвергся характер текстовых действий: в отличие от героическихдеяний протагониста народного эпоса, хорошо известных аудитории событий,которым она активно сопереживает, подвиги его сородича в ученом жанреприобретают фактуальное значение, т.
е. подчеркиваются связывающие ихпричинно-следственные отношения, что обусловливает изменение типологиисюжета. (Вероятно, дело в том, что поэты отчасти играют роль хронистов, с той321оговоркой, что создаваемая ими «история» – это не историография, алитературныйжанр,однойнациональнойистории.изСледуетзадачкоторогоотметить,чтоявляетсяпопуляризациясредневековыехроникидействительно близки по духу указанным поэтическим творениям: переход отпоэзии к прозе более выражен в отношении формы, нежели в отношениисодержания. Однако едва ли можно согласиться с радикальной точкой зрения,высказываемойотдельнымисовременнымикритикамиисториографииихронологии, согласно которой средневековые хроники весьма далеки отисторической правды, поскольку «вся историография средневековья, а такженаследие античности прошли через руки монахов и богословов, и вышелушить изих писаний зерно истины невозможно без пристального и критическогорассмотрения древних источников, без внимательного анализа этого процессапереписывания и издания древних книг» [Топпер 2004: 30].) В-третьих,акцентирование причинно-следственных связей на уровне сюжета обусловливаетразвитие языковых средств их выражения: лексических, синтаксических иморфологических.
(Подробнее об этом см. п. 2.5 настоящей главы.)2.2. Лингвостилистические особенности эпикиЯзыковые формулы и имплицитные категории эпического текстаИзучение формул имеет более чем вековую традицию как в отечественной,так и в зарубежной филологической науке и связано с именами поистиневыдающихсяученых:А. Н.
Веселовского,В. М. Жирмунского,М. Пэрри,А. Лорда и мн. др. Тем не менее понятие формулы (эпической, поэтической,словесной, языковой) до сих пор не получило четкого терминологическогостатуса. Более того, его содержательное наполнение лишено однозначности даже врамках одной школы и единой концепции (ср. теорию Пэрри-Лорда), не говоряуже о том, что различные подходы (сравнительно-исторический, структурный,322формульный) обнаруживают значительное варьирование в трактовке данноготермина. Современные попытки наполнить его единым содержанием, несомненно,заслуживают уважения, и вполне могут быть признаны успешными в рамкахотдельных концепций.
Здесь следует отметить весьма удачное уточнениепонимания формул, предложенное Ю. А. Клейнером для формульного анализа,т. е. синхронного среза исследования: «Можно сказать, что формулы ... являютсяэлементарными единицами языка устной эпической традиции, позволяющимисочетатьпостоянствосодержанияивариативность(=отсутствиефиксированности) формы» [Клейнер 2010: 32]. Четкое следование этой (иликакой-либо иной) дефиниции, как представляется, по меньшей мере помогло быизбежать того разительного несовпадения, к которому приводит элементарнаяпроцедура подсчета формул в одном и том же тексте, выполненная разнымиисследователями.
Так, в испанской эпической поэме «Песнь о моем Сиде», какотмечается в обзорной статье Р. Х. Веббер, Э. де Часка насчитывает 17%полустиший-формул, тогда как его современник Дж. Дагган в своем исследованииувеличивает эту цифру почти вдвое, до 31,7% [Webber 1986: 351]. Очевидно, чтоподобное расхождение связано не только с нерегулярностью испанскогоэпического стиха и относительно свободным порядком слов в испанскомпредложении, но и с отсутствием четкого критерия формульности.Здесь возникает резонный вопрос: существует ли этот общий критерий и,соответственно, единое определение формулы в филологии, подобно тому, как этопроисходит в точных и естественных науках. Возьмем для примера химическуюформулу, в дефиниции которой разночтений нет, поскольку мы имеем дело собъективной данностью, отражающей непреложные природные закономерностивзаимодействия атомов, образующих молекулу вещества.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
