Диссертация (1145129), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Е.Ф. Тарасов предлагает вширокомсмыслетрактоватьречевоевоздействиекаклюбоецеленаправленное общение c позиции одного из коммуникантов [Тарасов1990: 3].Н. Луман озвучивает, по всей видимости, максимально широкоепредставление о коммуникативном воздействии:«Если мы говорим, что коммуникация имеет целью и вызывает изменениесостояния адресата, то тем самым подразумеваем лишь понимание ее смысла»[Луман 2007: 205].Иными словами, любая коммуникативная стратегия говорящегонаправлена, по крайней мере, на то, чтобы быть понятым. В этомотношении показательным оказывается, в частности, рассмотрениекоммуникативныхстратегий,которымипользуютсяизучающиеиностранный язык на разных уровнях компетенции. Само понятие«коммуникативная стратегия» в этой области обычно понимается какприемы, используемые говорящим в случаях, когда имеется разрыв междуего коммуникативными целями и ограниченными языковыми ресурсами,которыми он владеет в изучаемом языке [Oweis 2013: 245; см.
такжеTarone 1977, 1980; Faerch, Kasper 1984; Bialystok 1990; Dornyei 1995;Rababah 2002; Dobao, Martínez 2007; Ting, Y L Phan 2008; Jiménez 2008;Kim Hua et al. 2012].Однако очевидно, что в значительном ряде случаев цели говорящегоне ограничиваются воздействием в таком широком смысле. Далеко невсегда говорящего удовлетворяет ситуация, когда, выслушав его, адресатпроизносит что-то вроде «Спасибо, я Вас понял» и поступает по-своему.Удачное воздействие с точки зрения воздействующего лица частозаключается в том, чтобы его точка зрения была не только понята, но ивоспринята как верная, сам он представал в максимально выгодном светена фоне преумаления достоинств оппонентов, а адресат в результатедействовал согласно тем схемам, которые говорящий по каким-то105причинамрассматриваеткакпредпочтительные.Такоепониманиевоздействия оказывается более узким, и именно его мы имеем в ввиду,вынося слово «воздействие» в название интересующих нас в работекоммуникативных стратегий.Понятие «воздействия» в таком узком смысле можно подразделить надве часто различаемых в науке (но, как мы попытаемся показать, не вполнеоднозначно) категории: аргументацию и манипуляцию.
В связи с тем,что в нашей работе мы не проводим непреодолимую границу между этимиявлениями, требуется пояснить причины, которые заставляют нас занятьданную позицию при анализе нашего материала.Понятия«аргументация»или«убеждение»19чащевсегорассматриваются в контексте того, как воздействие и преодолениеразногласий между коммуникантамиосуществляетсярациональнымобразом. Речь обычно идет о ситуации, когда изменение убежденийадресата происходит за счет обращения к его разуму, а он, в свою очередь,способеносознанновзвеситьикритическиосмыслитьвсепредоставленные ему аргументы и принять или отвергнуть предлагаемуюточку зрения [Баранов 1990 а, б; Eemeren 1992; Еемерен, Гроотендорст1992; Еемерен, Хоотлоссер 2006; Ивин 1997; Lumer 2000; Волков 2009;Дзялошинский 2012: 235-236].Однако в целом ряде работ, посвященных убеждающей аргументации[Тимофеев 2005: 16; Полуйкова 2010; Коммуникация убеждающая 2011;Мищук 2014 (б): 13-14], проводится мысль о том, что рациональныедоводы довольно часто неразрывно переплетаются с иррациональнымиметодами воздействия на адресата, в частности посредством эмоций.
Врезультатезачастуюприходитсяиметьделососмешаннымикоммуникативными стратегиями, где рациональный элемент работаетсовместно со средствами воздействия, не предполагающими критическуюоценку со стороны адресата.19Возможны и иные термины, например «конвинсивное речевое воздействие» [Мищук 2014 (а)]106Например, А.Н.
Баранов подчеркивает, что при аргументации речевоевоздействиеосуществляется«неимплицитно,аявно–черезпропозициональные компоненты высказываний» [Баранов 2007: 250]. Тем неменее, он вынужден добавить, что одновременно происходит апелляция ксоциально и культурно обусловленным структурам ценностей адресата. Авторговорит о ценностно-ориентированной естественноязыковой аргументации[Баранов 2001, 2007], в частности рассматривает использование ценностноориентированной аргументации в российском политическом дискурсе,основанной на обращении к идеям «справедливости/несправедливости» и«равенства/неравенства». При этом, как станет видно из нашего дальнейшегоанализа примеров американского общественно-политического дискурса,ценностно-ориентированные коммуникативные стратегии вполне могут бытьстратегиями манипулятивными, рассчитанными на скрытое воздействие наадресата.А.А.
Волковтакже,говоряориторическойубеждающейаргументации, помещает ее в пространстве между полюсом строгих логическихдоказательств и полюсом словесного насилия и манипуляции [Волков 2009:220]. Таким образом, есть некоторые основания полагать, что значительнаячасть реально применяемых говорящими коммуникативных стратегий, скоторыми приходится иметь дело исследователю, не укладывается в рамкиидеализированныхпротивопоставленныхкатегорийаргументациииманипуляции, а на самом деле представляет собой аргументативноманипулятивный континуум.Второй аспект коммуникативных стратегий воздействия, которыйзаставляетнасусомнитьсяввозможностичеткогоразграниченияаргументации и манипуляции в дискурсивной практике, связан с факторомадресата и, шире, вопросом о том, с каких позиций имеет смыслквалифицировать ту или иную стратегию воздействия как аргументативнуюили манипулятивную.
Создается впечатление, что в большинстве работ,посвященныхпроблемамязыковоговоздействия,авторыисходятпреимущественно из позиции говорящего – его намерений открыто107предоставить адресату аргументы для рациональной оценки либо скрытопринудить20 его принять позицию говорящего или выполнить какие-тотребуемые от него действия. С сугубо теоретических позиций, такой подходможет показаться достаточно привлекательным, однако в ходе реальногодискурсивного анализа немедленно вскрывается вся его проблематичность.Во-первых, у исследователя, как правило, нет достоверных сведений онамерениях говорящего (см. выше наш пример WP9 со сложностями вопределении причин выбора журналистом слова cell).
В ряде случаев,когда реакция адресата содержит указание на распознанную манипуляциюсо стороны говорящего [Трощенкова 2014 (г)], можно опираться на мнениевторой стороны взаимодействия. Однако теоретически даже эти случаи неабсолютно достоверны. Всегда остается некоторая вероятность, что кто-тоиз коммуникантов использовал несколько метарепрезентативных уровнейпри стратегическом планировании высказывания.Допустим, журналист, чьи слова воспринимаются адресатом какманипуляция, мог стремиться как раз активировать критическое мышлениечитателя (например, помещая в кавычки только слово cell и перефразируяоставшуюсячастьвыступленияправительственныхпредставителейТуниса). Интересно, что указанная выше статья WP9, притом что внешне вней поддерживаются официальные власти и Тунис представлен какположительный пример достижений Арабской весны, содержит цитаты изинтервью местных жителей, среди которых весьма тонко вплетеныдостаточно критические оценки, которые становятся заметны лишь привнимательном прочтении.
В этом контексте, возможно, следует задаться ивопросом о том, как журналист метарепрезентирует редакционнуюполитикуиздания,длякоторогоонпишет,наскольковыборВ.Е. Чернявская определяет манипуляцию следующим образом: «речевое воздействие,направленное на неявное, скрытое побуждение адресата к совершению определенныхдействий…скрытое внедрение в его сознание желаний, отношений, установок, служащихосуществлению интересов отправителя сообщения, которые необязательно совпадают синтересами адресата.
Цель речевой манипуляции – склонить манипулируемое лицо (адресата) ктому, чтобы принять определенные высказывания за истинные без учета всех аргументов»[Чернявская 2006: 19].20108коммуникативнойстратегиирассчитаннаширокуючитательскуюаудиторию, а насколько на «внутреннего читателя» – работодателя21.Известно, что в редких случаях субъекты способны демонстрироватьдовольнобольшуюсложностьметарепрезентативныхпостроений.Б.М. Величковский пишет, что анализ деятельности Бисмарка позволяетвыделить до 6 уровней рефлексивной поддержки в принятии решений, посравнению с одним или, максимум, двумя уровнями у других известныхполитиков того времени.
Этими же числами обычно оценивается глубинапроработки решений в современных игровых методиках изучениястратегического интеллекта [Величковский 2006: 267, 279].Во-вторых,участиеметарепрезентациивстратегическомпланировании важно как при манипуляции, так и при аргументации. Каксправедливо отмечает Е.Н. Зарецкая, люди по-разному реагируют на однии те же аргументы.
То, что приоритетно для говорящего, может маловоздействовать на собеседника, соответственно, говорящему следуетвыбирать те аргументы и располагать их в такой последовательности, вкакой они будут максимально эффективно влиять на адресата [Зарецкая1998:105; см. также Тимофеев 2005: 7-8]. Это предполагает необходимостьпри порождении аргументации учитывать внутреннюю репрезентациюадресата[Bryushinkin2012],т.е.фактическиречьидетометарепрезентировании убеждений, установок, мотивов и т.д. адресата.Если уже само расположение аргументов в цепи может скрыто повлиять нато, как они будут восприняты адресатом, то элемент манипулятивностивсегда присутствует даже в самых на первый взгляд рациональныхдоводах, хотя бы потому что говорящий закономерно стремитсяэффективнее донести свою мысль и быть лучше понятым.21Любопытно, что примерно через неделю после опубликования указанной статьи в WashingtonPost по ссылке, которая вела на страницу статьи, открывается другая статья; изначальная статьяпоиском по изданию не обнаруживается и может быть найдена только в перепечатке другихизданий по запросу в Google.109Более того, при необходимости воздействовать на разных адресатов (атакие тексты, как изучаемые нами он-лайн комментарии, рассчитаны наширокую аудиторию) говорящий может строить коммуникативныестратегии так, чтобы потенциально можно было охватить разные слоиаудитории – более или менее критически настроенные, в большей илименьшейстепениподверженныеманипулятивнымвлияниям.Этозаставляет предполагать, что наиболее успешные коммуникативныестратегии воздействия, скорее всего, должны располагаться в серой зонеградуального эталона аргументативности-манипулятивности.Метарепрезентирование при этом, как мы отмечали, может бытьразной степени успешности, поэтому стремление говорящего оказатьскрытое воздействие на адресата (что часто рассматривается как критерийманипуляции)вдействительностиможетнереализовываться/реализовываться не так, как было запланировано.
Имеет ли тогда вообщесмысл говорить о манипуляции только с позиции говорящего? Считать ли,например, манипулятивными случаи, когда адресат полагает, что импытаются манипулировать, тогда как говорящий думает, что приводитрациональные доводы? В этом случае, вероятно, позиция была бы близкацитированной выше позиции Р. Блакара, что воздействие следуетоценивать по результату, а не по намерению говорящего.В-третьих, следует заметить, что ситуация различения аргументации иманипуляции осложняется различиями в трактовке терминов. Термин«речевое воздействие» в узком его понимании разные исследователисближают то с аргументацией, то с манипуляцией.Так, И.А.
Стернин предлагает разграничивать речевое воздействие иманипуляцию и фактически уравнивает воздействие с аргументацией в томвиде, как она описывалась выше:«Речевое воздействие – это воздействие на человека при помощи речи с цельюубедить его сознательно [курсив мой – Е.Т.] принять нашу точку зрения,сознательно принять решение о каком-либо действии, передаче информации и т.д.Манипулирование – это воздействие на человека с целью побудить его сообщить110информацию, совершить поступок, изменить свое поведение и т.д. неосознанноили вопреки его собственному мнению, намерению» [Стернин 2001: 66-67].Е.В. Шелестюк,напротив,речевоевоздействиесближаетсманипуляцией:«Речевое воздействие в узком смысле слова есть влияние, оказываемое субъектомна реципиента с помощью лингвистических, паралингвистических инелингвистических символических средств в процессе речевого общения,отличающееся особыми предметными целями говорящего, которые включаютизменение личностного смысла того или иного объекта для реципиента,перестройку категориальных структур его сознания, изменение поведения,психического состояния либо психофизиологических процессов.