Диссертация (1145129), страница 20
Текст из файла (страница 20)
Маркова, которая рассматриваетдискурсвкачествеважногофактора«координированияисубординирования отношений в социуме» [Маркова 2002: 43]. Причем она94справедливо подчеркивает роль новых форм общения иобменаинформацией в сети Интернет в реализации власти и поднимает вопрос обактуальности изучения трансформированных идентичностей с позицийсоциальной эпистемологии.Такие идеи получили значительное развитие и в дискурсивныхисследованиях. Так, например, в [Dijk 1989] рассматривается расизм(явление, которое в нашей терминологии можно было бы квалифицироватькак анти-ценность) с точки зрения того, как он поддерживается черезразвертывание дискурса доминирующей группы белого населения.
Автораинтересует то, как предрассудки распространяются в коммуникативнойинтеракции и начинают разделяться членами группы. В целом, комплексисследований, который принято называть критическим анализомдискурса (CDA) [Dijk 1993; Fairclough 1985, 2009; De Cillia, Reisigl, Wodak1999; Wodak, Meyer 2009; Fairclough et al. 2011; Mulderrig 2011] во многомблизок нашим представлениям о том, что дискурсивное взаимодействиечленов лингвокультурного сообщества – важный фактор формированиясоциокультурных феноменов. Н.
Фэрклоф с соавторами, в частности,отмечает, что критический анализ дискурса рассматривает дискурс каксоциальную практику:«This implies a dialectical relationship between a particular discursive event and all thediverse elements of the situation(s), institution(s), and social structure(s) that shape it. Adialectical relationship is a two-way relationship: the discursive event is shaped bysituations, institutions and social structures, but it also shapes them. To put it a differentway, discourse is socially constitutive [курсив авторов – Е.Т.] as well as sociallyshaped: it constitutes situations, objects of knowledge, and the social identities of andrelationship between people and groups of people.
It is constitutive both in the sensethat it helps to sustain and reproduce the social status quo, and in the sense that itcontributes to transforming it» [Fairclough et al. 2011: 357-358].Посредством дискурса социальные субъекты формируют знание,ситуации, социальные роли, а также идентичности и межличностныеотношения, отношения между различными социальными группами.
Такжедискурс, с позиций CDA, создает и трансформирует такие социальныефеномены как, например, национальные идентичности [De Cillia, Reisigl,Wodak 1999: 157].95Эти взгляды, как нам кажется, хорошо согласуются с нашей позицией,высказанной в 1.2.2. Исследователей также по большей части интересуютявления, которые находятся в фокусе внимания данной работы – ценности,стереотипныенеобходимостьпредставленияизученияогруппах.социальныхПричемподчеркиваетсярепрезентаций,т.к.онирассматриваются как необходимый «интерфейс», связующее звено междудискурсом и институтами власти и доминирования [Dijk 1993: 251].Т.
ван Леувен вслед за М. Фуко рассматривает дискурсы как социальносконструированныезнанияоразличныхаспектахреальности,позволяющие отразить вариативность существующих взглядов на одни ите же явления и дающие возможность интерпретировать происходящее:«A key issue is the plurality of discourse: there can be and are several different ways ofknowing – and hence also of representing – the same ‗object‘ of knowledge.
That objectexists of course. There are wars and they do cause enormous suffering. But ourknowledge of them is necessarily constructed in and through discourse, and is sociallyspecific. <…> Discourses are resources for representation. <…> We need them asframeworks for making sense of things. Discourses are plural. There can be differentdiscourses, different ways of making sense of the same aspect of reality, which includeand exclude different things, and serve different interests» [Leeuwen 2005: 94-95].Однако необходимо сделать несколько замечаний относительноспецифики CDA подхода, что позволит отмежеваться от ряда принципов,декларируемых в работах такого рода17.В первую очередь следует сказать, что CDA позиционируется какизучение роли дискурса в (ре)продукции доминирующих отношенийодной группы над другими, реализации властных отношений элит ипроистекающего из этого политического, культурного, этнического,гендерного и т.п.
неравенства [Dijk 1993: 249-250]. Нельзя не признатьзначимость этого аспекта, особенно в свете того, что общественнополитическийдискурс(иречевоеобщениевообще)зачастуюрассматривают именно как дискурс власти18 [Блакар 1987; Tannen 1987;17Также интересные замечания об ограничениях CDA и критике этого подхода можно найти,например, в [Barkho 2008: 115-116].18В отечественной лингвистике понятие «политический дискурс» получает весьмаразнообразные определения.
Если попытаться обобщить предлагаемые разными авторамитрактовки [Сорокин 1997; Шейгал 2000; Демьянков 2002; Филинский 2002; Чудинов 2006;96Fairclough 1989; Луман 2001, 2007; Шейгал 2000, 2001; Хворостин 2003;Никитина 2006; Грушевская, Самарская 2011; Левшенко 2012; Елтанская2014].
Мы, тем не менее, склонны считать такой подход ограниченным:речь обычно идет даже не об осуществлении власти в целом, а лишь ослучаях злоупотребления властью; термин «dominance» предлагаетсяТ. ван Дейком для того, чтобы выделить нелегитимные и неприемлемыеформы власти [Dijk 1993: 255].В этом отношении CDA не может быть применен напрямую кпроблемам настоящего исследования, поскольку нас интересует болееширокий круг ситуаций, в которых формирование социокультурныхфеноменов и опора на них в коммуникации не обязательно предполагаетинституционализированное доминирование.
Так, например, вопросыиспользования ценностей и стереотипов в дискуссиях республиканцев идемократов, хотя и связаны с проблемой борьбы за власть, неукладываются в рамки воспроизводства отношений неравенства в томвиде, как это изучается CDA. Более того, как станет видно из дальнейшейдискуссии в главах 2 и 3, нас зачастую интересует то, как разные группыМаслова 2008 (б); Михалева 2009; Генералова 2010; Павлова 2010, 2012; Дондо 2015], чтоможно сказать, что политический дискурс часто рассматривается как институциональныйдискурс, связанный с проблемами распределения и реализации власти в обществе ихарактеризующийся идеологичностью и направленностью на массовую аудиторию.Преимущественно объектом исследования становятся выступления общественных деятелей,статьи, реже записи в блогах, таким образом, внимание нечасто уделяется текстам,порождаемым самой массовой аудиторией, а сама она в значительной степени пассивизируется,как и в упомянутых исследованиях CDA.
Отчасти это связано с устоявшимися трактовкамипонятия «манипуляции», предполагающего отношение к другому субъекту как объектувоздействия. В настоящем исследовании, напротив, нас интересует преимущественно вклад вобщественно-политический дискурс со стороны рядовых читателей американских СМИ ипотенциальных избирателей, при этом мы полагаем, что в действительности эффективнаяманипуляция невозможна без учета другого субъекта как активного участника процесса,способного критически оценить используемые стратегии воздействия и даже, в свою очередь,ответить на них манипулятивно.
Для указанных работ также характерен фокус на особенностиноминации: изучаются, прежде всего, эмоционально-оценочные элементы дискурса иидеологически нагруженная лексика. При этом рассматривается главным образом ихиспользование в локальных коммуникативных стратегиях отдельных участников дискурса.Проблемы взаимодействия говорящих, позиционирующих себя как члены одной политическойгруппы или оппозиционных групп, представляются в настоящий момент недостаточноразработанными.97опираются на одни и те же социокультурные схемы в преследовании своихинтересов.CDAподход,какнамкажется,несколькоутрируетпротивопоставление властных элит и подчиненных групп с точки зренияактивности/пассивности и доступа к дискурсу. Участники дискурсазачастую излишне пассивизируются: рассматриваются в основном спозиций того, как они воспроизводят существующие схемы, а не какактивная сила, создающая соответствующее социокультурное знание.Несмотря на признание того, что многие формы доминирования совместнопроизводятся усилиями как доминирующей, так и подчиненной групп,основное внимание уделяется тому как «обычный», массовый участникдискурса реагирует на что-то, находится под влиянием, воздействием чегото.
Иными словами, сам научный дискурс об общественно-политическомдискурсе (и мы еще раз вернемся к этой проблеме в разговоре овоздействии, убеждении и манипуляции) во многих случаях строится какдискурс о субъектах, реагирующих на внешнее воздействие в большейстепени, нежели действующих, исходя из своих потребностей.Касательно доступа к дискурсу, отмечается, что в повседневнойжизни «обычные» люди, главным образом, имеют доступ лишь к общениювнутри семьи, с друзьями и коллегами [Dijk 1993: 256]. Однако, мыполагаем, что современное развитие интернет технологий существенноизменилоположениедел.Вчастности,в[Трощенкова 2014 (г)],рассматривается то, как обычные участники общественно-политическогодискурса не только опознают элементы манипуляции и дают имкритическую оценку, но и сами производят активный респиннингситуации в свою пользу.
В каком-то смысле камера мобильного телефона,ролики на Youtube, блоги, он-лайн комментарии на форумах и к газетнымстатьям и т.п. делают ситуацию более сложной, чем это представляется вCDA. Активность аудитории, отмечаемая в последних исследованияхмоделей медиавоздействия [Дзялошинский 2012: 31-34], по-видимому, уже98не ограничивается выбором между разными СМИ, и даже разныминосителями, но предполагает деятельное участие в распространенииинформации и формировании общественного мнения.Еще одна отличительная черта CDA – открыто декларируемаясоциополитическая позиция исследователя, рассмотрение дискурсивногоанализа в качестве инструмента влияния на существующую практику:«Unlike other discourse analysts, critical discourse analysts (should) take an explicitsociopolitical stance…» [Dijk 1993: 252].«CDA sees itself not as a dispassionate and objective social science, but as engaged andcommitted; a form of intervention in social practice and social relationship»[Fairclough et al.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
