Диссертация (1145123), страница 41
Текст из файла (страница 41)
Приводя «неточности» у Плутарха, мы хотимпоказать, что умышленные «ошибки» Климента не являются изолированнымпримером работы с источниками.В «Застольных беседах» так объясняется невозможность совместнойтрапезы Одиссея и Ифита: «Гомер, сказав “Но за стол пригласить свой другане мог”138, очевидно, знал <происходящую от> вина словоохотливость,137В «Протрептике» фиванский царь изображён более традиционно: «И мнитсямне, что два я вижу солнца, Фив / Двойных виденье предо мной <...> — сказал некто,приведённый в исступление идолами, опьянённый неразбавленным вином невежества. Я,скорее всего, пожалею его, буйствующего во хмелю, и призову находящегося не в своёмуме к трезвому спасению, потому что и Господь радуется раскаянию, а не смертигрешника» (Protr.
12, 118, 5).138Букв.: «Но оно <т. е. начало сродняющего гостеприимства (подаренныйОдиссеем меч)> не <стало> известно их совместной трапезе (οὐδὲ τραπέζῃ γνώτηνἀλλήλων)». У Гомера – ἀλλήλω.198порождающуюмногословие»(Plut.Quaest.conv.III,645a).Вдействительности, если верить Гомеру, совместная трапеза Одиссея и Ифитане могла состояться из-за смерти последнего: «<…> прекратил сын Зевесов,Геракл беспощадный, / Жизнь благородному Ифиту, Еврита славного сыну»(Od. XXI, 36–37).Разговор Телемаха с Нестором Плутарх объясняет желанием сынаОдиссея порадовать вопросами болтливого старика: «Старикам, даже если<их> рассказ совершенно не нужен (κἂν μηδὲν ἡ διήγησις ᾖ προσήκουσα),спрашивающие о всякой всячине угождают и побуждают <их,> желающих<этого>, к разговору» (Plut. Quaest. conv.
II, 631b). У Гомера Телемах,обращаясь к Ментору-Афине, приводит совсем другую причину своегонамерения: «Я же теперь, о ином вопрошая, хочу обратиться / К Нестору –правдой и мудростью всех он людей превосходит» (Od. III, 243–244).Рассуждая о пристрастии своих современников к баням с горячей ихолодной водой, Плутарх несколько видоизменяет гомеровский стих: «ТамАхеронт с Пирифлегетоном струятся (ἔνθα μὲν εἰς Ἀχέρων τε Πυριφλεγέθων τεῥέουσι); ибо это, как мне кажется, сказал бы некто из живших немного ранеенас, если бы отворилась дверь бани» (Plut.
Quaest. conv. VIII, 734a–b). В«Одиссее» Огненная река и Коцит оказываются притоками Ахеронта : «Там вАхеронт Пирифлегетон (ἔνθα μὲν εἰς Ἀχέροντα Πυριφλεγέθων τε ῥέουσι <…>) сКоцитом впадают» (Оd. X, 513–514, перевод наш, А. Б.).В другом сочинении Плутарх приписывает Платону, ничего неговорившему об Изиде (Plat.
Tim. 49a, 51a), обозначение этой богини каккормилицы (τιθήνη) и всеохватывающей (πανδεχής) (Plut. De Isid. et Osir. 372е[53])..При сопоставлении методики передачи содержания прецедентныхтекстовКлиментомпреодолениеимсподходомапологетов,нерешительностисвоихэкспериментировании с оригинальным материалом.199становитсяочевиднымпредшественниковвЖан Пепен причиной изменений в употреблении Климентом языческихexempla считает влияние гностиков: «Христианские апологеты II векаиспользуют некоторые из этих примеров, но они чаще всего делают это свраждебными намерениями. Гораздо более доброжелательное отношениевозникает в III в. с Климентом Александрийским, может быть, потому чтогностикизаэтовремяпоспособствоваличрезмерномусмешению<христианства> с греческой мифологией.
Не прекращают отмечать уКлимента и его преемников все риторические средства язычества,предназначенные <помочь> изложению христианских идей» [Pépin 1986: 20–21]. Гностики, действительно, хорошо научились интерпретировать ГомераИпполит Римский (170–236 гг.) рассказывает о том, что гностики наассеныувидели в словах «Одиссеи» («Эрмий тем временем, бог килленийский,мужей умерщвленных / Души из трупов бесчувственных вызвал; имея в рукесвой / Жезл золотой (по желанью его наводящий на бодрых/ Сон,отверзающий сном затворенные очи у сонных), / Им он махнул, и, столпясь,полетели за Эрмием тени <...>» (Od.
XXIV, 1–5)) намёк на христианскоеслово, золотым жезлом которого является железный жезл из псалма (Пс. 2:9).По мнению наассенов, оно, пробуждая уснувшие души, действует всоответствии с ролью, принадлежащей Христу из послания к ефесянам 5:14(Hipp. Ref. V, 7, 29–33) [Pépin 1986: 40].Не исключая влияния на автора «Педагога» общей тенденции болееширокого использования античных мифов, появлению которой моглипоспособствовать и гностики, мы считаем, что Климент, обращаясь кобразам гомеровских героев и изменяя привлекаемый материал, следовалнаправлению,заданномуавторами,подобнымиПлутарху.Характеринтерпретации в «Педагоге» фрагментов из «Одиссеи» как неких примеров,призванных на уровне чувств подтвердить авторскую правоту в бытовыхсоветах, более похож на использование гомеровских стихов авторами типаПлатона, чем на приведённый выше «мистический» пассаж гностиков.200В качестве причины этого феномена мы предлагаем рассматриватьизменение взглядов Климента на то, какой должна быть христианскаялитература.
Как было сказано ранее, апологеты считали свои сочиненияпринципиально отличными от творений античных классиков, поставлявшихим для критики язычества материал, который должен был быть точнопереданным, словно улика. Апологеты, если и находили у философов ипоэтов что-либо сходное с реалиями новой религии, то сказав о плагиателюдей или бесов, не пытались, в отличие от Климента, найти там нечтополезное для духовного просвещения своих читателей. Александрийскийбогослов, считавший философов выполнявшими функцию пророков уязычников,воспринималихсочинениянетолькокакхранилищезаблуждений и улик.
Для него стиралась принципиальная грань, отделяющаяфилософские христианские трактаты от языческих. Таковой, по нашемумнению, была одна из причин, по которой он позволял себе создавать тексты,формально не отличавшиеся от текстов Плутарха или Платона.«Ошибки» при передаче поэтического текста, встречающиеся уапологетов, имели другую причину: использование цитат из «вторых рук» –различных сборников отрывков, тематических компендиумов и т.п. Так,например, Афинагор, цитируя якобы Софокла, говорит: «Воистину есть лишьодин Бог, сотворивший небо и землю» (Athenag. Leg. 5). Этот стих,представляющий собой «очевидную фальсификацию», имеет иудейский илихристианский источник [Daniélou 1961b: 75], то есть не является продуктомвольной интерпретации трагика апологетом.Свобода в трактовке древних текстов, привлекаемых Климентом,является одной из черт создаваемого им стиля христианской письменности,когда евангельское содержание вливается в проверенные временем античныеформы.В сочинении «Об Исиде и Осирисе» Плутарх декларирует свойпринцип обращения с мифами, который, вероятно, можно распространить иналитературныепамятники:«Следует201использоватьмифынекакпредставляющие собой лишь рассказы (λόγοις πάμπαν οὖσιν), но беря то, чтов каждом есть полезного/подходящего (τὸ πρόσφορον ἑκάστου) в соответствиисо сходством (κατὰ τὴν ὁμοιότητα)» (Plut.
De Isid. et Osir. 374е [58]).Руководствуясь подобным правилом, Климент истолковывает прецедентныетексты.Изменения, вносимые Климентом в тот или иной классический текст,должны были подтвердить защищаемый александрийским богословом тезис.Они представляют собой или радикальное «исправление» античного поэта(описание устройства Одиссеева ложа, ср. объяснение невозможностисовместной трапезы Ифита и Одиссея у Плутарха), или переоценкуперсонажей (истолкование распускания Пенелопой ночью сотканного еюднём как образа возвращения человека к греху, ср.
истолкование Плутархомумудрённого годами Нестора как болтливого старика), или незначительноеизменение (приписывание галактофагам праведности абиев, ср. уравниваниеАхеронта с Пирифлегетоном у Плутарха), или важное для концепции всегоотрывка дополнение (упоминание огня Харибды, ср. вставление Плутархомимени Исиды в платоновский текст).
Такая вольность обращения систочником переводит Климента из разряда авторов, не решавшихсяпеределыватьизвестныетексты,вкогортутех,кторассматривалпредшествующие литературные произведения как материал, из которогоследует выбирать полезное (τὸ πρόσφορον) для произведения нужноговпечатления на читателей.2.2.1.4. «Экфрасисы» КлиментаКлимент Александрийский, живший в эпоху Второй Софистики, не могполностьюизбежатьеёвлияния.Используемыеимфигурыречи,метрическую клаузулу и «ритм фразы» в «Протрептике» Х.