Диссертация (1145123), страница 22
Текст из файла (страница 22)
фон Альбрехта, с литературной точки зрения «О плаще» «написанв традициях Диона из Прусы» [Альбрехт 2005: 1670].75Комментируя этот отрывок, Антонио Квакварелли замечает, что здесь припомощианафоры,ассонансаиизосиллабизмаТертуллианподчёркиваетнепосредственность супружеского чувства, когда муж не создаёт проблем своей жене инаоборот [Quacquarelli 1970: 513].106Карфагене [Groh 1976: 47]. Писал он и для малообразованных читателей.Например, высмеивая богов, обладающих худшими недостатками людей, онпоказывалнаименееобразованнымкарфагенскимязычникам,чтобожественная сущность не имеет ничего общего со столь ничтожнымиперсонажами [Vermander 1979: 122].
Ссылался он не только на литературныепроизведения, доступные и понятные образованной публике, но и наситуации, взятые из повседневной жизни, на свой личный опыт [Barnes 1985:95,203].Этуособенностьтертуллиановскихсочиненийвыделялиотечественные исследователи ещё в XIX в.: «Вся природа или, вернеесказать, целый мир, космос, душа человеческая, история и социальная жизнь– вот та обширная и разнообразная область, откуда заимствует Тертуллианоружие для борьбы за истину христианства» [Балановский 1884: 587]. «Дляподтверждения общих догматических положений христианства Тертуллианне роется в архивах языческой мудрости, не цитирует выдержки изфилософов древности,как это делали восточные апологеты<…>.Тертуллиан не теоретик и не философ в собственном смысле этого слова; онболее практик, обращает более внимания на жизненную, практическуюсторону дела, а не на теорию» [Штернов 1889: 62].В «Апологетике» (15, 5) Тертуллиан, подобно Марциалу (см.,например: Mart.
Spect. 7; 8; 21), описывает жестокости арены: «Мы виделинекогда (vidimus aliquando) оскоплённого Аттиса, того вашего бога изПессинунта, а кто сжигался заживо, изображал Геркулеса. Мы смеялись,когда на жестоких играх гладиаторов, сражавшихся в полдень, Меркурийпроверял мёртвых раскалённым прутом. Мы видели и брата Юпитера,молотом отправлявшего трупы гладиаторов». Описание цирковых зрелищ,призванные доказать правоту автора, были, очевидно, рассчитаны напростую публику.В этой связи может быть рассмотрено также обращение апологета и кфольклорным,сказочнымобразам.Когдаонпишеточеловеке,приобщающемся к учению еретика Валентина: «Если будет ему открыт уже107весь миф, разве не вспомнит, что нечто подобное он слышал в детстве, когдане мог заснуть (inter somni difficultates), от кормилицы – о башнях Ламии(Lamiae turres) и о гребнях солнца?» (Tert.
Adv. Val. 3, 3), нет смысла искатьсвязь между его «Ламией» и Ламией, упомянутой Павсанием в «ОписанииЭллады» (X 12, 1), дочерью Посейдона, родившей Зевсу Сивиллу Герофилу.В словаре Суды читаем: «Дурис во 2-й книге «Ливийской истории»рассказывает, что это была красивая женщина в Ливии. Когда же с нейсочетался Зевс, к ней возревновала Гера и убила тех, кого она родила.Поэтому из-за печали она стала безобразной и губит, похищая, чужих детей»(Suda s. v. Λαμία). Предназначенные для детей мифы про Ламию упоминаетСтрабон в «Географии»: «Детям мы рассказываем мифы, доставляющиеудовольствие для поощрения к добру и внушающие страх, чтобы отвлечь ихот нехороших поступков. Таковы, например, Ламия, мифы о Горгоне,Эфиальте, Мормолике».
(Strab. Geogr. I, 2, 8, пер. Г. А. Стратановского.)Вероятно Ламию из подобных сказок имел в виду Гораций в «Науке поэзии»(338–340): «Если ты что вымышляешь, будь в вымысле к истине близок: /Требовать веры во всем – невозможно; нельзя же живого / Вынуть из чреваребёнка, которого Ламия съела». (Пер. М. Дмитриева.) У соотечественникаТертуллиана Апулея в «Метаморфозах» Аристомен называет ламиями ведьм,зарезавших его спутника Сократа (Apul. Met. I, 17). Эти и другие упоминанияЛамииязыческимиавторами,неудостаивавшимиеёподробнойхарактеристикой, говорят в пользу фольклорного характера таких рассказов.Принадлежащий низшей мифологии образ этого чудовища, живущего встарых башнях, Тертуллиан заимствовал не из сочинений писателей илипоэтов, а из фольклора.
C одной стороны, использование сказочного образа,делает сочинение апологета более доступным для неискушённой аудитории,с другой стороны, его Ламия, вызывая в памяти горацианскую, делает пассажсоответствующим римской литературной традиции.Фольклорным персонажем у Тертуллиана становится даже Юпитер,лишённый черт как бога старой римской религии, так и эллинизированного108божества [Laing 1913: XXXVI].Как и Климент, карфагенский апологет обращался в первую очередь ксвоим землякам. Именно в истории и мифологии Северной Африки он бралпримеры для подтверждения своих слов.
Он часто писал о карфагенскихбожествах (Apol. 9, 2; 12, 4; 23, 6; 24, 8; и 25, 8), жителях, памятниках, нравахи учреждениях, о знаменитом прошлом Африки, о ее древних героях (Apol.50, 5) [Waltzing 1929: XXII]. Мэри Луиз Карлсон полагает, что Тертуллианчасто обращался к примерам храбрости героинь Карфагена потому, что онсам был из Африки [Carlson 1948: 98]. Впрочем, с такой же долейвероятности можно предположить, что он поступал так, потому что писалдля африканцев.
Ради справедливости, следует заметить, что не все учёныесогласны с мнением об особом внимании Тертуллиана к карфагенскимреалиям. М. П. Птиманже считает, что в труде апологета «очень малоинформации о собственных культах Африки» и что он «создавал вариации нахорошо известные темы» [Petitmengin 1967: 47].ВкачествелюбопытногопримераобращенияТертуллианакафриканским реалиям, понятным, прежде всего, его землякам, рассмотримего ссылку в «Апологетике» на подательницу дождей карфагенскую богинюТиннит-Целестис:76 «Сама эта Дева Целестис, обещательница дождей(pluviarum pollicitatrix), сам этот Эскулап, показывающий снадобья, <…>если не признают, что являются демонами, не дерзая солгать христианину,тут же пролейте кровь этого наглейшего христианина!» (Apol.
23, 3). Нам неизвестно ни одно литературное произведение, опираясь на которое,Тертуллиан мог бы написать об «обещательнице дождей» Целестис[Rauschen 1906: 80, adn. 4]. Современные учёные, говоря об этой её функции,76«После римского завоевания и распространения в Африке латинского языкаТиннит стали называть Небесной богиней, Деа Целестис или просто Целестис. Доправления происходившего из Африки императора Септимия Севера культ Целестис былпочти неизвестен вне римских провинций Африка, Нумидия и Мавритания <…>. Поэтомупредставляется наиболее вероятным, что Целестис – не римская богиня, а латинское имяТиннит» [Циркин 1986: 147].
Император Септимий Север «превратил Рим в дом этойбогини» [Geffcken 1978: 9].109ссылаются, кроме данного места из «Апологетика», лишь на надпись,приведённую в Corpus Inscriptionum Latinorum (VIII 16810=4635). МарсельЛеглей указывает на то, что «Рядом с Сатурном, богом грозового неба, она(Целестис) оказывается главным образом pollicitatrix pluviarum, богинейдождя, оплодотворяющего землю, как Атаргатис в Сирии – богиняживительной воды. Отсюда – эти знаменитые ритуальные купания, общие вдвух культах, цель которых – восстановить плодоносные свойства божеств»[Leglay 1966: 218].
Марсель Бенабу замечает: «Другой чертой, удаляющейЦелестис от Юноны и сближающей её с африканскими традициями, являетсяеё связь с водой. В качестве небесной богини она имела, наряду с другимиролями, дар обещать и посылать дождь. Тертуллиан её характеризует какpollicitatrix pluviarum (Apol. 23), и в Нараггаре она также призывалась какподательница дождя (C.I.L. VIII 4635, 16810)» [Bénabou 1976: 368]. Об этомже говорит и Ю.
Б. Циркин: «Небесная богиня посылала на землюблагодатный дождь, оплодотворяющий эту землю и дающий жизнь всем еёобитателям (C.I.L. VIII 16810)» [Циркин 1986: 149, ср.: Преображенский1965: 231].Приведём начальный фрагмент текста упомянутой нараггарскойнадписи: «Ты облака и ветры приводишь в движенье: тебе, Юнона, / оченьлегко вызывать пугающий грохот: ведь, когда брат заходит, / ты рождённуюв небе влагу щедро посылаешь с громом на землю <…>». Опираясь насвидетельство Моммзена, Бюхелер относит данный текст к III веку (C.I.L.VIII, supplementum. Pars 1.
1873. P. 1604). Учитывая сказанное, мы можемпредположить, что в «Апологетике» (23, 6) Тертуллиан назвал Целестис«обещающей дожди», опираясь, скорее всего, не на существовавшие до неголитературные произведения, а потому что так её называли его современникикарфагеняне.Тертуллиан обращался не только к жителям Карфагена. Он не допускалпунических ссылок в своих текстах [Millar 1968: 134], так что его трудымогли быть понятны всем жителям Римской империи, владеющим латинским110языком. Упоминания почитаемых в Карфагене богов для читателейнеафриканцев были экзотическими примерами.Предположение, что «Апологетик» был написан для христиан,опровергает П.
Кересцес, ссылаясь на отсутствие в нем чего-либо, что былобы непонятно для язычников, на соответствие материала и аргументовязыческой аудитории и на то, что на всем его протяжении адресатаминазываются язычники [Keresztes 1966: 129–130; ср.: Hagendahl 1983: 116, n.25]. Однако, даже обращаясь к язычникам, Тертуллиан имел в виду ихристианскуюаудиторию.Т. Д. Барнесзамечает,чтобольшинствоутверждений Тертуллиана в «Апологетике» «было также предназначено длятого, чтобы ободрить христиан. Они чувствовали доверие к оратору, которыймог доказать их социальную и интеллектуальную респектабельность припомощи самогó своего существования. Он осуждал при помощи насмешкиклевету, которая ежедневно обрушивалась на них, он наполнял их сильнымчувствомморальногопревосходства»[Barnes1985:110].Э.
Хекпредполагает, что Тертуллиан, написав «Апологетик» не для христиан, хотелпри этом ободрить сомневающихся единоверцев [Heck 1987: 89–90].Адресаты нравственно-аскетических трудов карфагенского авторавесьма разнообразны. К ним относятся ждущие приговора за свою веру и те,кто может оказаться на их месте («К мученикам»), девушки («О девичьихпокрывалах»), женщины («О женском убранстве»), собственная жена («Кжене»), все христиане («Об идолопоклонстве», «О зрелищах» и др.).Адресатамиполемическихсочиненийявляютсяеретики,имяоснователя секты которых вынесено в заглавие («Против Маркиона»,«Против Гермогена», «Против Праксея», «Против валентиниан»), а такжехристиане, нуждающиеся в наставлении для противодействия еретикам.Итак, в своих сочинениях Тертуллиан, в отличие от ранних апологетови своего современника Климента, не упускал из виду практически ни однойиз групп населения Римской империи.