Диссертация (1145123), страница 14
Текст из файла (страница 14)
КлиментАлександрийский открыто заявлял о Платоне как о помощнике в поискеистины (Protr. 6, 68, 1), Тертуллиан делал по сути то же самое, тольконеявным образом.1.3. Поиск жанра1.3.1. «Азбука веры» в сочинениях апостольских мужей и апологетовВ выборе жанра своего произведения «апостольские мужи» былиограничены примерами новозаветных сочинений. На свой образец они, какправило, указывали заимствованными в нём словосочетаниями. Св. КлиментРимский, св. Игнатий Антиохийский, св. Поликарп Смирнский, ПсевдоВарнава ориентируются на апостольские послания. Св.
Климент используетПавлов парафраз: «Церковь Божия, пребывающая в Риме, Церкви Божией,пребывающей в Коринфе (τῇ ἐκκλησίᾳ τοῦ Θεοῦ τῇ παροικούσῃ Κόρινθον)»(Clem. Rom. I Cor. 1, 1).39 Св. Игнатий Антиохийский вслед за апостоломПавлом (Флм. 1:9–10) использует глагол παρακαλεῖν [Ауни 2000: 214].
Кроме39Cр.: «Павел, волею Божией призванный апостол Иисуса Христа, и Сосфен брат,Церкви Божией, находящейся в Коринфе (τῇ ἐκκλησίᾳ τοῦ Θεοῦ τῇ οὔσῃ ἐν Κορίνθῳ)»(1 Кор. 1:1–2). Подобное обращение встречаем и в «Послании филиппийцам»св. Поликарпа.68того, антиохийский епископ признает во вступлении к «Посланию ктраллийцам», что он приветствует своих адресатов по апостольскому образу(ἐν ἀποστολικῷ χαρακτῆρι) (Ign. Epist.
3, Praef., 1). Св. Поликарп обращается кфилиппийцам со словами «милость и мир» (Pol. Prol. 1), вызывающими впамяти апостольские послания (2 Ин. 1:3; Иуд. 1:2; 1 Тим. 1:2; 2 Тим. 1:2 идр.). Псевдо-Варнава завершает своё послание фразой: «Господь славы ивсякой благодати с духом вашим» (Ps.-Bar. 21, 9). Образцом для него,очевидно, было одно из посланий апостола Павла (Гал. 6:18, Флп.
4:23, Флм.1:25).«Пастырь» Ермы, относящийся к жанру апокалипсиса, имеет сходствос «Откровением» Иоанна Богослова. «Как и Откровение Иоанна, он написанне под псевдонимом и предназначался для чтения перед общинами. <…>носитель откровения представляется словами “Я есмь”» [Ауни 2000: 243–244]. Сын Человеческий повелевает апостолу: «То, что видишь, напиши(γράψον) в книгу (εἰς βιβλίον) и пошли (πέμψον) семи церквам» (Откр.
1:11).Старица-Церковь, как мы помним, велит Ерме: «Итак, напишешь (γράψεις)две книжицы (βιβλαρίδια) и пошлёшь (πέμψεις) одну Клименту и однуГрапте» (Herm. 8, 3). Этими и другими новозаветными аллюзиями ипарафразами библейских текстов «апостольские мужи» намекают на своилитературные образцы.В 20-е–30-е гг. II в. рождается христианская апологетика. Апологеты,вышедшие «из своего идеологического гетто» [Доддс 2003: 171], сталиобращаться уже к язычникам и иудеям: «Апостольские Мужи писали толькодля своих последователей-христиан.
Апологеты же <…> впервые определилиположение христианства по отношению к миру образованных язычников»[Там же]. Начинает происходить смена литературных образцов. «Какиудейская, так и христианская апология обращена к представителям власти иэллински образованной культурной элите <…>; соответственно, онинаписаны в формах греческой литературной традиции, предполагающейадекватное эллину использование греческого литературного языка <…>»69[Вдовиченко 2002: 74]. Первые защитники новой веры для достижениялучшего результата были вынуждены искать образцы вне Библии.А.
П. Большаков убеждён, что «Апологию Сократа» в какой-то мере «можносчитатькакформально-литературной,такиидейно-содержательнойпредшественницей апологий Христа» [Большаков 2002: 156]. Мы видели, какот неё был зависим «Апологетик». Одновременно христианские апологииявились продолжением апологетического направления, «представленного врусле грекоязычной иудейской литературы» [Вдовиченко 2002: 72]. Вышеэто было показано на примере Тертуллиана. Разумеется, апология была неединственным жанром, который осваивали защитники христианства.
Ониобращались также к прошению, диалогу, инвективе.К этому времени относятся сохранившиеся до наших дней «Апологии»Аристида (120-е гг.) и Иустина Мученика (между 150 и 161 гг.), «Слово кэллинам» (до 161 г.) Татиана, «Прошение о христианах» (ок. 177 г.)св. Афинагора Афинского, «Послание к Автолику» (ок. 180 г.) св. ФеофилаАнтиохийского, «Послания к Диогнету» (между 190 и 200 гг.) неизвестногоавтора, «Поношение внешних философов» (200 г.) Ермия.
Обращаясь кязычникам, христианские писатели не давали им слова. Для полемики же сиудеями они использовали более интимный жанр: Иустин Мученик создаёт«Диалог с Трифоном иудеем» (сер. II в.), а Аристон из Пеллы «Диспут(Ἀντιλογία) Иасона с Паписком» (140 г.), дошедший во отрывках (Eus. H. E. ).К иным жанрам относятся «Изречения Секста» (собрание афоризмов)(180–210 гг.), «Поучения Силуяна (Сильвана)» (сер.
II – сер. III вв.)40 и трудысв. Мелитона Сардийского, включая его сочинение «О Пасхе» (2-я пол. IIв.).4140Р. фан ден Брук, впрочем, считает, что «материалы, содержащиеся в “ПоученияхСилуана”, различны по времени создания и представляют различные стадии раннегоалександрийского богословия» [Broek 1996: 255].41По словам Алистэра Стюарта-Сикеса, сочинение «О Пасхе» представляет собой«комплексный труд, содержащий в себе различные формы и различные функции, иявляющийся одновременно продуктом еврейской традиции и эллинистической культуры»[Stewart-Sykes 1998: 206].70А. В.
Вдовиченко, разделяя апологии на «юридические» и «учёные» иотнося к последним «Строматы» Климента Александрийского, «ПротивКельса» Оригена и труды богословов, писавших преимущественно в IV–Vвв., утверждает: «Эти сочинения, как правило, принадлежат позднейшемупериоду, когда ситуация потеряла прежнюю остроту и вопросы правовыхоснований были сняты» [Вдовиченко 2000: 24, прим. 10; Вдовиченко 2002:65, прим. 6]. Заметим, однако, что труд «Против Кельса» и «Строматы», трипоследние книги которых Климент написал после своего бегства изАлександрии во время гонений [Itter 2009: 10], явно не укладываются в этусхему.А.
П. Большаков, напротив, сомневается в оправданности деленияапологий на «юридические» и «учёные» [Большаков 2002: 161]. Но дажеповерхностное сопоставление «юридических» апологий Иустина, Татиана,Афинагора и Феофила с «учёным» «Протрептиком» Климента высвечиваетпринципиальное отличие между ними, заключающееся в том, что впоследнем совершенно не представлены опровержения возводимых нахристиан обвинений.
Это показательное отсутствие собственно защитыставит «Протрептик» в ряд философских трактатов, где автор беседует, какравный с равными, со своими товарищами-философами или вразумляетучеников.Авторы «юридических» апологий вполне осознавали стоящие передними цели и в большинстве случаев сообщали о себе такие детали, которыемогли подтвердить их право и способность писать об эллинской культуре.Св. Иустин, как было отмечено ранее, начинает свою «Первую апологию» сослов о своём «эллинском происхождении» (Iust.
1 Apol. 1, 1). Татиан,происходивший из «ассирийской страны» (Tat. Orat. 42, 1), компенсируетотсутствиегреческойродословнойпретензиейнахорошеезнаниефилософии: «Мы отреклись от вашей мудрости, несмотря на то, что я был вней весьма славным (κἂν εἰ πάνυ σεμνός τις ἦν ἐν αὐτῇ)» (Ibid. 1, 3). Подобныезаявления,соединённыесдемонстрацией71знания«внешних»наук,рассматривались ими как некий пропуск в мир литературной полемики.«Существенной чертой любой апологии, независимо от индивидуальнойманеры каждого автора, является широкое пользование средствами античнойриторики. Одним из главных достоинств, которые апологету надлежалопроявить перед языческой аудиторией, была всесторонняя эллинскаяобразованность, дававшая, по меньшей мере, право хотя бы приступить крассуждению о подобных вещах» [Вдовиченко 2000: 29].
Татиан, несмотрянадекларируемоеимполноенеприятиеантичнойкультуры,придоказательстве своих утверждений цитировал Аристофана (Tat. Orat. 1) иГомера (Ibid. 8). Афинагор Афинянин, умолчавший о своём происхождении ивоспитании, не словами, а делами свидетельствовал о получении имдобротного школьного образования, приводя в «Прошении о христианах»весьма длинные цитаты из Геродота, Гомера, Еврипида, Эмпедокла, Платона,Гесиода и других языческих авторов (Athenag.
Leg. 5, 1; 12, 2; 13, 4; 17, 2; 18,3; 19, 2; 21, 2–22, 1; 23, 5–6; 24, 6–25, 2; 28, 2–4; 28, 8–29, 4). Св. ФеофилАнтиохийский, настроенный весьма критично по отношению к «внешнеймудрости» и оценивавший Платона как несущего вздор (φλυαρίαν) (Theoph.Ad Aut. III, 16), а его образ мыслей называвший бесполезным и безбожным(τὴν ἀνωφελῆ καὶ ἄθεον διάνοιαν) (Ibid. III, 2), цитирует, тем не менее, стихиГомера, Гесиода, Арата, Софокла, Еврипида, Пиндара, Архилоха, Симонидаи других древнегреческих поэтов (Theoph. Ad Aut.
II, 5; 8; 30; 37; 38).Церковным авторам, чтобы соответствовать принятым ими на себяобязанностям учителей, приходилось совершенствовать не только свой языки стиль, но и углублять свои философские познания. «Многие из них<раннихапологетов>,трактуявопросыхристианскоговероученияфилософски, тотчас вступали в диалог или спор с общепризнаннымиавторитетами в этой области. Это обстоятельство обязывало их к величайшейинтеллектуальной основательности <…>» [Вдовиченко 2002: 83]. Врезультате за Иустином и Афинагором закрепилось прозвание «Философ»,причём первый носил плащ философа, даже став христианином (Iust. Dial. 1,722; Eus. H. E.
IV, 11, 8). О преимуществе такого плаща писал даже Тертуллианв специальном труде, который так и назывался «О плаще».Насколько основательным было погружение защитников христианствав античную культуру? В науке отмечается, что «активное отчуждение состороны многообразного исторически сложившегося <…> контекста временипервых веков ставило христиан перед необходимостью отразить свою веру вэллинском культурном зеркале, вписать её в эллинское культурноидеологическое пространство и тем самым онтологически и судебнооправдать» [Вдовиченко 2002: 36]. Нужно признать, однако, что такоеотражение всегда оставалось отражением в чужом: апологеты постояннопомнили о пропасти, разделяющей их сочинения и творения древнихклассиков. Никто из ранних защитников христианства, даже признающихналичие у язычников заимствованной у пророков истины (см., например: Iust.1 Apol.
59, 1), не осмелился бы написать, как это позже сделает КлиментАлександрийский: «“Нога, – говорит <Писание>, – не преткнётся у тебя”,относящего прекрасное к Промыслу, эллинское ли оно, или наше» (Clem.Alex. Strom. I, 5, 28, 1). «Апологеты прибегали к единственно возможномуспособу, избирательно прививая к христианству огромный массив античногогуманитарного наследия и преображая его» [Вдовиченко 2002: 63]. Такаяпрививка, однако, не подразумевала включение христианства в этот массивкак вершины. «В условиях официальных гонений и эллинского культурногоотчуждения теоретический подход становится неизбежным.
Богословиеболее ранних апологий, в отличие от сочинений внутренней ориентации,ставило своей целью формирование общего представления о христианстве вглазах язычников, трактуя преимущественно основополагающие вопросы ипытаясь при этом говорить на понятном для аудитории языке. По своимзадачам оно было своего рода начальной “азбукой” для непосвящённых,способных исследовать новое учение о Боге только путём рассудочного,побуквенного постижения, а не живой веры» [Вдовиченко 2002: 82]. Итак,сочинения ранних апологетов являлись лишь «азбукой» для язычников.
В73этих работах христианство не только не изображалось как высшая стадияразвития философии, но и не получало систематического полногообъяснения. Защитники новой религии писали на злобу дня. 42 В ожиданиискорого Второго Пришествия они, решая сугубо практические задачи,стремилисьсоздаватьнешедевры,аорудияборьбыили,еслиперефразировать Фукидида (Thuc.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
