Диссертация (1139313), страница 21
Текст из файла (страница 21)
В основе учения Смита – свободный индивид, обладающий самоценностью (в той системе социальныхсвязей, по крайней мере, о которой Смит говорит, но не стоит трудапонять, что невозможно выводить этот принцип, не опираясь на негоже на более высоком уровне обобщения); homo economicus действуетисключительно sui iuris и без какого-либо внешнего принуждения, неимея над собой никакой довлеющей идеи, кроме себя самого.Впрочем, не будем подробно говорить о теснейшей и непосредственной связи между работами Смита, классическим либеральным капитализмом и либертарно-юридической теорией – это, без сомнения,было рассказано до нас куда убедительней многими уважаемыми учеными – и перейдем к анализу социально-экономического положенияШотландии в период после унии корон (а также попробуем уяснить,насколько укоренилась на практике доктрина laissez-faire).К моменту заключения унии Шотландия была сугубо аграрнойстраной; более того, 40% ее экспортных потоков (в основном приходившихся на скот, лен, уголь и соль) шли в Англию, а с XVII столетиятакже и в Ольстер, активно заселявшийся шотландскими протестантами-колонистами84.
Старые экономические и дипломатические связис континентом были нарушены еще Реформацией и перешли к окончательному закату, потому Шотландия выживала почти исключительно за счет южного соседа. После потери суверенитета страна взаменприобрела более свободный доступ к английским ресурсам и моглаучаствовать в обширной внешней торговле Англии не опосредованно,84Devine T.M.
The Scottish Nation 1700 – 2007. London, 2006. P. 51.112как прежде. Так, отныне шотландские купцы могли напрямую торговать с английскими колониями в Новом Свете, что вызвало бум в табачной торговле и вообще в торговле колониальными товарами. Учитывая, что подавляющее большинство населения регулярно курилолибо нюхало табак, а потребители колониальных товаров в силу самой специфики последних были исключительно обеспеченнымилюдьми, обороты подобного рода предприятий весьма впечатляли.Более того – Вестминстер отличался удивительным равнодушием квопросам шотландской экономики, в основном заботясь о политике иподавлении якобитского сопротивления; поэтому шотландские торговые деловые круги пользовались практически полным laissez-faire.Учитывая феноменальную популярность идей Смита на родине экономиста, шотландцы довольно быстро осознали всю эффективностьэтого принципа в деле извлечения прибыли из чего бы то ни было.Кальвинистская предприимчивость, помноженная на тяжелый истрастный национальный характер, отдавшийся индивидуализмустоль же полно, сколь до того отдавался религиозному, родовому игосударственническому самопожертвованию, сформировала новыйпсихологический тип, быстро завоевавший господство в обществе.
Насмену безумному и вдохновенному воину, вызывавшему у англичанина почти суеверный страх, пришел шотландец практичный, ставшийгероем не баллад, но анекдотов: педантичный, прижимистый, учтивыйи жестокосердный. Шотландец с равнин был столь же свободолюбив,сколь и его кельтский соотечественник; однако если для гэла свободазаключалась исключительно в свободе беспрепятственно подчинятьсяроду, вождю клана, Церкви – а не некоему навязанному извне «закону» и уж тем более не «саксонскому королю», то для этого новогошотландца свобода была прежде всего свободой в кальвинистском еепонимании – свободой преуспевать без внешних произвольных помех.113Институциональное уничтожение прежнего порядка жизни вгэльских областях, равно как и физическое уничтожение большинствапассионарных носителей родовой ментальности, серьезно переменилоне только жизнь горных областей, стремительно опустевших, но ижизнь равнин, в особенности – городов.
После подавления последнихосколков гэльского сопротивления (в настоящее время историками, вчастности, такими авторитетными учеными, как Дорон Циммерман,принято ставить точку в якобитской кампании в 1759 году, когда сражение в бухте Киберон определило победителя в англо-французскомпротивостоянии и лишило Лувр резона и средств спонсировать якобитские десанты) встал вопрос распоряжения громадными освободившимися территориями, а также каким-никаким, но все же выжившим населением.Новые вожди кланов, бывшие уже не более, чем лордами – владельцами соответствующих земель, довольно быстро пришли к рационализации своих хозяйств.
Члены кланов (рассматривавшиеся ужене как родичи, делившие с вождем принадлежность к одной и той жеобщности, но как неплатежеспособные арендаторы, деликвенты вконтракте), выселялись с прежде занимаемых ими земель, посколькупонятие общинной, клановой собственности на землю, господствовавшее до 1746 de factо, в сознании новой элиты совершенно уступиломесточастнособственническойконцепции,современRegiamMajestatem единственной реальной de jure.
Освободившиеся территории пускались под пастбища новых, тонкорунных пород овец, а такжестали пользоваться популярностью у охочих до живописных пейзажейангличан; к тому же, после войны огромные деньги были выведены настроительство широких, надежных дорог, и по сей день пересекающих Горную Шотландию примерно по такой же схеме. Умерщвлениелибо эмиграция пассионариев, запрет на ношение горцами оружия,114крайняя запуганность выживших, большую часть которых составлялиженщины и дети – все это сделало из прежде диких, непредсказуемыхобластей удобные места для прогулок и разбивки ценных пастбищ.Горные лорды (отныне, пожалуй, и впрямь справедливо именовать ихименно так) все чаще перебирались на постоянное место жительства вЭдинбург либо в Англию, оставляя для управления поместьями агентов, преимущественно не-гэлов или англичан.
Те, в свою очередь,безжалостно избавлялись от арендаторов, беспомощных вне рухнувшего кланового мира.Перед гэльским населением вновь встал вопрос физического выживания. Большинство избрало для себя путь эмиграции в колонии,где запретительные меры по отношению к гэльской культуре de factoне соблюдались. Меньшинство было поглощено новой социальнойсистемой.В правление Георга III, когда на волне сентиментализма и общеевропейского увлечения Руссо шотландский горец (вернее, его изрядно искаженный писателями образ) стал привлекать к себе интерес знати как пресловутый «благородный дикарь», власти осознали, что тувоенную силу, которая прежде так часто внушала страх, вполне можно поставить себе на службу, тем самым обуздав окончательно. Былобъявлен набор в этнические горские полки британской армии; вступившим в них дозволялось носить элементы национальной одежды и,само собой, оружие.
Среди поколения, заставшего эпоху кланов исключительно по рассказам бабок и матерей, это предложение встретило весьма горячий прием – молодые потомки как протестантских, таки традиционно католических, про-Стюартовских кланов шли служитькоролю Георгу в обмен на лоск, выгодно отличавшийся от страдальческого, полуголодного существования в непривычном «английском»платье, с принуждением говорить на полуневедомом им языке. Спустя115некоторое время носить национальный костюм было дозволено всемгэлам мужского пола, не только военнослужащим.
Эта подачка былавстречена с благодарностью – символ ушедшей эпохи уже никого немог тронуть.Однако немалая часть горцев отправилась не на передовую, а вГлазго, Эдинбург, Абердин – дешевой и на все готовой рабочей силой,в которой отчаянно нуждалась бурно растущая шотландская промышленность. Как мы уже упоминали выше, академический и институциональный характер шотландского Просвещения, в отличие отфранцузского, способствовал конвергенции знаний и идей междупредставителями различных школ и наук. Вследствие этого прогрессестественных наук не отставал от прогресса общественных, и по темпам промышленного развития Шотландия едва ли не опережала Англию. Стремительно расширялись и достраивались крупные города; вАбердине процветала горнодобывающая промышленность, Глазго«специализировался» на судостроении, машинерии и мануфактурах.Гэльские мигранты удовлетворили экспоненциально растущий спросна покорных и нетребовательных работников; в XIX столетии к нимприбавились ирландцы, пытавшиеся спастись от Великого Голода нетолько в Новом Свете, но и в трущобах Лондона, и на фабриках вГлазго.
Впрочем, первый приток ирландских иммигрантов в Шотландию можно датировать уже 1820-ми годами; как был он несхож с прибытием основателей Дал Риады!К концу XVIII века стабильность нового порядка в Шотландиибыла уже такова, что Лондон пошел на эмансипацию католиков. В1783 году шотландские католики получили гражданские права – и этоотнюдь не потрясло основ (не в последнюю очередь потому, что католиками были почти исключительно ирландцы и гэльские мигранты,так или иначе не проходившие имущественного ценза на выборах и116неспособные потому влиять на политическую конъюнктуру).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
