Диссертация (1137577), страница 18
Текст из файла (страница 18)
130Такие взгляды приводит де Токвиль в работе «Старый порядок и революция», кн. II89c’est commander), а для этого-то и потребно «публичное насилие» (force publique),без которого бессильно любое законодательство»151. И далее: «Главное слово вэтом мире идей — “единство“: единая сила, единая воля, единство очевиднойистины, власти и авторитета, чей деспотизм основывается на познании истинныхзаконов социального порядка, при котором, следовательно, истинные интересысуверена совпадают с истинными интересами подвластных ему людей; и властьдеспота может становиться тем значительнее, чем шире распространяетсяпросвещение, потому что тогда общественное мнение само вносит требуемыеисправления»152.
Сложно сказать, что здесь вызывает наибольшее неприятие состороны Шмитта — безоговорочный примат экономики (унаследованный,понятно, всеми возможными вариантами социализма и вызывающий критикусамых разных консервативных авторов — от Ницше до Зомбарта) или столь жебезапелляционное размывание области политики философскими, моральными ипедагогическими категориями.Переход к состоянию разумных естественных законов возможен толькопосредством легального деспотизма, который является по сути предельноцентрализованной политической властью, необходимость и оправданностькоторогоочевиднадлялюбогоперечисленных авторов отразумногоМонтескье,человека.по Шмитту,Главноеотличиезаключается в ихнеспособности отделить общий принцип от его конкретного применения, на чем,собственно, и строится обоснование отделения законодательной власти отисполнительной: «В абстрактном смысле суверенитет вполне может бытьнеделимым и безграничным.
Но в конкретной практике каждому отдельномуфункционеру должно отводиться некоторое ограниченное полномочие, и двенаивысшие инстанции, законодательная и исполнительная, тоже не должны151152Диктатура.— С. 131Op. cit. р. 13290расширять свои полномочия»153. С одной стороны, это положение Монтескьевроде бы ставит понятия суверенитета и закона в более уязвимую позицию посравнению с мыслью того же Мерсье — суверенитет «в абстрактном смысле»,законы как «абстрактные принципы» грозят обернуться политической фикцией,фактическим отсутствием как суверенитета, так и законности. С другой стороны,в противном случае закон сводится к техническому обоснованию решенийисполнительной власти (прямота Мерсье, уравнивающего «позитивный закон» сприказом или командой, едва ли нуждается в дополнительных комментариях), иего фиктивность — не риск, но состоявшаяся реальность.
Только будучиосознанным как общее правило (а не конкретная инструкция), подвергающеесяинтерпретации каждый раз применительно к текущим условиям, закон можетоставаться неизменным, общеобязательным и независимым от чьего бы то нибыло произвола — но при этом не превратиться в самодовлеющую силу, длякоторой компетенции конкретных исполнителей — лишь досадная помеха. Такимобразом, потенциальное утверждение об этатизме Шмитта в случае Монтескьеполучает первое серьезное возражение — законодательство и принятие решенийздесь принципиально разделены по разным инстанциям, более того, однозначнопризваны ограничивать эффективность друг друга; и Шмитт не пытаетсявыдвинуть даже косвенных опровержений этой концепции.Однако описанная выше диктатура разума еще не допускала выведения всехгосударственных властных полномочий из воли народа — в первую очередьпотому, что ощущалась значительная дистанция между просвещеннымифилософами и просвещаемым ими народом, следовательно, они не могливыступить единой инстанцией.
Королевское правление рассматривается внекоторых сочинениях (как, например, в анонимных «Записках к французскомународу» 1788 г.) как «постоянная наследственная диктатура», призванная153Op. cit.— С. 12591бороться с привилегированными сословиями и защищать классовые интересыпростого народа.Первым несогласие с этой идеей высказал Г.Б. де Мабли. Опираясь натеорию «противовесов», он показал невозможность существования в Европегосударства,похожеговоспринималосьнагосударствосовременникамикакиезуитоввПарагваедоказательство(котороевозможностисуществования платоновского государства философов).
Он видит разницу междусуществующим «развращенным государством» (état corrompu), основанным нагосподствечастнойсобственностиивластолюбия,и«государствоместественным» (état de la nature), в котором соблюдается принцип всеобщегоравенства. Однако концепция «диктатуры разума» вызывает у него сомнения. Впервуюочередьон возражаетпротивубежденности во всемогуществефилософии, основанном на ее очевидности. Философы, настаивающие нагосподстве разума, по мнению Мабли недооценивают силу аффектов и страстей вчеловеке, зачастую оказывающих большее влияние на поступки, чем доводыразума.
В частности, именно на вредных аффектах основывается институтчастной собственности. Мабли исходит из того же тезиса, что и сторонникиабсолютизма, а именно — из представлений о природном злонравии человека,которое необходимо обуздать и свести к минимуму исходящую от негоопасность. Однако вывод из этого Мабли делает прямо противоположныйабсолютистскому учению: он говорит о том, что и правители неизбежноподвергаются действию страстей и неведения, что представляет еще большуюопасность для граждан государства в случае единства властей.
«Из этогообращения [учения о природном злонравии людей], как оно выражено у Мабли,вытекает представление о том, что правительство и государство являютсянеобходимым злом, которое поэтому нужно свести к минимуму» 154. Технически154Диктатура.— С. 13492это реализуется, как и у Монтескье, через систему разделения, взаимногоконтроля и зависимости властей. В качестве примеров такого государственногоустройства Мабли приводит Рим, Швецию, Нидерланды, Германскую империю,Швейцарию и в некоторой степени — Англию.
Развитие этой идеи Шмитт видитв творчестве отцов Американской революции, в частности, обращается к отрывкуиз «Здравого смысла» Т.Пейна (1776), в котором общество (society) описываетсякак продукт разумного сожительства людей, продукт их потребностей идеятельности по удовлетворению этих потребностей, а государство (у Пейна —«правительство», government) — как продукт человеческих пороков; Арендттакже обращается к этому фрагменту.Однако Мабли видит и опасность того, что обладатель фактических властныхсредств (исполнительная власть) попытается возобладать над другими властнымиинстанциями. Предотвратить это можно путем введения дополнительныхорганов, контролирующих деятельность исполнительной власти.
Стремлениефилософов-экономистов к единству власти встречает возражение Мабли,аргументированное тем, что неравнество является неотъемлемой частьюземлевладения (равно как и других форм экономической жизни), а политическаявласть лишь сохраняет это неравенство. Исполнительная власть должнапоследовательно дробиться на различные административные инстанции, которыеподлежат контролю со стороны законодательной власти, в которую включаютсяразличные институты народного самоуправления.
Однако Шмитт отмечаетопасность, которую, в свою очередь, таит в себе этот подход: «Тогообстоятельства, что в тот самый момент, когда обычный контроль начинаетактивнопреследоватьопределеннуюцель,контролирующаяинстанцияпревращается в исполнительную и вновь происходит накопление деспотическойвласти … Мабли, по всей видимости, не заметил»155. Концепция Мабли,155Op. cit.— С. 13593оказавшая решающее влияние на взгляды деятелей Французской революции 156,была понята ими довольно узко — лишь в той части, которая касается подозренияк исполнительной власти; именно это подозрение послужило началом диктатазаконодательной власти и ее фактического вмешательства в частные задачивласти исполнительной.У Руссо (взгляды которого Шмитт считает 157 во многом вторичными поотношению к идеям Мабли) вопрос диктатуры описывается в IV книге«Общественного договора».
«По этой противоречивой книге легче всего показать,насколько критическим было положение континентального индивидуализма и гдерасполагался тот пункт, в котором он оборачивается государственнымабсолютизмом, а его требование свободы — требованием террора»158. Заметим,что и из этого тезиса следует более сложное отношение Шмитта к предметуисследования, чем может показаться на первый взгляд.
Он не критикуетиндивидуализм и стремление к свободе как таковые, но показывает, как эти идеи,будучи сформулированными в афористичной и абстрактной манере, сочетаются сконкретными социально-политическими интересами и будучи особым образоминтерпретированы, превращаются сначала в революционные лозунги, а затем — видеологическое основание для установления режима правового нигилизма иполитического террора.Исходный пункт «Общественного договора» — безусловная естественнаясвобода каждого человека; цель — создание государства, в котором бы не былони одного несвободного человека.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
