Диссертация (1137535), страница 17
Текст из файла (страница 17)
Приняв это, он брал двестипятьдесят камушков, окрашенных в самые разные цвета: зеленые,черные, красные и т. д. Затем он мазал стену известкой и рисовал контурчеловека и растения, а потом втыкал эти камушки: одни — на линиилица, другие — на линии рук, где какие, и получал изображение216 Эврит, вероятно, родился в 440 или 450 г.; ср.
[Жмудь 1994: 79], [Huffman 1993: 5].Он учил до начала IV в., так что среди его учеников были те, кого еще засталАристоксен [Жмудь 2012: 100]. В DK 44 А 4 [DL 8.46] говорится: «Последними изпифагорейцев, которых еще видел Аристоксен (fr. 19 Wehrli), были Ксенофил изХалкидики Фракийской, Фантон из Флиунта, Эхекрат, Диокл и Полимнаст, тожефлиунтцы.
Они были слушателями Филолая и Эврита Тарентских.». Ср. и DK 44 A 5.217 [Жмудь 2012: 115, 349].218 Нец [Netz 2014: 174 n. 26] критикует стандартную для английских переводовпрактику передачи этого термина как «граница». Сам он переводит его как«definition».219 DK 45 3 [Arist. Met. 1092b8ff и Псевдо-Александр Афродис, комментарий к этомуместу, с. 827, 9]. Перевод Лебедева.80человека, выложенное камушками, равными по числу тому количествуединиц (ἰσαρίθμων ταῖς μονάσιν), [которое он полагал определением(ὁρίζειν) человека].Есть и критика Феофраста:Это [= не останавливаться, не доведя исследование до конца] свойствозрелого и здравого мужа. По словам Архита220, именно так некогдапоступал Эврит, раскладывая камушки. Он [доходил до такихподробностей, что] утверждал: вот это число человека, вот это — коня,вот это — еще чего-то.
А ныне большинство [исследователей]останавливаются, дойдя до известного предела. Например, те, ктополагает [первопринципами] Одно и неопределенную Двоицу. Породивчисла, плоскости и тела, они, можно сказать, опускают все прочее, аразве только мимоходом касаются и указывают всего-навсего, что однивещи происходят от неопределенной Двоицы, как, например, место,пустота и бесконечное; другие — от чисел и одного, как, например, душаи кое-что еще (а заодно время, небо и многое другое), а о небе и прочихвещах не упоминают.221Многое из этих свидетельств исследователи отбросили как неподлинное.Результатыисследованийможнорезюмироватьследующимобразом:(а) возможно, что Эврит не указывал никаких конкретных чисел (числа извышеприведенных цитат могут быть поздней и весьма сомнительнойвыдумкой Псевдо-Александра, которой нельзя доверять)222; (б) человек и коньявляются«излюбленнымипримерамиАристотеля»223,иуделятьимособенное внимание не стоит.
Сомнительной оказывается и сама идея «чиселкак начал»: Жмудь заключает, что «из рассказа об Эврите не следует, что онсчитал числа началами вещей или составлял вещи из телесных единиц, или220 См. [Huffman 2005: 582–3, 593–4].221 DK 45 2 [Theophr. Metaphysics 6a15–27 (Ross-Fobes)].222 [Жмудь 2012: 350, сн.
92].223 [Жмудь 2012: 351]; использование человека и коня как примеров: [351 сн. 93].81что его интересовали конкретные числа. Οἷον αἱ στιγμαἰ (ὅροι) τῶν μεγεθῶνподразумевает линию, одномерную величину, концами (границами) которойявляются точки, обозначенные псефами. Из этих линий был составлен силуэтрастения. Что именно он хотел этим сказать, неясно; возможно, это была неслишком удачная трактовка тезиса Филолая “всё познаваемое имеетчисло”.»224Жмудь обращает внимание и на то, что именно Эврит и Экфант, ранниепифагорейцы, которые «как раз ничем не проявили себя в математике (равнокак и Филолай)», через свои «арифмологические спекуляции» обнаруживают«явный интерес к этому предмету», т.
е., в случае Эврита мы имеем дело с«плохим знанием предмета», поэтому онтология числа здесь отсутствует.225ДонедавнеговременипоступокЭвритаполучалпрактическиисключительно негативные характеристики. Гатри, например, называет егозанятия «детскими»226, Теслеф — автором «примитивной теории» и«маловажным»227; даже Барнс, который у любого досократика пытается найтирациональное ядро, счел его «перформанс» «неприемлимо инфантильным»(«intorelably puerile»), в котором камешки на стене — это «грубая аналогияграндиозного научного задания».228К поступку Эврита не питали симпатии и уважения и в античности, как мыувидели на примере из критики Феофраста, где он иронически предпочитаетЭврита Платону (DK 45 2); Аристотель отверг его идеи как бессмысленные.229224 С тем, что это интерпретация принадлежит Филолаю, соглашается и Бели [Bélis1983: 66]: «Eurytos est cité comme un de ces Pythagoriciens qui “ramènent les nombres àdes figures” ; il applique à sa manière le célèbre principe que son maître Philolaos avaiténoncé dans son Περί φύσιος: “Toute chose connaissable a un nombre et il est impossiblede rien concevoir et de rien connaître sans le nombre”.»225 [Жмудь 1994: 317].226 [Guthrie 1962: 275].227 [Thesleff 1961: 42, 75].228 [Burnes 1982, 307].229 Нец [Netz 2014: 174f] полагает, что ирония у Аристотеля отсутствует: Аристотелькритикует Эврита, как и всех остальных, но при этом не считает его хуже другихсвоих предшественников.82Между тем в критике Аристотеля содержится одно ценное сравнение, накоторое следует обратить внимание:Не указано также, каким из этих двух способов числа бывают причинамисущностей и бытия: так ли, как пределы (ὅροι) (например, как точки дляпространственных величин), а именно как Эврит устанавливал, какое укакой вещи число (например, это вот — число человека, а это — числолошади; и так же как те, кто приводит числа к форме (σχήματα)треугольника и четырехугольника, он изображал при помощи камешковформы [животных] и растений), или же числа суть причины потому, чтосозвучие (συμφωνία) есть числовое соотношение (λόγος ἀριθμῶν), и точнотак же человек и каждая из других вещей?230Другими словами, те, которые «приводят числа к форме треугольника ичетырехугольника», делают то же самое, что и Эврит, который «изображалпри помощи камешков формы растений».
В обоих случаях числа как пределстановятся причиной «сущности и бытия». Аристотель считает (с учетомзначительного уровня развития математики), что именно точки являютсяпричинами «пространственных величин». Это свидетельство служит ещеодним доказательством того, что в V в. имелось достаточно предпосылок дляидей, подобных тем, которые приписывают «Петрону».Итак, мы имеем предел (πεῖρα), состоящий из исчисляемого количестваодинаковых, взаимно упорядоченных «единиц»; он определяет какую-товещь. Что это за πεῖρα, как понять ее роль?Еще Хит напоминал, что слово «поверхность», обозначенная у Эвклида какἐπιφάνεια, не использовалось в этом значении до Платона.
По его словам,«Аристотель говорит нам, что пифагорейцы называли поверхность словомχροιά, что, вероятно, означало кожу, а также цвет. Аристотель, объясняя этоттермин, ссылается на цвет (χρῶμα) как неотделимый от поверхности (πέρας)230 Arist. Met. 1092b8–14; [Аристотель 1976: 364]. Ср. [Guthrie 1962: 258]: «[...] in theirenthusiasm over the discovery of the numerical (that is proportional) basis of therecognized musical intervals, the followers of Pythagoras tried to make numbers theessential basis of everything».83тела».231 Хит имеет в виду это место:Итак, с одной стороны, природа света заключается в неопределенномпрозрачном (ἡ τοῦ φωτὸς φύσις ἐν ἀορίστῳ τῷ διαφανεῖ ἐστίν), а с другой —ясно, что, пожалуй, есть какой-то предел прозрачного в телах (τοῦ δ' ἐντοῖς σώμασι διαφανοῦς τὸ ἔσχατον), а что это и есть цвет (χρῶμα), очевидноиз привходящих обстоятельств.
Ибо цвет (χρῶμα) либо находится вграницах (πέρας), либо сам границей является: поэтому-то пифагорейцыи называли наружность (ἐπιφάνεια) цветом (χροιά).232На наш взгляд, Аристотель здесь вполне мог иметь в виду Эврита. 233Теперь, как и в случае «Петрона», рассмотрим, что можно извлечь изсвидетельств об Эврите, заключив в скобки все то, что вызываетподозрение.234Относительно того, что изображал Эврит, Жмудь предполагает, что «онточно представлял растения и, возможно, все живые существа».235 Крометого,процессрисования,возможно,небылпростымсложением(juxtaposition), но состоял из нескольких частей: выбор камешков в231 [Euclid 1956, I: 169].232 Arist.
De sensu 439a29, [Аристотель 2004: 108–9]. Греческий текст из [Aristoteles 1837,III: 250–1]. Ср. DK 58 B 42.233 Буркерт [Burkert 1972: 68, 68 n. 96] связывал эту цитату с Архитом по причине егозанятий трехмерными телами. В другом месте [247] он толкует текст Аристотеля какутверждение, что пифагорейцы даже на терминологическом уровне не отличали«поверхность» и «цвет», и это свойство раннего пифагореизма противопоставляетсяразработанной «градации бытия», которую мы находим у Платона (прежде всего ввиде онтологической лестницы геометрических тел). О связи цвета, прозрачности ичисел речь пойдет в разделах 3.1 и 3.2.234 Статья Анни Бели [Bélis 1983] содержит ряд рациональных замечаний,перемежающихся чересчур вольными реконструкциями; мы постараемся отделитьпервое от второго.