Диссертация (1136292), страница 12
Текст из файла (страница 12)
Таким образом, понятие «революция» (обозначенное этимсловом или как-либо иначе) оказывалось элементом иерархически выстроенного властногодискурса137.Привлекательная и полузапретная, революция находилась практически в центрепубличного пространства и, вместе с тем, указывала на его границы. Можно заметить, чтоскладывалась парадоксальная ситуация, когда существовали приемлемые и неприемлемые длявластей версии понятия «революция». В этих условиях цензорам и политической полициитребовалось проделывать довольно сложную работу, определяя намерения говорящего иобстоятельства высказывания, которые могли вывести его за пределы дозволенного. Подобныепроявления радикализма, хотя они, на первый взгляд, не слишком отличались от дозволенныхконцепций и дискурсов, тем не менее подлежали цензурированию и замещению.
Вбольшинстве случаев подвергались цензуре прямые отсылки к теориям и авторам,ассоциировавшимсясреволюционерами,иногдацензурировалисьдажесколь-нибудьподробные рассказы о революционных событиях. Причиной подобной политики, видимо, былоубеждение, что открытое и явное упоминание о явлении или событии является его пропагандой.С другой стороны, произошедшие события были слишком важны, чтобы полностью ихигнорировать или замалчивать. Они оказали влияние на Россию, которая приняламногочисленных эмигрантов-роялистов, а затем участвовала в антифранцузских коалициях138.Кроме того, опыт Франции не представлялся современникам уникальным и неповторимым,многие считали, что подобное может произойти и в других местах.
В соответствии ссохранявшими популярность идеями Просвещения любое явление или событие обладалоуниверсальным значением независимо от локализации. Особенно это было справедливо поотношению к Франции, считавшейся культурным и политическим центром Европы. Подобныеопасения и надежды подтверждались и тем, что революция имела некоторое сходство с ужеТютчев Ф.И.
Россия и Революция // Полное собрание сочинений и писем: в 6 т. / редкол.: Н.Н. Скатов (гл. ред.) идр. М., 2003. Т. 3. С. 126. Жуковский В.А. Письмо Александру Николаевичу 17 февраля 1848 г. // Русский архив.1885. Вып. 1. С. 10. См. также: Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф.В. Булгарина в III отделение /под ред.
А.И. Рейтблата. М., 1998. С. 555.137Бульст Н., Козеллек Р., Майер К., Фиш Й. Указ. соч. С. 522. См.: Fairclough N. Op. cit. P. 176.138Сорель А. Европа и французская революция: в 8 т. / пер. с фр. и предисловие Н.И. Кареева. СПб., 1892–1908. Т.1–8; Джеджула К.Е. Россия и Великая Французская буржуазная революция конца XVIII века. Киев, 1972.39имевшими место в России дворцовыми переворотами, крестьянскими восстаниями, бунтами, атакже событиями Смутного времени.Это привело к формированию в рамках сложившегося в России политического дискурсаопределенной концепции революции, которая служила ответом на западные теории и события.Характер рассуждений о политической революции определялся, по-видимому, двумяосновными факторами: религиозным характером политического дискурса в России, которыйсохранялся в конце XVIII – первой половине XIX в.,139 а также привычкой помещать монарха вего центр.Язык проповедей и пастырских слов оказывал мощное влияние на формировавшийся сXVIII в.
секулярный взгляд на политику. Подчеркнутый архаизм в выборе лексики и в идеяхнаходил всяческую поддержку у таких проповедников и духовных писателей, как, например,митрополит Филарет (Дроздов). Теология служила своеобразной призмой, при помощи которойосмыслялась политика; монарх в произведениях церковных деятелей приобретал некоторыечерты, присущие Богу.
Впрочем, рассуждения об исключительных и неотъемлемых правахцарей не были обязательно основаны на теологии. Императоры и императрицы прибегалитакже к секулярным способам оправдания собственной власти, что проявилось, в частности, в«императорском мифе», который воспроизводился путем придворных ритуалов, а также череззаконодательство, газеты и журналы, как это показал, например, Р. Уортман140.Эти особенности политического дискурса наложили отпечаток на распространившуюсяв России концепцию политической революции. В ее рамках революция представлялась«безбожным» бунтом против божественного порядка и его земных отражений – монархическихрежимов.
Высшей точкой любой революции считались попрание прав самодержавного монархаи цареубийство. Первые примеры такого рода относятся к 1790-м гг. Русские газеты не моглиобойти стороной новости из Франции, освещая их, тем не менее, с монархических иверноподданнических позиций141. Так, «Московские ведомости» определяли объявивших себя«гражданами» парижан как «бунтовщиков» против престола 142. Их действия, невозможные впривычном монархическом и сословном порядке, вызывали осуждение анонимного автора.Живов В.М.
Язык и культура в России XVIII века. М., 1996. С. 457–509; Viise M. Filaret Drozdov and the Languageof Official Proclamations in Nineteenth–Century Russia // The Slavic and East European Journal. 2000. Vol. 44, № 4. P.553–582; Успенский Б.А., Живов В.М.
Царь и Бог. Семиотические аспекты сакрализации монарха в России // Языкикультуры и проблемы переводимости. М., 1987. C. 47–153.140Уортман Р. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии / авториз. пер. с англ. С. В. Житомирской.М., 2002. Т. 1. С. 18–24.141Лимонов Ю.А. Русские газеты и Великая французская революция // Великая французская революция и Россия.М., 1989. С. 289–313.142Московские ведомости.
1789. № 64. С. 759. Цит. по: Лимонов Ю.А. Указ. соч. С. 293.13940Нарушившие долг перед государем поданные оставались для него «чернью», претендующей нато, что ей не может принадлежать143.Сходное отношение к революции выражено во французской записке «О мерах квосстановлению во Франции королевского правительства» Екатерины II. В ней говорится о«преступлении», «междоусобной войне», «разбойниках», «самозванцах», «перевороте» (coup), атакже об «угнетении» французского государства. Эти привычные термины она явнопредпочитает слову «революции», которое не используется в тексте, хотя один раз в немвстречается «контрреволюция» (contrerévolution)144.Историки отмечают, что борьба с революционными тенденциями в стране была одной изосновных задач цензурной политики на протяжении более чем полувека начиная с 1790-х гг.145Использованиепонятия«революция»ивыражавшейеголексикиограничивалосьпосвященными цензуре постановлениями.
Еще екатерининский указ 1796 г. запрещалвыражения, которые противны «Закону Божию, Верховной власти, или развращающиенравы»146. Позже эта формулировка была воспроизведена в последовавших цензурных уставах1804, 1826 и 1828 гг.147 Данная норма означала, среди прочего, что авторы были ограничены ввозможности сколько-нибудь подробно говорить о событиях Французской революции, об еепричинах и, в особенности, о связанных с ней политических теориях.При Екатерине II и Павле I из-за цензуры статьи, в которых открыто и развернутоговорилось о революции, ходили лишь в рукописном виде; доступность многих печатныхматериалов о событиях во Франции была не слишком высокой 148 .
Опасения по поводуреволюционных тенденций были столь сильны, что, если верить Ш. Массону, Павел I требовалот академиков, писавших о круговращении звезд, не использовать обычный в астрономиитермин «революция»149.Там же.Записки Екатерины II–й о мерах к восстановлению во Франции королевского правительства (1792 году) //Русский архив. 1866. Вып. 3. Стб. 399–422; Сироткин В.Г. Абсолютистская реставрация или компромисс среволюцией? Об одной малоизвестной записке Екатерины Великой // Великая Французская революция и Россия.М., 1989. С. 273–288. Об употреблении Екатериной слова «революция» см.: Веселитский В.В. Указ. соч.
С. 69–70.145Тэкс Чолдин М. Империя за забором. История цензуры в царской России. М., 2002. С. 228; Ruud Ch. FightingWords: Imperial Censorship and the Russian Press, 1804–1906. Toronto, 2009. P. X.146Полное собрание законов Российской империи. Собрание 1–е. Т. 23. № 17508. С. 933. [Об ограничении свободыкнигопечатания и ввозе иностранных книг; об учрежеднии на сей конец Ценсур в городах: Санктпетербурге,Москве, Риге, Одессе и при Радзивилвской Таможне, и об управздении частных Типографий].
О более раннихцензурных мерах против Французской революции см.: Штранге М.М. Указ. соч. С. 157–158. Джеджула К.Е. Указ.соч. С. 254–265.147Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год. СПб., 1862. С. 88, 89, 130, 313.148Кучеров А.Я. Французская революция и русская литература XVIII века // XVIII век: сб. ст. и материалов / ред.А.С. Орлов. М.; Л., 1935. С.
259–307.149Массон Ш. Секретные записки о России / под ред. Е.Э. Ляминой, Е.Е. Пастернак. М., 1996. С. 93. В частоцитируемом списке запрещенных Павлом слов «революция» отсутствует. См.: Высочайшее повеление 1797 года об14314441Зачастую авторы прибегали к иносказаниям и эвфемизмам, но власти стремилисьпрепятствовать этому. Так, например, в анонимном доносе 1832 г. на журнал «Европеец» И.В.Киреевского, послужившем поводом к его закрытию, говорилось, что статьи этого журналаполны «условными знаками»: под «просвещением» имелась в виду «свобода», а под«деятельностью разума» – «революция»150.В 1848 г. Главный начальник Третьего отделения А.Ф.
Орлов писал: «... главный оплотнаш, если не против каких-нибудь частных и временных беспорядков, которые нетрудно в туже минуту погасить, то по крайней мере против народной (...) общей революции, в том, что унас нет ни элементов для нее, ни орудий, разумеется, если войска, т. е. офицеры, ибо солдатынаши идут по воле офицеров – точно за Правительство. Элементов нет, потому что свободакнигопечатания, народная репрезентация, народное вооружение и прочие, наполняющие теперьЗапад идеи, для девяти десятых русского народонаселения – совершенная ахинея…»151 Орловбыл далеко не одинок в своем мнении.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
