Л.Г. Лойцянский - Из моих воспоминаний записки профессора-политехника (1124032), страница 8
Текст из файла (страница 8)
Мне чужда религиозная, мистическая точка зрения на антисемитизм выдающегося философа Н. А. Бердяева '*, видящего происхождение антисемитизма в историческом противоборстве иудаизма с христианством. Мне гораздо ближе содержащееся в той же статье, перекликающееся с действительностью нашего времени, высказывание Бердяева: «Когда люди чувствуют себя несчастными и связывают свои личные несчастья с несчастьями историческими, то они ищут виновника, на которого можно было бы все несчастья свалить.
Это не делает чести человеческой природе, но человек чувствуетуспокоениеи испытываетудовлетворение, когда виновник найден и его можно ненавидеть и ему мстить. Нет ничего легче, как убедить людей низкого уровня сознательности, что во всем виноваты евреи». «Разрешим ли еврейский вопрос в пределах истории? Это вопрос трагический»,— говорит далее Бердяев. На этот непростой вопрос мне хочется ответить одним эпизодом из моей поездки в США в шестидесятые годы. Однажды, на каком-то банкете, я встретился со стариком-негром, кажется, популярным в США композитором, высокоинтеллигентным человеком, в чем я убедился в разговоре с ним. По ходу нашей беседы я спросил его, когда, по его мнению, решится в США «негритянский вопрос».
Нисколько не задумываясь, он ответил: «Когда повысится культурный уровень и белого, и негритянского населения». Потом он с грустью добавил: «Это станет возможным через сто лет». Не является ли его высказывание ответом и на наш вопрос? Поверим, что атмосфера обновления нашего общества приблизит этот далекий срок, Надо верить, а иначе как жить? ° Согласно В. О.
Ключевскому, «победитель принимает культуру побежденного». (Прим. автора.) ° ' Н. А. Бердяев. Христианство и антисемитизм.— Дружба народов, 1989, ка 1О, с, 205 — 213. 38 л, г, лойцянский Иэ моих воспоминаний НА ПЕРЕПУТЬЕ. КАК Я СТАЛ ГАРДЕМАРИНОМ Я окончил гимназию весною 1917 года, когда страна восторженно праздновала победу Февральской революции. Дома не сиделось, т, к, я всей душой был с манифестантами. Стоял в толпе на Знаменской площади (сейчас Площадь Восстания) у чрезвычайно точно выражавшего сущность царского режима памятника Александру Третьему работы известного скульптора Паоло Трубецкого.
Разгневанный народ стаскивал тогда с лошадей перепуганных городовых. Напротив окон нашей гимназии, позади Мариинского Театра, с другой стороны Крюкова канала, горела старая тюрьма «Литовский Замок», из которой были освобождены заключенные. Той же участи подвергся «Окружной суд» на Шпалерной улице. Повсюду с крыш раздавалась пулеметная стрельба, там засели городовые, их стаскивали и убивали. В семье — политический разлад. Мы с братом — убежденные «большевики». Сестры — эсеры и <с.-длч отец, вроде как «кадет», мать просто либералка и не склоняется ни к тем и ни к другим. Ей надо прокормить семью, а продукты и за деньги не купишь.
Все дороги к высшему образованию были передо мной открыты. На первый взгляд, все было предрешено. Мои родители, мои гимназические наставники, да и.я сам, все были убеждены, что я поступлю в Петроградский университет, на математическое отделение физико-математического факультета. Однако все сложилось по-другому. То ли патриотический порыв, то ли романтика морских путешествий (я тогда еще не знал, что подвержен морской болезни), то ли влияние моего школьного товарища 3.
Е. Чернякова, но в одно прекрасное утро мы с ним поехали на пароходе в Кронштадт и отвезли свои заявления и документы в находившееся в то время на этом острове Военно-морское инженерное училище, выпускавшее инженеров- механиков и кораблестроителей для военного флота. Родителей тогда в Петрограде не было, и я проявил самостоятельность к глубокому огорчению своего любимого учителя математики.
Он только грустно покачал головой и спросил: «Что, тебя ленточки на фуражке прельстилиз», Я был принят в гардемарины Военно-морского инженерного училища. Это был первый, но, увы, не последний, зигзаг на пути к высшему математическому образованию. На перепутье. Ках л стал гардемарином 39 Ранней осенью 1917 года а Кронштадте я перешел на казарменное положение, переменил штатский пиджак на матросский бушлат и занял койку в каюте.
Была ли а училище «дедовщина»? Была под видом традиции «цуга»вЂ” издевательство старых гардемаринов над вновь поступающими в училище курсантами. В первые дни моего пребывания в училище «цуг» был проведен поздно вечером по отношению к одному курсанту, Его подвергли избиению .втемную», накрыв с головой одеялом, чтобы он не видел своих палачей, пстом водили по дортуарам, обливали водой и всячески поносили.
Этот «цуг» имел антисемитскую окраску. Потерпевший пожаловался начальству. На утро все училище было построено во дворе, и начальник училища, генерал-лейтенант инженерных войск А. И. Погодин, крупный инженер-кораблестроитель, обратился к курсантам с гневной речью, а которой осудил «цуг» как пережиток царского режима и подчеркнул, что флот всегда был противником анти. семитизма. Провинившиеся были отчислены из училища «на флот».
Это был первый случай, когда я усомнился а своем выборе и почувствовал отчуждение а среде гардемаринов, которые е своей массе были настроены против революции, а многие были монархистами. Вскоре начались регулярные учебные занятия. Командир моего отделения, флотский офицер Н, Н. Баронов аел с нами занятия по первому разделу механики — статике. Занятия проводились по групповому методу: преподааатель читал лекции и перемежал их упражнениями — решением задач. Вызвав меня к доске на одном из первых упражнений, он обратил внимание на мое свободное владение геометрией и тригонометрией.
Его удивило, почему я поступил а военное училище, а не на математическое отделение университета или а любое гражданское высшее техническое учебное заведение. Меня очень радовало его теплое„дружественное ко мне расположение. Тем временем политическая обстановка в стране становилась угрожающей. Временное правительство было накануне падения, приближалась Октябрьская революция, дыхание которой а матросском Кронштадте уже заметно ощущалось.
Желая как-то оградить гардемаринов от влияния матросских масс, командование училища перевело нас из Кронштадта в Петроград, воспользовавшись гостеприимством Петроградского политехнического института (тогда еще имени Петра Первого), предоставившего училищу почти все третье общежитие со студенческой столовой.
Мог ли я тогда предполагать, что это временное размещение в стенах политехнического института 40 л. г. лойцянский Из моих воспоминаний станет предвестником дальнейшего моего постоянного жительства там вплоть, вероятно, до последних дней моей жизни? Замечу, что в то время я придерживался крайне левых убеждений, сочувствовал лозунгам большевиков и ощутил себя одиноким в среде гардемаринов.
Однажды Баронов подозвал меня и повел удивившую меня речь: Грядет гражданская война,— сказал он мне,— в которую гардемарины будут вовлечены и либо погибнут, либо перейдут в армии контрреволюционных генералов. Зачем Вам гибнуть эа чуждые идеалы?» Он посоветовал мне немедленно покинуть училище, отвел меня к декану, инженеру-капитану первого ранга А. В. Акимову, который, ни слова не говоря, подписал мое освобождение.
Чем объяснить зту трогательную заботу обо мне, рядовом гардемарине, со стороны этого благородного человека, не знаю. Я больше с ним не встречался, хотя одно время вел занятия со слушателями Военно-морской академии, где он состоял профессором. Я поспешил подать заявление о зачислении меня студентом математического отделения физико-математического факультета Петроградского университета и, благо никакого конкурса тогда не было, стал студентом. А училище вскоре было ликвидировано, многие гардемарины бежали на юг к белым и погибли в огне Гражданской войны. МАТЕМАТИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ФИЗИКО-МАТЕМАТИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА ПЕТРОГРАДСКОГО УНИВЕРСИТЕТА В 1917/18 УЧЕБНОМ ГОДУ.
ЭЛЕКТРОМЕХАНИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ ПОЛИТЕХНИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА Трудно передать, с какой радостью приступил я в университете к занятиям моей любимой математикой. Высокое качество преподавания математических предметов в университете объяснялось принадлежностью профессоров к знаменитой Петербургской школе, созданной ученым с мировой известностью Пафнутием Львовичем Чебышевым. К этой школе принадлежали мои первые учителя по Петроградскому университету; Н. М.
Гюнтер, А. А. Адамов и Я. В. Успенский. Помяну добрым словом моих учителей по математическому отделению Петроградского университета, их роль в моем становлении была очень велика. Математическое отделение физико-математического факультета 41 гтетроградского университета а 1917/18 учебном году Николай Максимович Гюнтер читал годовой курс аналитической геометрии, отличавшийся большой математической строгостью. Лекции проходили в Большой физической аудитории, а слушателей было всего несколько человек, Меня поражала его манера полной отрешенности от аудитории.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
