Л.Г. Лойцянский - Из моих воспоминаний записки профессора-политехника (1124032), страница 4
Текст из файла (страница 4)
Хозяин виллы послал сына за томиком Шиллера из своей обширной библиотеки. Сын вернулся и, к всеобщему смущению, сообщил, что Шиллера в библиотеке не оказалось. Особо отмечу латинский язык, поразивший меня своей величественностью и развитой грамматикой. Никаких трудностей в произношении не было, так как никто не знал, каково было это произношение в древней Италии. До сих пор так и неизвестно, как надо произносить: Цезарь или Кесарь, Цицерон или Кикерон. Мы свободно разбирались в грамматических формах, но главное место в преподавании уделялось переводу и построчному грамматическому разбору великих творений Овидия Назона, Вергилия, Цицерона, Тита Ливия, Юлия Цезаря, Горация.
Эти знания способствовали повышению общей культуры и, кроме того, несомненно помогали усвоению «живого» французского, немецкого, а в дальнейшем английского и итальянского языков. Пригодилось мне все это уже на первом курсе университета. За неимением е то время подходящих учебников на русском языке аналитическую Гимназия геометрию я изучал по подлиннику на французском языке Брио и Буке, математический анализ — по трактату Гуров, а впоследствии ставшую моей специальностью механику — по трехтомному французскому курсу Аппеля.
Знание французского языка позволило мне с моим другом, профессором Я, И. Лурье, выполнить редактирование и составление комментариев к изданию первого тома классической «Аналитической механики» Лагранжа. Знание немецкого языка ввело меня в круг идей знаменитого немецкого механика Л. Прандтля и его учеников: Т. Кармана, К. Польгаузена, В. Толммина, Г.
Гертлера и других, относящихся к теории пограничного слоя, которая явилась основной областью моих научных исследований. Изучение в гимназии латинского языка позволило мне в зрелые годы штудировать в оригинале труды Эйлера и Ньютона, хотя в последнем не было особой необходимости, благодаря блестящему переводу «Начал» академиком А.
Н. Крыловым. В последнем классе преподавалась. философская пропедевтика, состоявшая из психологии с логикой и законоведения. Осуществлялось преподавание логики и психологии талантливым педагогом, высоко культурным человеком Е. Я. Голантом, после революции ставшим профессором педагогики института имени Герцена. Иэ курса психологии особенно большое впечатление на меня произвел закон Вебера-Фехнера о количественной связи между раздражением и вызываемым им ощущением. Если раздражения увеличивать в геометрической прогрессии, то ощущения будут возрастать только в арифметической прогрессии. Много иллюстраций этого закона, утверждающего спасительные тенденции мозга, наблюдал я в своей жизни.
Логика, как наука о способах доказательства и опровержения, тесно переплеталась у нас с учением о постулатах в геометрии, чем меня особенно привлекала. Наш преподаватель законоведения был помощником присяжного поверенного, т. е, молодым адвокатом, работавшим под руководством известного «цивилиста» и общественного деятеля М. М. Винавера.
Мы часто видели своего учителя во фраке, возвращавшегося или направляющегося в суд. Это очень впечатляло. Наряду с основами римского права и с «кодексом Наполеона» наибольшее внимание уделялось, конечно, основным принципам российского законодательства. Уважение к закону» было в нас крепко отработано. Математическое образование в гимназии того времени состояло из трех самостоятельных предметов — алгебры, геометрии и тригонометрии, которые излагались параллельно, в методически оправданной последовательности. 22 л.
г. лойцянский Иэ моих воспоминаний Если осноаы алгебраических преобразований и алгебраические уравнения первой степени рассматривались е третьем и четвертом классах,то теории каадратных уравнений, прогрессий и логарифмов — а пятом, шестом и седьмом, а непрерывные дроби и бином Ньютона — а последнем, восьмом классе. Геометрия начиналась а четаертом классе (плоская геометрия), а пространственная геометрия развивалась а пятом и шестом классах. Расчеты поаерхностей и объемов геометрических тел излагались а седьмом классе, а котоРом начиналось изложение основ плоской тригонометрии (сферическая тригонометрия е гимназиях не излагалась.) В восьмом классе происходило объединение всех математических предметов для решения особо сложных комплексных математических задач, требующих применения совокупности методов алгебры, геометрии и тригонометрии, Особенную сложность представлял переход от плоской геометрии к пространственной.
Сказывалось отсутствие у большинства учеников пространстаенного воображения. На уроках раздавались стереоскопы со специальными геометрическими карточками (теорема «о трех перпендикулярах» и др.). Наш учитель математики А. М. К)исаич был математически аысокообразоеанным человеком, окончившим а свое аремя математическое отделение Санкт-Петербургского университета. Среди любителей математики а классе он оРганизовал соревнование, заключавшееся а решении сложных задач несколькими методами.
Какое счастье было одерживать победу а этих соревнованиях. Курсы физики и химии е гимназии тех далеких лет, естественно, уступали по глубине своего содержания современным курсам. Многие выпускники нашей гимназии оставили свой след а истории. Так, мой одноклассник и друг Александр Рифтин стал крупным ассириологом, деканом восточного факультета Ленинградского государственного униаерситета.
Приведу коротенькую справку о нем, помещенную на с. 1124 «Советского Энциклопедического Словаря», изд. 2 ое «Соа. Энц.» М,— ! 983: «Рифтин Александр Павлович (1900 — 1945). Соа. языковед. Труды а области ассириологии и общего языкознания, Исследовал экономику и право древней Вавилонии. Опубликовал вавилонские деловые и юридич. памятники из отечестаенных собраний». Привожу цитату из интересной книги А. А. и П. А. Киселевых «Советские саамы» (Мурманск.
1987 г. стр, 94). «Ефим Сахкре — это имя кольские саамы 2З Гимназия дали неутомимому человеку, этнографу и педагогу, путешественнику и лингвисту, географу и автору первых книг на саамском языке — Захару Ефимовичу Чернякову». Он был учеником выдающегося этнографа Богораза В. Г. (псевдоним — Н. А. Тан], автором всемирно известной монографии «Чукчи».
Непосредственно под нашей гимназией, во втором этаже, с окнами на Крюков канал и длинным открытым балконом, в летнее время покрывавшимся белым полотняным тентом, находилась квартира известного ученого и инженера, профессора, князя А. Г. Гагарина. С его знаменитым станком для испытания металлов ударом я познакомился в дальнейшем, В 1913 году царское правительство отпраздновало трехсотлетие дома Романовых.
Торжественные собрания по этому поводу носили чисто официальный характер. Никакого ликования ни в народе, ни в либеральной части общества по этому поводу не было, Когда я учился в старших классах гимназии, началась первая мировая война. Мы жили летом 1914 г, на даче в Терриоках (теперь Зеленогорск). Я шел за газетой по Андтеевской улице в вокзальный киоск, навстречу мне ехал велосипедист и кричал — «Война!». К вечеру уже шла мобилизация, и на митинге, собравшемся в курортном парке, какой-то интеллигент в очках «воодушевлял» толпы мобилизованных.
Запомнились мне его слова: «Солдаты, вы идете не умирать, вы идете побеждать!» Толпа пела Прости, Господи, люди твоя», но никакого восторга не выражала. К осени на Варшавском вокзале образовался эвакопункт, который принимал раненых, прибывавших в санитарных поездах, и переправлял их в городские лазареты.
Мы, добровольцьь в основном студенты и гимназисты, ухаживали за ранеными, переписывали их фамилии, кормили и поили, писали письма родным, выносили их иэ вагонов на носилках, а потом вносили в специально приспособленные трамвайные вагоны. Я долго выполнял эти дежурства, к которым меня привлек мой старший брат. Вскоре пошел на фронт мой двоюродный, а вслед за ним и родной брат. В гимназии было объявлено всеобщее воинское обучение (Всевобуч) и выполнялось оно самым действенным образом на специальных уроках, посвященных усвоению воинских уставов и обучению разбору и чистке винтовки. Строевые занятия с ружьями проводились нами в городском манеже. К нам был приставлен специальный военный руководитель— бравый офицер в чине, кажется, штабс-капитана, по фамилии Очеретько, 24 л.