Диссертация (1105895), страница 15

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 15)

Евреи, разумеется, восприняли запрет брать на откуп винокурение как ущемление их интересов, справедливо указывая, что он ведет к разорению евреев, весь капитал которых был вложен в строительство винокуренных заводов. Жалоба на это решение Пассека, была, среди прочих, подана в 1784 году штадланом Ц. Файбишовичем⁴⁵⁸. Однако если большинство остальных претензий евреев, изложенных в этой жалобе, указом от 21 мая 1786 года были удовлетворены, то запрет винокурения и винной торговли был оставлен в силе, хотя и частично: им было разрешено проживать в уездах и арендовать у помещиков пропинацию, но в городах, с целью ограждения финансовых интересов магистратов, винокурение и продажа вина были запрещены.

На местах, очевидно, встречались злоупотребления в применении этой нормы. Во всяком случае, Полоцкое наместническое правление, разъясняя 20 июня 1786 года полоцкому кагалу, как должен применяться указ от 21 мая 1786 года, особо отмечало, что евреям не запрещено использовать те строения, где они раньше занимались винокурением, для других хозяйственных целей (вероятно, до этого от них требовали сноса таких зданий).

Впоследствии в 1793 году государство временно отступило от нормы указа 1786 году, поскольку в Белоруссии случился неурожай хлеба. Чтобы не усугублять нехватку зерна, в Полоцкой губернии винокурение было запрещено до нового урожая; при этом полоцкие помещики предлагали запретить курить вино именно евреям (вероятно, это были те помещики, которые не сдавали пропинацию в аренду, а занимались винокурением самостоятельно), но в итоге запрет был наложен для всех подданных⁴⁵⁹. Несколькими месяцами позже в соседней Могилевской губернии, где последствия неурожая тоже ощущались, винокурение было запрещено уже только евреям⁴⁶⁰. Формально указ объяснял это тем, что недостаток хлеба в Могилевской губернии был меньше, чем в Полоцкой, что позволяло пойти на менее широкие ограничения. Однако характерно, что из всех субъектов пропинации – магистратов, дворян, любых других лиц, которые могли взять винокурение на откуп или в аренду – запрет был распространен именно на евреев; вероятно, сыграло свою роль и то, что большинство владельцев винокурен были евреями, и то, что к 90-м гг. правительственная политика сменила свой вектор, став очевидно более антиеврейской, чем в предшествующее десятилетие.

Запреты 1793 года были временными и касались только двух губерний. Однако через некоторое время, не в последнюю очередь благодаря «Мнению» Г.Р. Державина, представления о чрезвычайной вредоносности еврейской винной торговли укоренились гораздо глубже. Эти представления имели давние корни. Государство пыталось запрещать евреям содержать питейные заведения еще в Речи Посполитой, причем прежде всего по инициативе христианского населения. В Зборовском договоре 1649 года, заключенном на навязанных Богданом Хмельницким условиях, в числе обязательств польского короля Яна Казимира значилось: "Жиды державцами, откупщиками и закупщиками христиан и жительми не имеют бытии в городех украинных, где козаки свои полки имеют"; однако в 1651 году, после поражения войск Хмельницкого, в Белоцерковском договоре это условие было отменено: "…жиды как прежде были обывателями и арендаторами в именьях его королевской милости, и в именьях шляхты, и теперь должны быть"⁴⁶¹. Польское правительство при этом защищало интересы шляхты, которая получала стабильный доход от евреев, бравших на откуп право винной торговли в имениях; российское же правительство стало исходить из интересов крестьян западных губерний, попав под влияние представлений о "пагубном воздействии еврейских паразитов и кровопийц-эксплуататоров на восточнославянских крестьян» ⁴⁶².

Примечательно, что те чиновники, которые действительно глубоко разбирались в устройстве жизни в западных губерниях, понимали, что такая позиция в конечном итоге не приведет к желаемому результату. Даже сам Г.Р. Державин, записка которого определила направленность государственной политики по этому вопросу как минимум на первые два десятилетия XIX века, в частной переписке признавал, что «жидов в полной мере обвинять также не можно, что они для пропитания своего извлекают последний от крестьян корм» ⁴⁶³, а «помещики, ищущие прибытков в продаже вина, не перестанут искать их и в то время, когда на место евреев будут им услуживать в том христиане» ⁴⁶⁴. Исследователи также многократно отмечали отсутствие социального напряжения в отношениях между западнорусскими крестьянами и евреями ввиду того, что евреи оказывались удобными кредиторами, а их деловые интересы не пересекались благодаря различию экономических ролей⁴⁶⁵. Любопытные аргументы в доказательство мирного сосуществования евреев-виноторговцев и крестьян приводил И.Г. Оршанский со слов Д.П. Журавского, чиновника-статистика Киевской губернии: он замечал, что казенные крестьяне никогда не жаловались администрации на то, что евреи продают им вино в долг, хотя решение по такой жалобе наверняка было бы принято в пользу крестьянина. Несмотря на это, крестьяне предпочитали аккуратно выплачивать долги, то есть не демонстрировали никакого желания избавиться от евреев-шинкарей; это заставляет усомниться в принятом на государственном уровне взгляде на евреев-виноторговцев как на главных угнетателей крестьянства южных и западных губерний⁴⁶⁶.

Тем не менее, запрет на винокурение в уездах был снова введен Положением 1804 года, теперь уже повсеместно в черте оседлости. При этом применялись самые разные способы для оправдания этой меры: так, белорусские евреи сообщали А.Р. Воронцову, что они узнали от помещиков «под секретом», что те получили от правительства просьбу обратиться с жалобой на евреев, занимающихся винокурением, чтобы правительство получило повод запретить им это занятие⁴⁶⁷. Интересно, что руками дворян государство намеревалось провести реформу, обратной стороной которой было именно ослабление и ограничение влияния дворянства. Н.Д. Градовский отмечал, что запрет евреям арендовать шинки вкупе с их выселением в города должен был ударить прежде всего по интересам мелкой шляхты, практически не имевшей иных источников доходов, кроме арендной платы от евреев⁴⁶⁸.

В соответствии с Положением 1804 года, винная продажа была запрещена евреям-земледельцам абсолютно, в том числе и в форме аренды шинков и кабаков у помещиков, а пивная разрешена только в «особых поселках», населенных исключительно семьями евреев-колонистов и их наемных работников. Евреям – мещанам и купцам торговля вином как оптом, так и в розницу была разрешена только в городах и местечках, а в сельской местности и на проезжих дорогах им было запрещено держать кабаки, шинки и постоялые дворы в Астраханской, Кавказской, Малороссийских и Новороссийских губерниях с 1 января 1807 года, а в других губерниях черты оседлости – с 1 января 1808 года. В случае нарушения этого правила наказанию подвергались не только сами евреи – содержатели питейных заведений, но и помещики, на земле которых обнаруживался кабак, а на казенных землях – земские исправники.

Обойти этот запрет помещики пытались путем смены статуса принадлежащих им поселений с сел и деревень на местечки. Витебский и могилевский генерал-губернатор Н.Н. Хованский докладывал в 1826 году в Министерство внутренних дел: «Хотя помещики таковым исканиям придают благовидность, якобы стараются распространить промышленность и торговлю посредством учреждения ежегодных ярмарок, но легко проникнуть в истинную цель таковых заведений – доставление евреям места жительства» ⁴⁶⁹. Для предупреждения такой практики был изменен порядок переименования селений в местечки и образования новых местечек на частных землях. Ранее законодательство Речи Посполитой предоставляло любому шляхтичу-землевладельцу право учреждать местечко без особого разрешения со стороны государства⁴⁷⁰. Вследствие такого порядка из 378 показанных по ревизии 1795 года местечек только 92 имели соответствующие королевские привилегии⁴⁷¹. Из-за этого в конце XVIII – начале XIX вв. на практике нередко возникали споры об отнесении того или иного населенного пункта к городу, местечку или селу⁴⁷². Ограничения, введенные Положением 1804 года, хотя бы частично предупредили такой беспорядок: теперь образовывать новые местечки было разрешено только с одобрения «высшего Начальства» (п. 40). Под «высшим Начальством» могла подразумеваться как центральная, так и губернская администрация: так, в 1808 году запрос министра внутренних дел о переименовании нескольких селений в западных губерниях в местечки потребовал рассмотрения в Непременном совете и высочайшего утверждения⁴⁷³, а в 1825 году имение Мариенгауз Люцинского уезда Витебской губернии получило подтверждение статуса местечка по решению генерал-губернатора Н.Н. Хованского⁴⁷⁴.

Гарантией прекращения еврейской виноторговли служила также гражданско-правовая мера – признание ничтожными всех договоров, заключенных в связи с торговлей вином после вступления запрета в силу. Кроме того, даже в городах и местечках евреям запрещалось продавать вино поселянам (т.е. крестьянам) в долг, также под угрозой признания ничтожными соответствующих соглашений. Пункт 16 Положения, разрешавший евреям арендовать помещичьи земли, также содержал оговорку: «разумея однако ж, что не будут они ни под каким видом продавать вина».

Впоследствии норма Положения 1804 года, запрещавшая евреям винокурение и шинкарство, получила дальнейшее толкование. Сенатским указом от 21 декабря 1805 года было установлено, что в срок до 1 января 1807 года должны быть прекращены все договоры аренды, заключенные евреями в отношении мест на ярмарках, мельниц, прудов для рыбной ловли и других «оброчных статей», под которыми понималось любое приносящее доход недвижимое имущество⁴⁷⁵. Ст. 34 Положения 1804 года было установлено буквально следующее: «Никто из евреев <…> не может содержать никаких аренд, шинков, кабаков, и постоялых дворов ни под своим, ни под чужим именем, ни продавать в них вина и даже жить в них, разве только проездом»; в связи с этим в ст. 35 устанавливалось наказание для помещиков, дозволивших евреям содержать на принадлежащих им землях «какую-либо аренду, кабак, шинок или другое заведение для продажи вина».

Представляется очевидным, что из совокупного толкования этих статей вытекает запрет евреям арендовать только те статьи дохода, которые связаны с продажей вина. Однако Сенат пришел к выводу, что, хотя «ярмарочные места, рыболовные озера и мельницы почитаются от винного откупа и продажи вина особой статьею, однако ж название откупа сих статей, по мнению Палаты [Черниговской казенной палаты – Е.А.], есть не что иное, как аренда». Такое буквальное толкование норм Положения 1804 года, которые, несомненно, по первоначальному замыслу должны были быть истолкованы ограничительно, на первый взгляд может показаться необоснованным, но на самом деле это не так. Указ от 21 декабря 1805 года не будет считаться проявлением нелогичности со стороны государства, если сопоставить его не с буквой, а с духом Положения 1804 года. Тот факт, что всего через год после издания Положения 1804 года появилось такое его толкование, только подчеркивает внутреннюю противоречивость этого документа⁴⁷⁶, одни нормы которого предлагали евреям щедрые льготы, а другие (прежде всего те, которые касались выселения из деревень и запрета винной торговли) устанавливали для них жесткие ограничения. Появление указа от 21 декабря 1805 года еще раз демонстрирует, что непоследовательность в политике по еврейскому вопросу могла быть не менее опасна, чем прямые антисемитские меры.

Как упоминалось выше, в параграфе, касающемся выселения евреев из сел и деревень, деятельность евреев – арендаторов шинков была выгодна и самим евреям, и помещикам, и крестьянам. Поэтому не вызывает удивления тот факт, что на практике запрет евреям вести винную торговлю зачастую не исполнялся. Заставить огромные массы евреев, поколениями подвизавшихся при шинках и корчмах – а по оценке Ф.Ф. Чацкого, к 1807 году таковых насчитывалось не менее 60 тысяч семейств⁴⁷⁷ – административными мерами было невозможно. Во всяком случае, в начале 20-х гг. правительство было вынуждено издать новую серию актов, запрещающих евреям содержать кабаки и шинки, причем инициаторами их принятия в отношении Черниговской⁴⁷⁸ и Полтавской губерний⁴⁷⁹ стали местные губернские власти, а в отношении белорусских губерний⁴⁸⁰ – уже упомянутый ревизор сенатор Баранов. Добиться прекращения еврейской винной торговли государство упорно и безуспешно пыталось на протяжении всего XIX века. Одно только количество этих повторяющихся запретов само по себе свидетельствует о безуспешности попыток государства сломить устоявшиеся социально-экономические отношения. История борьбы с еврейской винной торговлей – яркое доказательство того, что прямые запретительные меры государства, не вызванные никаким общественным запросом и не подкрепленные никакими стимулами, кроме административного принуждения, неизбежно оказываются бесплодными.

1. Государственное регулирование осуществления евреями торговли.

Торговая деятельность традиционно считалась своего рода профессиональной специализацией восточноевропейских евреев. Активнейшую, превалирующую роль евреев в сфере розничной торговли и услуг часто отмечали современники-мемуаристы⁴⁸¹. По характерному мнению анонимного автора статьи «Польские евреи», опубликованной в 1838 году, еврейские мальчики после окончания обучения в хедере избирали себе одно из двух «состояний» - «посвятить себя торговле или ученому поприщу» ⁴⁸². Разумеется, такой взгляд на еврейские занятия неверен вследствие крайнего упрощения, поскольку среди евреев было немало ремесленников, наемных работников и т.п.; однако он отражает популярные представления, существовавшие в российском общстве в первой половине XIX века. Современные исследователи также сходятся во мнении, что в рассматриваемый период именно мелкая торговля была основным занятием большинства российских евреев; кроме того, в еврейской среде имелось некоторое количество богатых купцов, которые вели обширную коммерческую деятельность.

Вследствие этого, законодательство не могло обойти вниманием вопросы осуществления евреями торговли. Регулирование этих вопросов в конце XVIII – начале XIX вв. в основном касалось территориальных ограничений в связи с постепенным выстраиванием черты оседлости; этот процесс был подробно проанализирован выше. Помимо этого, однако, внимания заслуживает также ряд правовых актов, посвященных непосредственно предпринимательским аспектам торговой деятельности.

В 1805 году последовало любопытное ограничение коммерческой деятельности евреев: им было запрещено вести торговлю одеждой. Причиной такого ограничения стала зафиксированная в на юге Испании, в Малаге, эпидемия желтой лихорадки – опасной острозаразной болезни, распространенной в Центральной Америке и периодически переносимой в Европу моряками. В связи с этим 28 апреля 1805 года в тех местах, где действовал общий тариф (т.е. таможенный тариф, введенный в 1797 году и распространявшийся на большинство портовых и пограничных городов империи, включая все те, которые располагались в черте оседлости⁴⁸³) в портовых и приграничных городах Российской империи было полностью запрещено вести торговлю привезенной из-за границы старой одеждой, обувью и постельным бельем⁴⁸⁴, чтобы не занести в страну инфекцию через вещи умерших от этой болезни. Вскоре после этого малороссийским губернатором князем Куракиным было сообщено, что в управляемых им губерниях евреи повсеместно нарушают этот запрет⁴⁸⁵. В связи с этим сенатским указом от 29 июня 1805 года⁴⁸⁶ запрет на торговлю старой одеждой был распространен на все губернии черты оседлости, евреям же, кроме того, был запрещен торг любой одеждой, в том числе и новой; отменен этот запрет был только в 1812 году в связи с прекращением вспышки желтой лихорадки⁴⁸⁷.

Этот запрет интересен тем, что он противоречил многовековой европейской практике, согласно которой торговля поношенной одеждой считалась традиционным занятием еврейской бедноты, поскольку была одной из немногих разрешенных им профессий⁴⁸⁸. Указ от 29 июня 1805 года, по своему буквальному содержанию имевший небольшое значение, в сравнении с зарубежной традицией, тем не менее, демонстрирует исследователю характерные черты политики по еврейскому вопросу, проводимой в Российской империи в начале XIX века. В отличие от средневековой Европы, в России государство, определяя отношение евреев к торговле старым платьем и бельем, не руководствовалось откровенно антисемитским желанием навязать наименее привилегированной группе населения непрестижное и низкодоходное занятие, а, напротив, исходило из сугубо рациональных соображений гигиены. Само по себе проведение санитарных мер для недопущения распространения инфекции полностью оправдано, однако обращает на себя внимание то, что вполне разумный запрет на торговлю поношенной одеждой для евреев был шире, чем для остального населения. Другими словами, государство, проводя в отношении евреев сравнительно мягкую политику, все же не прекращало считать, что их жизнь требует специальной регламентации. Потенциальную опасность подобного подхода, ярко проявившуюся в конце XIX века при обострении отношений между еврейской общиной и государством, нельзя недооценивать.

Характеристики

Список файлов диссертации