Диссертация (1105895), страница 14

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 14)

При записи в новые состояния каждому еврею, не имевшему «наследственного прозвища», было предписано принять таковое и не менять его впредь. Традиционно евреи не имели фамилий, они идентифицировали друг друга, называя, кроме имен, имена отцов или других знаменитых предков, профессию, прозвища⁴¹⁹. Стремление властей в целях лучшей организации учета закрепить за еврейскими семьями фамилии вполне объяснимо, тем более что оно находилось в русле аналогичных процессов, протекавших в то время за рубежом⁴²⁰. При этом на практике процесс «офамиливания» шел очень медленно и занял более полувека: в административной переписке 40-х гг. XIX века встречаются призывы к губернаторам черты оседлости обеспечить принятие фамилий теми евреями, которые пока их не имеют, а в раввинских метрических книгах вплоть до 70-х гг. некоторые вступающие в брак упоминаются без фамилий⁴²¹.

Примечательно, что Положение 1804 года не предусматривало особого состояния для раввинов (и тем более для цадиков – глав хасидских общин). Государство при этом, по-видимому, руководствовалось представлениями о том, что евреи не имеют духовенства в христианском понимании этого слова⁴²². Действительно, согласно представлениям иудаизма, раввины являются скорее наставниками в вопросах веры, а не священнослужителями в том смысле, в каком ими были коэны и левиты разрушенного Храма царя Соломона⁴²³; однако это не отменяет того факта, что раввины воспринимались и самими евреями, и русской администрацией как духовные лица, фактически имеющие особый статус. Юридически, однако, этот статус никак не был обозначен, и раввины подлежали ревизиям на общих основаниях, что на практике чаще всего должно было означать причисление их к мещанству. Характерно, что позже, когда в 40-е гг. обсуждался проект реформы о наложении санкций на евреев, не имеющих определенных занятий, жители белорусских местечек были уверены, что, с точки зрения правительства, к таковым будут отнесены раввины и синагогальные служители, поскольку они не сумеют подтвердить свои должности⁴²⁴. Более позднее законодательство предусматривало дарование им, при соблюдении некоторых условий, прав купцов 1-й гильдии⁴²⁵; исследователи с иронией отмечают, что эта мера, которая считалась бы унизительной применительно к духовным лицам иных религий, в данном случае рассматривалась государством как привилегия⁴²⁶. Вместе с тем, и до введения этой меры были известны случаи, когда духовные лидеры евреев, пользуясь семейным капиталом, приписывались к купечеству, чтобы повысить свой статус в глазах администрации, однако такое поведение обычно подвергалось критике со стороны остальных евреев⁴²⁷ - для раввинов считалось «неприличным статусу» лично заниматься торговлей⁴²⁸, и, вероятно, это представление распространялось и на номинальное причисление к сословию торговцев.

Для представителей каждого из четырех состояний были предусмотрены «преимущества»; Н.Д. Градовский полагал, что употребление этого термина для обозначения прав евреев, «несмотря на их тесный объем и принадлежность многих из них к числу естественнейших для каждого гражданина», само по себе указывает на то, что государство воспринимало евреев как «иноземных людей, <…> за которыми не признавалось, следовательно, никаких природных прав вполне натурализованного класса граждан» ⁴²⁹. Однако на самом деле использование такого термина было вполне оправданно, поскольку основные права и обязанности, общие для всех евреев, по-прежнему определялись на основании ранее действовавших законодательных актов, Положение же предусматривало особые льготы и привилегии для представителей отдельных состояний.

При этом наиболее значительные привилегии были установлены для земледельцев. Для них не только подтверждалось общее для всех лично свободных людей право приобретать в собственность незаселенные земли (право на приобретение незаселенных земель было установленное указом от 12 декабря 1801 года, который распространялся на всех купцов, мещан и государственных крестьян вне зависимости от национальной или религиозной принадлежности)⁴³⁰, а также арендовать земли у помещиков, но и предлагалась возможность участвовать в земледельческой колонизации южных губерний, что было подробно рассмотрено выше.

Другой привилегированной группой евреев должны были стать фабриканты. Для поощрения евреев к заведению фабрик в каждой из присоединенных от Польши губерний должен был быть учрежден особый капитал, из которого владельцы фабрик могли получать ссуды. При этом, с одной стороны, условия получения такой ссуды были сравнительно благоприятны для евреев, поскольку для обеспечения возврата было достаточно поручительства другого еврея, а залога не требовалось. С другой стороны, весь механизм выдачи ссуд был определен Положением предельно неконкретно и предусматривал возможности для ничем не ограниченного произвола властей. Получить ссуду можно было только с согласия губернатора и Министерства внутренних дел, которые, как можно заключить из содержания ст. 21 Положения, давая такое согласие, должны были оценить, относится ли фабрика просителя к числу «нужнейших и полезнейших»; критерии определения нуждаемости Положением предусмотрены не были, указывалось только, что к таковым относятся «суконные, полотняные, кожевенные и прочие сего рода». Размер капитала, выделяемого на эти цели, не определялся – указывалось только, что это будет сумма «до 20 000 рублей».

Еще менее определенно упоминалось в Положении о помощи государства ремесленникам, пожелавшим переселиться в другую местность ввиду отсутствия в месте их проживания «работы и средств к содержанию» – губернатор по согласованию с Министерством внутренних дел должен был, по их обращению, назначить им «способы основать с выгодою свою промышленность в губерниях менее населенных».

Уже из самих формулировок Положения 1804 года можно сделать вывод, что эти его нормы были плодом умозрительных теоретических построений членов первого Еврейского комитета, которые не могли привести к ожидаемым результатам. Даже сами представители власти, как выяснилось достаточно скоро, не всегда принимали всерьез обещания государственной поддержки фабрикантов: в Высочайше утвержденном в 1808 году докладе министра внутренних дел А.Б. Куракина⁴³¹ отмечается, что было бы неправильно предлагать промышленникам такие же займы, которые ранее выдавались иностранным колонистам, «ибо опыт показал, что эти займы редко полностью возвращаются в казну». В 1811 году Александр I, отправляя сенатора И.Я. Аршеневского с ревизией суконных фабрик и предписывая ему, среди прочего, попытаться склонить богатых белорусских евреев к заведению суконной промышленности, отмечал, что «можно даже поощрить их к тому обещанием некоторых от казны вспоможений» ⁴³²; сама формулировка, использованная в рескрипте императора, свидетельствует о том, что выдача суд рассматривалась как исключительная мера. Однако нужно признать, что иногда евреям все же удавалось добиться получения ссуд, правда, весьма небольших: так, в 1808 году по представлению киевского гражданского губернатора Хозяйственным департаментом Министерства внутренних дел было решено выделить 3000 рублей таращанскому мещанину Зелину Ицковичу «на заведение полотняной, шапочной и кожевенной фабрик» и 1500 рублей радомышльскому мещанину Зейлину Мордуховичу «на усиление имеющегося у него кожевенного завода» ⁴³³. Но известна и противоположная практика: например, неоднократные прошения купца Гиллеля Маркевича, пытавшегося завести фабрику, о предоставлении ему материальной помощи отвергались на том основании, что фабрикант «имеет в виду не общее благо, а собственную выгоду» ⁴³⁴; в 1809 году Габриэль Бегаров не смог добиться получения ссуды, даже несмотря на поручительство графа Грабовского⁴³⁵.

Другим препятствием к участию в фабричной деятельности было прекращение программы по переселению евреев в города. Еще в 1793 году волыский и подольский генерал-губернатор Т.И. Тутолмин уже упомянутом письме П.А. Зубову предлагал «занять работами на фабриках» ⁴³⁶ неимущих евреев, не имеющих доходных промыслов. Тот факт, что именно высылка евреев из деревень должна была освободить требуемое количество свободных рук, необходимых для развития фабричного дела, хорошо осознавался властью и позднее⁴³⁷: 22 августа 1808 года витебский Комитет по переселению евреев, по представлению губернатора П.И. Сумарокова рассмотрев положение о добровольной и принудительной работе на фабриках, среди прочего предписал кагалам, чтобы они «в самоскорейшем времени достави­ли в комитет именные списки обоего пола бедным евреям с показа­нием имен их и прозваний, лет и настоящего местопребывания». Это было необходимо для того, чтобы, если сами кагалы не пожелают «добро­вольными складками пособий» обеспечить выселение этих людей в города⁴³⁸, комитет мог бы «принять благовременно все нужные меры к препровождению их на фабрики, на коих могут они трудами рук своих доставлять сами себе и семействам своим пропитание». Если государство не желало содействовать евреям в заведении фабрик, то в отношении привлечения их к работе на фабриках оно занимало более активную позицию и готово было даже отправлять туда рабочих без их желания: министр внутренних дел А.Б. Куракин указывал в 1808 году губернаторам белорусских губерний, что «в случае несогласия их [евреев] местные начальства будут обязаны

побудить искать на оных фабриках пристанища» ⁴³⁹. Однако отказ правительства от политики принудительных переселений снова лишил фабрикантов потенциальной рабочей силы, и поэтому реализация плана по превращению евреев в фабричный класс оказалась не очень успешной.

Кроме того, потенциальным фабрикантам – как евреям, так и христианам – мешали также организационные и снабженческие трудности. Минский губернатор Г.И. Радинг в 1808 году писал А.Б. Куракину, вероятно, в ответ на процитированный выше циркуляр, что не находит удивительным нежелание евреев и помещиков заводить фабрики, поскольку в Белоруссии очень трудно найти не только мастеров-сукноделов, но и овечью шерсть, используемую как сырье⁴⁴⁰.

Неудивительно поэтому, что, согласно переписи 1807 года, к классу фабрикантов были приписаны буквально единицы евреев, при этом некоторые губернаторы отмечали, что и эти евреи не имеют фабрик, а занимаются кустарным домашним промыслом⁴⁴¹. В 1823 году белорусский генерал-губернатор отмечал, что в Витебской и Могилевской губерниях со времени издания Положения 1804 года евреями все еще не заведено ни одной фабрики⁴⁴². К 1830-м гг. количество еврейских фабрик возросло, однако доля евреев среди фабрикантов по-прежнему была гораздо ниже, чем их доля среди городского населения⁴⁴³. Э. Иоффе приводит данные о том, что в черте оседлости в первой половине XIX века евреи владели в основном в складчину⁴⁴⁴, что, видимо, говорит о бедности фабрикантов и небольших масштабах производства; статистические данные подтверждают, что размел капитала, вкладываемого фабрикантами-евреями, был во много раз ниже, чем у фабрикантов-христиан⁴⁴⁵. Среди рабочих число евреев было выше (так, по данным, приводимым А.Д. Юдицким, евреи составляли около 17% рабочих текстильной промышленности в западных губерниях⁴⁴⁶). Однако в целом нужно согласиться с мнением, что участие евреев в фабричном деле в то время развивалось медленнее, чем могло бы, и скорее вопреки, чем благодаря действиям правительства; при этом, разумеется, цель создания такого количества предприятий, которое могло бы обеспечить работой всех евреев вместо нежелательного винокурения и виноторговли, не могла быть достигнута⁴⁴⁷.

3. 2. Запрет на осуществление винокурения и ведение винной торговли.

Традиционно вопрос о винокурении и об аренде помещичьего хозяйства ставился и правительством⁴⁴⁸, и исследователями в тесную связь с вопросом о выселении евреев из уездов. В польские времена в белорусских городах действовала полная свобода винокурения и пивоварения, а также торговли алкоголем, которой евреи активно пользовались⁴⁴⁹. Вообще, винокурение и шинкарство воспринималось населением западных губерний как наиболее свойственное евреям занятие: так, в 1752 году на Галичском сеймике предлагалось ограничить запретить евреям торговать иными товарами, кроме одежды и вина⁴⁵⁰. Аналогичным образом в 1780 году полоцкие купцы просили оградить их от конкуренции, чтобы «всякого состояния люди пользовались теми только выгодами, которые свойственны их состоянию, яко-то – ремесленники мастерством своим, крестьяне хлебопашеством, жиды продажей напитков, шляхетство и духовенство торгов не производили в порту» ⁴⁵¹; это заявление весьма характерно для того времени, несмотря на то, что его следует оценивать с поправкой на некоторую необъективность его авторов, заинтересованных в преуменьшении традиционной роли евреев в торговле иными товарами, кроме алкоголя.

Вместе с тем, встречались и противоположные предложения: так, в 1788 году скарбовая комиссия Речи Посполитой предлагала «четырехлетнему сейму» запретить евреям пропинацию на 50 лет. Этот проект, одновременно предусматривавший введение для евреев обязательного светского образования, службы в армии, а также подчинение их юрисдикции общих судов, по сути представлял собой программу ассимиляции, и с этой точки зрения совершенно логичным и последовательным кажется желание отвлечь их от такого специфического, почти кастового занятия, каким была для них виноторговля. Однако сейм, состоявший из шляхтичей, получавших доходы от еврейского арендаторства, не утвердил этот проект⁴⁵².

В Российской империи ограничение в праве виноторговли оказались одной из первых мер, которую предполагалось осуществить в отношении новых еврейских подданных. Уже в марте 1772 года Екатерина II, планируя устройство управления белорусскими губерниями, помечала в черновиках: «Если винная продажа на арендах отдана жидам от помещиков, то оную у тех арендаторов выкупить и через то продажу сделать казенною» ⁴⁵³. Нужно иметь в виду, что с 1764 по 1817 гг. винная торговля в Российской империи осуществлялась частными лицами по откупам⁴⁵⁴ и никаких объективных юридических оснований для исключения из числа торговцев именно евреев не было. Таким образом, в этом намерении проявилось дискриминационное отношение российских властей к евреям, тем более странное, что императрица в тот момент еще вряд ли была настолько знакома с образом жизни в Белоруссии, чтобы руководствоваться чрезвычайно распространившимся двумя десятилетиями позднее представлением об исключительной вине евреев в спаивании крестьян. Возможно, такая позиция была мотивирована проникшими в Россию польскими суждениями о последствиях еврейской пропинации.

Эти намерения Екатерины II, однако, не были осуществлены. 3 мая 1783 года в числе других мер по наполнению казны (повышение цен на соль и гербовую бумагу, увеличение рекрутского сбора с купцов, реформа налогообложения населения белорусских губерний) было установлено, что право винокурения принадлежит в городах магистратам, в деревнях казенного ведомства – казне, в частных селениях – помещикам⁴⁵⁵. Ни одна из норм не запрещала землевладельцам распоряжаться этим правом, поэтому шляхта продолжала по традиции отдавать производство и продажу вина в аренду евреям⁴⁵⁶. Однако белорусский генерал-губернатор Пассек понял этот указ как запрещающий всем сословиям, кроме дворянства, заниматься винокурением даже в качестве арендаторов: «прямое правило подлежит каждому гражданину употребить себя к торговле и ремеслу, состоянию его приличному, а не курению вина, яко промыслу совсем для него не свойственному» ⁴⁵⁷. Из этого следовало, что «если кто из помещиков на аренду отдаст или иным каким образом уступит в своих деревнях курение вина купцу, мещанину или жиду, тот сочтен будет яко преступник узаконений, не берегущий собственной своей пользы дарованного от ее величества права винокурения».

Очень показательно, что «жиды» здесь названы отдельно, наряду с купцами и мещанами, несмотря на то, что к этому времени все евреи уже были расписаны в сословия. Согласно указу от 3 мая 1783 года, христиане должны были выселяться в города и лишаться прав винной аренды выборочно (т.е. только купцы и мещане), евреи же – поголовно, поскольку они могли принадлежать только к одному из двух городских сословий. В глазах местного населения и администрации эта мера очень скоро стала представляться относящейся к евреям именно как к особой национально-религиозной группе, а не к равноправным представителям купечества и мещанства. В 80-е гг. ситуация с выселением евреев из уездов стала еще одним примером того, как уравнительное отношение к евреям центральной власти, преломляясь сквозь традиционный западнорусский антисемитизм, оборачивалось ограничением в правах именно евреев.

Характеристики

Список файлов диссертации