Диссертация (1105895), страница 19

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 19)

При рассмотрении вопроса об обучении евреев в светских учебных заведениях необходимо отметить, что в России отсутствовало главное препятствие, не позволявшее евреям становиться студентами в Европе, а именно необходимость принятия религиозной присяги. В российских университетах отсутствовали теологические факультеты (за исключением лютеранского в Дерптском университете), а студенческая присяга не содержала неприемлемых для нехристиан богословских формул, поэтому формальной преграды, которая могла бы помешать евреям поступить в университет, не было⁵⁶⁴. Более того, в России, в отличие от Европы, государство традиционно уделяло гораздо больше внимания развитию высшего и среднего, а не начального образования, поэтому в России была гораздо меньше распространена грамотность среди населения. Соответственно, гораздо меньший процент населения имел даже теоретическую возможность поступить в гимназию, а тем более в университет, и в такой ситуации евреи с их многовековой традицией поголовной грамотности имели значительное преимущество⁵⁶⁵.

Тем не менее, попытки относительно массовой реализации этого преимущества были предприняты гораздо позже, не ранее 60-х гг. XIX века, и только в 1880-х гг. число евреев-студентов университетов в России превысило число воспитанников иешив, т.е. высших иудейских учебных заведений, подготавливавших раввинов⁵⁶⁶. В начале XIX века запрос на получение светского образования в еврейской среде был минимален в силу крайней социокультурной обособленности еврейских общин⁵⁶⁷.

Стремление получать светское образование наталкивалось на активное противодействие со стороны консервативно настроенного еврейского большинства. Как констатировали немногочисленные европейски образованные евреи того времени, «среди [других народов] люди знания – это гордость своего народа; среди нас же они должны скрываться подобно преступникам» ⁵⁶⁸. Когда в 1803 году брестский еврей Моргенштейн попытался организовать для еврейских детей светскую школу, ему этого не удалось – по сообщения литовского губернатора Бенигсена, «живущие в городе Брест евреи не хотят отдавать детей своих по неизвестной сему Моргенштейну причине» ⁵⁶⁹; еврейская школа, которую открыл в 1808 году Виленский университет, просуществовала недолго из-за противодействия кагала⁵⁷⁰. Причина такой ситуации состояла в том, что религиозные нормы позволяли евреям изучать светские науки, лишь вполне овладев раввинской мудростью⁵⁷¹. В еврейской среде получение классического европейского образования признавалось только средством для лучшего понимания Торы, причем эта позиция только усилилась с распространением хасидизма в XVIII веке. В Восточной Европе социокультурная замкнутость евреев была даже выше, чем на Западе, где с XVIII века все активнее развивался процесс ассимиляции евреев, поэтому ортодоксальные западноевропейские еврейские семьи предпочитали отправлять сыновей получать образование в польских и литовских иешивах, в которых присутствие светских элементов в образовательном процессе было минимизировано⁵⁷².

Поддержка идеи обучения в российских государственных школах и университетах могла исходить только от маскилим, т.е. сторонников Гаскалы - еврейского Просвещения, стремившихся к приобщению к европейским социальным и культурным ценностям⁵⁷³. Кстати, можно предположить, что именно влиянием Гаскалы объясняется такое внимание Положения 1804 года к вопросу образования евреев, ранее полностью обойденному вниманием государства: во всяком случае, известен факт личного знакомства члена первого Еврейского комитета А.А. Чарторыйского с видным деятелем российской Гаскалы Иегудой Лейбом (он же - Мендель Левин)⁵⁷⁴. При этом нужно учитывать, что, хотя идеи Гаскалы, зародившиеся среди немецких евреев, начали в это время проникать в Россию⁵⁷⁵, численность и влияние маскилим были пока еще слишком незначительны, чтобы влиять на общую картину, тем более что и маскилы часто стремились заводить собственные школы – пусть и нерелигиозные, но отдельные от русских учебных заведений⁵⁷⁶.

Практически полное отсутствие заинтересованности в получении светского образования подтверждают статистические данные: в 1833 году среди 2105 учащихся гимназий в пределах черты оседлости было 12 евреев. В 1840 году среди 2594 студентов российских университетов было 15 евреев, включая принявших христианство в годы обучения. Даже в Виленском университете вплоть до 60-х гг. студенты-евреи составляли менее 0,5% учащихся⁵⁷⁷. Эти статистические данные относятся к несколько более позднему периоду, нежели рассматриваемый нами в настоящей работе, однако, учитывая единство курса государственной политики по вопросу еврейского просвещения в тот период, можно с уверенностью предполагать, что в начале XIX века доля учащихся была примерно такой же или даже ниже.

Сыграло свою роль и то, что вплоть до конца 50-х гг., когда евреям-выпускникам университетов были предоставлены значительные привилегии, включая право селиться за пределами черты оседлости, со стороны правительства не предпринимались никакие меры, которые могли бы стимулировать евреев получать светское образование. Какие бы то ни было преимущества евреям, окончившим университет, были впервые предоставлены уже за пределами рассматриваемого периода вторым Положением о евреях 1835 года⁵⁷⁸. Положение о евреях 1804 года разрешило евреям обучаться в учебных заведениях и получать ученые степени, но умолчало о присвоении им привилегий, положенных в Российской империи всем выпускникам университетов (например, с 1803 года по окончании курса наук студенты получали классный чин)⁵⁷⁹. В ответ на запрос от должностных лиц Виленского университета Министерство народного просвещения разъяснило, что эти привилегии на евреев не распространяются. В связи с этим, евреи сталкивались с ограничениями даже в вопросе, традиционно разрешавшемся университетами автономно, вне контроля государства, а именно при присвоении ученых степеней. В 1816 году Симону Вольфу, окончившему к тому времени 6-летний курс юридического факультета Дерптском университете, было отказано в допуске к экзамену на докторскую степень, причем отказ был аргументирован, во-первых, несовместимостью запрета на занятие евреями публичных должностей с присвоением выпускнику университета классного чина, а во-вторых, невозможностью для иудея применять или преподавать юридические постановления, касающиеся присяг, богохульства, ереси, кощунства и ряда иных вопросов, вытекающих из христианского учения⁵⁸⁰. Многочисленные протесты Вольфа, вплоть до обращения напрямую к императору, не принесли ожидаемого результата⁵⁸¹ (хотя имеются сведения о том, что позже он, несмотря на формальное отсутствие степени, занимался адвокатской практикой в Митаве⁵⁸²). В литературе можно найти упоминания о еврее Лазаре Ицике Зеуме, якобы получившем докторскую степень в Дерптском университете в 1805 году, однако исследователи признают, что сам факт существования этого студента не подтвержден архивными данными, в частности, его имя отсутствует в матрикулах (списках студентов) университета⁵⁸³. Что же касается Виленского университета, также находившегося в черте оседлости, то в 1819 году в ответ на ходатайство правления университета об освобождении от подушной подати обучающихся там евреев (при том, что такая привилегия даровалась всем лицам с высшим образованием) министром финансов было сообщено: «Касательно обучающихся в Виленском университете студентов из евреев, состоящих в подушном окладе, ответствую, что желающим из них ныне же принять христианство ничто не препятствует привести в действо такое благое и душеспасительное намерение их» ⁵⁸⁴. Впрочем, вероисповедание не могло стать препятствием для обучения евреев врачебному делу, не связанному с религиозными вопросами, поэтому, по встречающимся данным, на момент реорганизации Виленского университета в 1802 году на медицинском факультете там обучалось от 14 до 40 евреев⁵⁸⁵, однако эти смелые оценки не подтверждены источниками. В 1824 году диплом медицинского факультета получил Самуил Кушелевский⁵⁸⁶, однако на многие годы это оставалось единственным достоверно известным случаем присуждения ученой степени еврею (не считая выкрестов).

Вопрос государственного контроля за еврейскими школами долгое время вообще не поднимался. С 1803 года государство было разделено на учебные округа, возглавляемые университетами; таким образом, все учебные заведения прибалтийских губерний, в т.ч. формально и еврейские хедеры и ешивы, состояли под контролем Дерптского университета. Граф Ливен, попечитель Дерптского учебного округа, просил вывести еврейских учителей из ведения училищной комиссии Дерптского университета, поскольку на местах недоставало училищных чиновников, а имевшиеся не знали используемых евреями языков; очевидно, что, хотя это прошение последовало только в 1824 году, и в предыдущие годы контроль за еврейскими школами на практике отсутствовал. В связи с этим, граф Ливен предлагал передать надзор за еврейскими учителями гражданскому начальству, т.е. местной администрации, которая могла бы поручить испытание учителей пользующимся доверием раввинам⁵⁸⁷. К тому времени в Митаве уже была учреждена по собственной инициативе «старейшин еврейских семейств» коллегия, которая должна была проверять знания учителей, но она не начинала работать, пока власти не одобрят предложенный ей план обучения. При обсуждении этого плана возник принципиальный спор. Училищная комиссия Дерптского учебного округа, в общем, одобрила его, внеся только второстепенные методологические поправки⁵⁸⁸. Однако Прибалтийский генерал-губернатор и попечитель Дерптского учебного округа, напротив, обращали внимание на то, что план, с их точки зрения, имел существенный недостаток: он не обеспечивал еврейским мальчикам знаний, достаточных для последующего поступления в народные училища, т.е. нееврейские школы⁵⁸⁹. Взгляд на традиционное еврейское образование как на подготовку к получению образования в христианских учебных заведениях отражает русификаторские тенденции, которые были сравнительно мало свойственны русской администрации в рассматриваемый нами период конца XVIII – начала XIX вв., но возобладали во второй четверти XIX века.

1. Запрет на наем евреями работников-христиан.

Исследователи часто утверждают, что практика аренды евреями населенных имений утвердилась еще в Речи Посполитой, поскольку была разрешена там законодательно⁵⁹⁰. Это не совсем верно, поскольку польское законодательство запрещало евреям владеть крепостными (например, польская конституция 1575 года, разрешавшая всем подданным приобретать имения в Великом княжестве Литовском, делала исключение для «жидов и крестьян, помещиком не уволенных» ⁵⁹¹). Впрочем, этот запрет повсеместно нарушался⁵⁹². Кардинал Комедони, объезжавший польские земли в XVI веке, замечал, что украинские евреи «живут не от низких барышей, лихвы и т.п., а владеют землями» ⁵⁹³.

После разделов Речи Посполитой некоторые евреи предпринимали попытки продолжить такую практику в России. Так, в 1816 году, согласно заметкам Н.Н. Новосильцева о передаваемых ему прошениях на высочайшее имя, еврей Якоб Эбштейн ходатайствовал «о позволении ему приобрести покупкою имение и владеть оным» ⁵⁹⁴; никаких дальнейших сведений о разрешении этого дела не имеется, но, вероятнее всего, он получил отказ. Еще раньше, в 1799 году, купец второй гильдии Гецель Лейзарович из Белицы в прошениях в Сенат и на высочайшее имя добивался разрешения на покупку двухсот крестьян для работы на кожевенном заводе⁵⁹⁵. Его просьба была, возможно, простимулирована состоявшимся незадолго до того повторным разрешением купцам покупать крестьян к фабрикам и заводам⁵⁹⁶. Однако Лезеровичу также было отказано на основании нормы указа от 22 февраля 1784 года, лишавшего нехристиан права владения крепостными крестьянами⁵⁹⁷. Сам этот указ, в свою очередь, представлял собой подтверждение нормы, содержавшейся в формально действовавшем в то время Соборном уложении 1649 года и запрещавшей «некрещеным иноземцам» держать русских людей в холопстве «по крепостям и добровольно».

Однако отдельные примеры приобретения евреями крепостных душ в этот период имели место: так, Иошуа Цейтлину принадлежали имения в Херсонской и Могилевской губерниях⁵⁹⁸, Ноте Ноткину – в Екатеринославской⁵⁹⁹, купцу Ицке Кашновицу – в Херсонской, фабриканту Якову Гиршу – в Могилевской⁶⁰⁰, купцу Шевелю Левину – под Пинском⁶⁰¹. Вероятно, правительство сознательно шло на нарушение общего для всех нехристиан запрета на владение населенными имениями в стремлении приобрести союзников в среде еврейской верхушки. В пользу такого предположения говорит и то, что имения приобретались евреями не просто богатыми, но и приближенными к правящим кругам; это были представители нередко встречавшегося в Европе типа т.н. «придворного еврея» - доверенного лица крупных чиновников⁶⁰². Нота Ноткин и Иошуа Цейтлин, еще будучи польскими подданными, носили титул «надворных советников польского королевского двора», а после разделов Речи Посполитой приобрели большое влияние при администрации белорусских и новороссийских губерний, став крупными подрядчиками казны и, по многим свидетельствам, кредиторами и протеже фаворитов Екатерины II – С.Г. Зорича и «светлейшего юдофила» Г.А. Потемкина⁶⁰³. В отношении Цейтлина О.Ю. Минкина предполагает также, что его имение было приобретено на имя подставного лица из дворян, поскольку некий полковник Голынский позже предъявлял на него права⁶⁰⁴. Яков Гирш получил казенное имение в аренду по ходатайству З.Г. Чернышева с личного разрешения Екатерины II, которое он получил, поскольку собирался использовать эти земли для выращивания овец, из шерсти которых на его фабрике затем должно было производиться сукно, необходимое для российской армии; и даже с учетом этого обстоятельства, имение было передано ему только в аренду, а не в «потомственное владение», как он просил⁶⁰⁵. Таким образом, эти факты еврейского душевладения можно считать исключением из общего правила, они не имели какого-либо нормативного основания и воспринимались современниками как безусловное нарушение закона. Так, в 1800 году, когда в Белоруссии стало известно содержание «Мнения» Г.Р. Державина, поверенный белорусских евреев Пейсахович обратился к императору с просьбой очистить евреев от несправедливо возведенных на них обвинений и разрешить им и впредь брать в аренду статьи помещичьего хозяйства. Однако сенатским указом от 11 декабря 1800 года был подтвержден польский запрет евреям владеть населенными имениями на каком-либо основании; более того, сам Пейсахович был помещен на год под арест «для отвращения других от подобных недельных просьб» ⁶⁰⁶. Несмотря на такую превентивную меру, подобные прошения последовали от евреев незамедлительно, поскольку в 1801 году Чаусовский нижний земский суд на основании этого указа принял решение об отобрании у Иошуа Цейтлина и у Шефтеля и Лейбы Ноткиных, сыновей Ноты Ноткина, принадлежащих им имений⁶⁰⁷. Просители жаловались на ожидающее их разорение, просили возвратить им имения, причем Цейтлин при этом ссылался на полученную от польского короля в 1787 году привилегию на владение крепостными, а Ноткины – на то, что являются только управляющими имением, принадлежащего наследникам адмирала де Рибаса⁶⁰⁸. Сенат, рассмотрев эти прошения, от дальнейших арестов воздержался, однако подтвердил решение нижнего земского суда, подчеркнув, что аналогичным образом нужно поступить и с другими имениями, арендованными евреями (всего в Белоруссии, согласно представленного генерал-губернатором в 1801 году доклада, таковых насчитывалось шесть, что опять же свидетельствует о том, что это не было массовым явлением)⁶⁰⁹.

В начале XIX века Державиным была популяризована в правительственных кругах идея о том, что евреи-арендаторы доводят крестьян до разорения, являясь главной причиной расстройства хозяйства в Белоруссии. Эти утверждения впоследствии транслировались многократно: так, будущий император Николай I, совершая в 1816 году поездку по западным губерниям, записал в путевом журнале, что «жиды – совершенно вторые владельцы, они промыслами своими изнуряют несчастный народ до крайности» ⁶¹⁰. Распространению подобных идей должны были способствовать устоявшиеся представления о том, что меркантильность и алчность являются имманентными национальными чертами евреев; такие стереотипы пропагандировались, в частности, Вольтером⁶¹¹, и потому не казались средневековым пережитком и проявлением радикальной христианской ксенофобии.

Однако, судя по опубликованным арендным контрактам, возложение вины на евреев не совсем справедливо: польские землевладельцы, передавая свои имения евреям, особо оговаривали, что те имеют право требовать с крестьян исполнения повинностей только в том объеме, в котором те несли их раньше. Кроме того, контакты арендаторов-евреев со шляхтой воспринимались как источник их экономического благосостояния; в Польше XVII века это выражалось в поговорке «Польша – это небеса для шляхты, чистилище для горожан, ад для крестьян и рай для евреев» ⁶¹². На тесную связь со шляхтой «замковых» евреев, живших во владельческих местечках, указывали многие исследователи; именно в этом они видели причину ненависти к евреям польской бедноты, воспринимавшей их, наряду с панами, как источник притеснений⁶¹³. Представления о богатстве сельских евреев-арендаторов также были явно сильно преувеличены и существовали в основном в воображении их противников: если некоторые из них и получали значительную прибыль, то о большинстве этого сказать нельзя⁶¹⁴. В конце XVIII века и белорусский генерал-губернатор А.В. Гудович, и литовский гражданский губернатор И.Г. Фризель сообщали, что шинкарство приносит евреям очень небольшой доход, часто даже недостаточный для содержания семьи⁶¹⁵. Нужно понимать, что упомянутые в указе об образовании третьего Еврейского комитета нищие евреи, не имевшие средств для переселения из селений в города, и евреи-шинкари, обвиняемые пропагандой в том, что они якобы обогащаются за счет крестьян – это одни и те же люди.

Характеристики

Список файлов диссертации