Диссертация (1102191), страница 27
Текст из файла (страница 27)
Писатель воссоздает на страницах «Слов»образ ребенка-актера, воспитанного в традициях буржуазного общества,129описывает специфику этого воспитания: «Впрочем, она никогда ничего от меняне требует. Словами, оброненными как бы невзначай, набрасывает она картинумоих будущих деяний, осыпая меня похвалами за то, что я соблаговолю ихсвершить: “Ненаглядный мой будет умницей, пай-мальчиком, он даст своей мамепустить себе капли в нос”, — и я попадаюсь на удочку этих разнеживающихпророчеств» [77, с.
15]. Обыденное действие по отношению к ребенку, требующееавторитарности в поведении родителя, совершается матерью с применениемуговоров и манипуляций. Сартр рисует образ ребенка-короля, обслуживаемогосвоими родственниками-подданными. Несоответствие между навязываемымстатусом и реальностью исполняемой процедуры и порождает комическийантифразис. Автор употребляет возвышенные выражения: «Elle esquisse en motslégers un avenir qu’elle me loue de bien vouloir réaliser» [11, p. 10]16. Переводчица«Слов» сохраняет эту ироническую контрастность, несколько расширяя ее.Разворачивая описание внутрисемейных отношений, Сартр говорит оШвейцере, который навязывал ребенку статус пророка: «У меня хорошие задатки,но этого мало, ведь истина глаголет устами младенцев <…> И он созерцал меня: всаду, полулежа в шезлонге с кружкой пива под рукой, он глядел, как я бегаю ииграю, выискивал мудрость в моей бессвязной болтовне и находил ее» [77, с.
19].Данное стремление Швейцера Сартр тут же объясняет психологической причиной— страхом смерти: отсюда проистекает и старческое наблюдение за природой, «влоно которой ему предстояло вскоре вернуться» [77, с. 20]. Образ ребенкапророка разрушается далее так: «В борьбе отцов и детей младенцы и старикинередко действуют заодно: одни прорицают, другие толкуют прорицания.Природа глаголет, опыт комментирует — среднее поколение может заткнуться.Если у вас нет ребенка, заведите пуделя. В прошлом году на собачьем кладбище,читая взволнованный панегирик, <…> я вспомнил деда: собаки умеют любить,они отзывчивей, преданней людей <…> Итак, я многообещающий пудель» [77, с.20].
Саркастическое сравнение ребенка с домашним животным, на котороеБуквально: «Несколькими словами она очерчивает будущее, которое завещает мне любезно совершить» (переводН. Ш.)16130родитель-владелецзавершаетсяпроецируетрезультатынапрашивающейсясвоихабсурднойдуховныхупражнений,парадоксально-ироническойсамохарактеристикой.Сцеплениеэтихдвуххарактеризующихэлементовосуществляетсявпоследствии при описании собственной растерянности и неприкаянности.Осознав театральную природу «семейной комедии», ребенок начинает пониматьотсутствие «укорененности» в мире, собственную ненужность: «Подруги сказалиматери, что я грустен, о чем-то мечтаю.
Мать со смехом прижала меня к груди:“Вот так новости! Да ведь ты у меня всегда весел, всегда поешь. И о чем тебегрустить? У тебя есть все, что хочешь”. Она была права: балованный ребенок негрустит. Он скучает, как король. Как собака. Я собачонка, я зеваю, по щекамкатятся слезы, я чувствую, как они текут. Я дерево, ветер шелестит в моих ветвях,легонько их колеблет.
Я муха, я ползу по стеклу, соскальзываю, снова ползувверх» [77, с. 60]. Спаянность самоопределяющих характеристик «король /собака» фиксирует амбивалентность положения Сартра в семейных отношениях,то, как его объективируют взгляды «других». Ребенок, которого считают«пророком», на самом деле заброшен и приравнивается к природным объектам,сводится к выполняемой функции, не приученный ни к какой другойдеятельности, кроме комедиантства: «Мне внушили, что мы на то и живем, чтобыразыгрывать комедию. Я готов был в ней участвовать, но при условии, что мнепредоставят главную роль.
Однако в минуты озарения, которые повергали меня вотчаяние, я замечал, что роль у меня дутая: текст длинный, много выходов, но ниодной сцены, где я был бы пружиной действия» [77, с. 55].В театральности семейного уклада можно прочесть как критику социальныхотношений эпохи, так и более широкое изображение проблемы общества, «мы»,схожее с тем, как оно исследовалась еще в «Бытии и Ничто»: в больном социумеиндивидуальность растворяется, вступая на путь коллективного отчуждения.
М.К.Мамардашвиливконтекстерассужденийосоциальныхпроблемахэкзистенциальной философии замечает: «Фактически “подлинного” человекаэкзистенциализм описывает как существо, выпадающее из всякой организации131общества и общественного сознания (принятой системы мыслей, идеологии,моральных, юридических норм и т.д.), которое в данном обществе господствует»[53, с. 155]. В тексте, благодаря иронии, осуществляется одновременно попыткапреодоления собственного самообмана и символизация философской идеи обучасти взаимодействующего с отчуждающим обществом любого индивида.Этот же механизм последовательного наращивания смыслов можнообнаружить и в том, как описывается открытие Сартром своего уродства.
Бельмона правом глазу изначально не замечалось: дефект не был отчетливо выражен,длинные волосы ребенка прикрывали лицо и вуалировали физический недостаток.Автор описывает фотографирование, которому часто подвергался в детстве: «Мнеговорят, что я хорош собой, и я этому верю. С некоторых пор у меня на правомглазу бельмо, впоследствии я буду косить и окривею, но пока это еще незаметно.Меня то и дело фотографируют, и мать ретуширует снимки цветнымикарандашами.
Одна из фотографий сохранилась: я на ней белокур, розов, кудряв,щекипухлые,вовзгляделасковаяпочтительностькустановленномумиропорядку, в надутых губках затаенная наглость — я знаю себе цену» [77, с.19].Д. Мео и Ж.-Б. Врэ констатируют, что фотографию не следуетинтерпретировать исключительно как выразитель характера: она «играет роль вконструировании определенного образа идентичности в тексте» [176, p. 201].Фотографии являются составной частью комедии, они вполне сопоставимы спозерством Швейцера: «На его счастье и беду, он был фотогеничен; наш дом былнаводнен его изображениями. Моментальных снимков в ту пору еще не делали, ипоэтому дед пристрастился к позам и живым картинам» [77, с.
16]. Фотографияпредстает как средство подмены подлинности игрой, попытка выгоднойсаморепрезентации,инструментукоренениянечистойсовести:Швейцерстарается разыграть перед камерой величие, превращаясь в «памятник самомусебе», маленький Сартр уверен в собственной значимости, защищенныйиллюзией безопасности в упорядоченном буржуазном мире.132Однако фотография — это еще и объективирующий инструмент,достоверно отображающий физический облик.
Сартр сначала дает проспекцию набудущее, предсказывая усугубление недостатка, после чего вводит при описаниидетского снимка деталь: Анн Мари приходится тайком подправлять изображения,скрывая изъян. В соотношении с принимаемой ребенком позой это порождаетиронический эффект, говорящий о бесплодности стремлений откорректироватьидентичность, а также намекает на неизбежность столкновения с реальностью,«навязывающую себя близость уродства» [141, p. 14].Разоблачение этой иллюзии связано с усилением антифразиса, доведениемконтраста до крайности в знаменитой «сцене у парикмахера».
Остриженный сподачи деда мальчик вызывает всеобщее ошеломление, включая и самогоШвейцера: «Да и сам дед был растерян: ему доверили свет его очей, а он привелдомой жабу — это подрывало основы восторгов, просветлявших его душу» [77, с.67].Собственныйсвязанныйсоткрытиемотталкивающейвнешноститравматический опыт Сартра также описывается иронически: «С каждым днеммне становилось все труднее угождать публике — приходилось не жалеть сил, яналегал на эффекты, стал переигрывать. Мне открылись терзания стареющейактрисы» [77, с. 68]. Сравнение дает понять, что привычка актерствовать иявляется главной причиной травмы, а не уродство как таковое: стремление кположительнойобъективации«другими»делаетребенказависимымототчуждающих взглядов, порабощает его через телесность.Симптоматично,чтоименнотеловфилософскихработахСартррассматривал как ключевую экзистенциальную проблему. Подмена «тела-длясебя» «телом-для-других» является фундаментальной ошибкой и основойсамоотчуждения человека: именно в момент объективации тела «другим»возникает стыд; как познанный «другим» в своей телесности человек включаетсяи в общественные отношения, становится частью социальных структур.В «Словах» писатель отказывается от демонстрации фундаментальностипереживания, давая читателю лишь иронические намеки: «Я чувствовал себя не в133своей тарелке» [77, с.
68]. Развивая данную тему, Сартр вводит образ зеркала.Ребенок использует его как инструмент самонаказания, когда ему не удаетсяугадать ожидания взрослых, разыграть «правильный спектакль»: «Я убежал,кинулся к зеркалу строить рожи <…> Гримасы доводили мой позор до высшейточки и тем самым освобождали меня от него; чтобы избежать унижения, яокунался в самоуничижение, лишал себя какой бы то ни было возможностинравиться, чтобы забыть, что она у меня была и что я ею злоупотребил» [77, с.70]. Рассмотрение телесности в таком контексте говорит о ее тесной связи ссоциальныммиром,причемвниманиеуделяетсяименноокружению,продуцирующему переживание ситуации, а не самому облику тела и его деталям.Главной целью Сартра становится не столько анализ телесности, сколькоизображение себя как результата взрастившего его социального мира, который ивысмеивается в тексте: можно сказать, что таким образом автор выталкивает изсебябуржуазность,фундированностьпроектанеблагоприятнойсредой.Источником психологической травмы служит включенность в невротизирующиеотношения, в то время как тело для Сартра является еще и тем, что следуетпревозмочь: «Тело еще необходимо как препятствие, которое нужно превзойти,преодолеть, чтобы быть в мире, то есть препятствие, которым я являюсь сам длясебя» [77, с.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
