Диссертация (1102191), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Акцентируем, что«публичность» является общим свойством для автобиографических опытовписателя: как в военных дневниках, так и в «Словах». Однако если в дневникахподпубличностьюориентированностьсамоанализазаписокнапонималиськосвенногооткрытостьадресата,тоисповедииавтобиографияпредставляет собой в глазах автора, помимо прочего, общественно значимыйжест.Примерно в то же время пишет свою автобиографическую трилогию и С. деБовуар, что свидетельствует о важности исповеди, маркирующей определеннуюБуквально: «Отдельный человек, вобравший всех людей, который стоит их всех и которого стоит любой»(перевод Н. Ш.)15120веху творческого пути, необходимого составляющего элемента карьеры.Возможно, здесь сказывается еще один эффект написания автобиографии каккультурной практики.
Личность, получившая известность и статус, «место» вкультуре, в определенный момент испытывает необходимость написать исповедь,которая закрепляет ее культурную значимость через обнародование личногоопыта. Отсюда вытекает и особенность саморепрезентации Сартра передчитающим сообществом. Он выступает не в роли человека без биографии,которому необходимо вписать свою личность в историю, но в ролиинтеллектуала,личностькоторогоужеподвергласьопределенноймифологизации.Подчеркнем, что автобиографическая история у Сартра носит неполныйхарактер: его взгляд охватывает только период детства, до 11-летнего возраста.«История ребенка заканчивается на двенадцатом году, то есть до событий,которыебылинаиболеезначительными,еслинетравматичными,доподросткового периода, несомненно, повлиявшим на становление взрослойличности», — подмечает Лекарм [158, p.
1050]. «Слова» заканчиваются тогда,когда ребенок окончательно укореняется в своем решении стать писателем,приобретает и закрепляет «метафизический оптимизм». Такой финал можетсвидетельствовать о том, что собственная личность интересует Сартрапреимущественно в смысле ее принадлежности к определенному ремеслу («цехуписателей»), которое и является причиной его актуального общественногостатуса.Втакойединичности»оптикепредставлениесамогоозначаетуничтожениестатусаисключительностиписателя,мифологиисебякакчерезписательства«универсальнойразрушениекакидеиследствиябожественной одаренности талантом.
Д. Бенуа, рассматривающий творческийпуть Сартра в соотношении с историей его политической ангажированности,усматривает в «Словах» автобиографию, содержащую в себе призыв к изменениюобщественногоположенияхудожника.Самокритичность,обнажениесфабрикованности собственного образа снимает разделение между личным и121общественным, нивелирует социальный авторитет интеллектуала, что позволяетуказать на необходимость отношений равенства в мире социализма: «В идеальномобществе, за которое он сражался, это разделение не будет иметь никакогозначения, а межличностные отношения станут абсолютно прозрачными» [106, p.161]. Согласно Луэтту, «Слова» имеют «апотропеическую функцию» и могутбыть рассмотрены как пример «негативной ангажированности» [171, p. 94]: текстпредставляет собой некое предостережение, дающее отрицательный образписательства как элитарной деятельности.В этом смысле важна, во-первых, сама концепция возникновениятворческого импульса в сартровской трактовке.
Литературное творчество в егопонимании, как и в случае с Бодлером, Жене и Флобером, представляет собойформу сублимации невротических переживаний, закрепляющихся в детскомвозрасте в качестве черты характера. Именно исследованию собственнойпрофессии в этом качестве подчинена концепция «Слов».
Такой акцент можнопрочесть и шире — как заявление о том, что не только сам автор, но и каждыйтворец своего рода «невротик», получающий признание и славу благодаря своейпсихологической искалеченности: «Все мы в нашем ремесле одним мироммазаны: все каторжники, все клейменые» [77, с. 103].Во-вторых, на страницах автобиографии Сартр отрицает наличие у себялитературной одаренности. Он начинает писать, стремясь сбежать от реальногомира в мир символов, фантазирует на тему своего величия из-за переживаниянеприкаянности,«стыдясьсвоегонеоправданногоприсутствиявэтомупорядоченном мире» [77, с.
56]. При этом сама концепция таланта авторомотвергается как заведомо манипулятивная: «Но в моем безумии есть и хорошаясторона: с первого дня оно хранило меня от искушения причислить себя к“элите”, я никогда не считал, что мне выпала удача обладать “талантом” передомной была одна цель — спастись трудом и верой, руки и карманы были пусты»[77,с.158].ПисатьСартрначалнеиз-застремленияподтвердитьисключительность своей личности, а чтобы опровергнуть ее ненужность,развившийся в негативной среде синдром самозванца. Поэтому творчество для122него означает, прежде всего, труд, непрестанную работу над собой и над своимипроизведениями: «Согласен, у меня нет литературного дара, мне это не раз давалипонять.
Мне тыкали в глаза моим прилежанием. Да, я первый ученик, мои книгипахнут трудовым потом, не спорю, нашим аристократам есть от чего воротитьнос» [77, с. 103]. Цитируя Шатобриана, Сартр заключает, что он «всего лишьмашина для делания книг» [77, с. 103].В-третьих, в произведении автор «десакрализирует знаменитых авторовпрошлого, лишая их воображаемого ореола божественности» [153, p.
90]. Важенздесь уже сам читательский опыт. Сартр признается, что большую ценность длясознания ребенка представляли купленные матерью детские приключенческиеистории, а вовсе не книги из библиотеки деда: «Именно этим волшебнымшкатулкам, а не размеренным фразам Шатобириана обязан я своей первойвстречей с красотой» [77, с. 47]. «Дурные» книги, таким образом, способныдоставлять не меньшее эстетическое наслаждение, чем образцы высокойсловесности. Более того, автор заявляет, что «и поныне читает “черную серию” сбольшей охотой, чем Витгенштейна» [77, с. 49].Авторитетных писателей Сартр представляет обыкновенными людьми,страдающими от манипуляций Швейцера, который на их произведения возлагалутилитарные педагогические задачи: «Мериме, на свою беду, соответствовалшкольной программе — в результате он вел двойную жизнь. “Коломба”, невиннаяголубка, свившая гнездышко на четвертой полке, тщетно протягивала своиглянцевитые крылышки — ею упорно пренебрегали, ничей взгляд ни разу несмутил ее невинности.
Зато на нижней полке та же самая девственница забиласьпод коричневый переплет, в маленькую вонючую и потрепанную книжонку; тотже сюжет, тот же язык, но в этом издании были примечания на немецком языке ипостатейный словарь» [77, с. 43]. Это манипулирование чужим творчествомпрорисовывает униженность авторов, произведения которых подвергаютсябесчисленным прочтениям, фрагментации, цитированию в руках потомков. Сартрсравнивает книги с игрушками — именно таковыми он представлял их в детстве,гордясь тем, что научился играть с принадлежащими деду культурными123артефактами: «Еще не умея кромсать мертвецов, я навязываю им свои капризы —беру их на руки, ношу по комнате, кладу на паркет, открываю, закрываю,вызываю из небытия и вновь ввергаю в него: эти обкорнанные человечкизаменяют мне кукол, их бедные параличные останки, которые зовутсябессмертием, внушают мне жалость» [77, с.
44].Декларируемоетворческоебессмертиезнаменитыхписателей,редуцированное в «Словах» до состояния «параличных останков», отображаетсартровскую концепцию смерти как абсолютной границы свободы: после смертижизнь человека целиком принадлежит «другим» и их мнениям. «Это и естьфеноменологическая формула смерти: окостенение прошлого и превращение егов достояние другого», — утверждает Киссель [41, с.
49]. Только послеразрушения мифа о величии творца, низведения авторитетов до отдельных людейсо своими судьбами становится понятной вся ирония их участи: «Грустная штукаисцеление — язык утратил свои колдовские чары, герои пера, давние моивельможи, лишившись своих привилегий, смешались с толпой: я ношу по нимдвойной траур» [77, с. 45].Эту же операцию Сартр проделывает и с самим собой в автобиографии —уничтожаетсобственныйпревратитьсявстатусрядовогознаменитогопредставителялитераторачеловечества,стем,показатьчтобысебя«универсально единичным», «одним из многих», равным всем людям вообще в«человечности» своей индивидуальной судьбы.
Именно такая позиция автора поотношениюксвоейжизнииломаетавтобиографическийпринципиндивидуального самовыражения, приближая данный эксперимент к роману иотдаляя от автобиографии: личный невроз в сартровской подаче становитсяучастью каждого, кто вырос на буржуазной идеологии, «я» выступает в качествеуниверсально-художественной абстракции. Луэтт показывает, что сартровскуюидею «универсальной единичности» в истории французской литературы «можносчитать последним выражением <…> фантазии о сыне века» [170, p.
240]. А. Гринсклоняется к тому, чтобы считать данное произведение семейным романом [146].В «Автопортрете в 70 лет» сам Сартр говорил по поводу «Слов»: «Это <…>124роман, в который я верю, но который несмотря на это остается романом» [192, p.146].Такимобразом,произведениеможнорассматриватькакавтобиографический роман или романную автотеоретизацию.Вместе с тем, таким жестом Сартр навсегда прощается с литературой какремеслом.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
