Диссертация (1102167), страница 27

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 27)

₂₈₃

называть не «шаблонным», а «рафинированным» ²⁸³. Для своих серьезных лириче­ских стихотворений она отбирает лексику исключительно высокого стиля. Ее сло­варь обогащается в сновном за счет архаизмов. Архаизмы в ее языке не столь во-

₂₈₄

пиющи, как у Вячеслава Иванова, но достаточно ощутимы. Эту особенность за­метил В. Марков. Правда, такие слова, как «теревинф», «сикер» или «киннамон» встречаются у нее лишь разово, и, естественно, в стихотворениях на восточные те­мы, но и в обычных, не «восточных» стихах свободно употребляются разнообраз­ные славянизмы: существительные «вежды», «волчцы и терние», «врата», «всебла­гой», «елей», «запястье» (в значении «браслет»), «исчадия», «крин», «кумирня», «кущи», «ланиты», «лествица», «ложница», «любострастие», «праотцы», «рамена», «сладостный», «услада», «хваление», «чело», «червонный»; прилагательные «алч­ный», «горний», «бренный», «златотканный», «тленный»; глаголы «вздыматься», «взреять», «возвеселить», «возжаждать», «возжечь», «исторгнуть», «низринуть», «пресытить», «свеять», «смежить», архаичные личные глагольные формы «бле-

285

щет», «обрящешь», «отверзи» и т.д. Встречается у нее союз «затем, что» - тот самый, который впоследствии станет приметой стиля Ахматовой:

. В моей душе - лишь вопли и проклятья, / Затем, что я во власти Духа Зла!

. И призовешь одну меня, / Затем, что я непобедима.

²⁸³ Именно так определяет его Темира Пахмусс (Women Writers in Russian Modernism. p.87).

₂₈₄

Многие кажущиеся архаизмы Вячеслава Иванова являются, на самом деле, неологизмами - так, слова типа «чарый» или «утомный» в словарях церковнославянского языка не зафиксированы. ²⁸⁵ Архаизация проявилась не только на лексическом, но и на морфологическом уровне. При этом интересно, что со временем поэтесса избавляется от форм, звучащих старомодно - например, гла­гольных окончаний на -ося: хотелося, сжалося, снилося и т. д. - и начинает употреблять формы, звучащие не старомодно, а архаично: например, славянское местоимение «иже» - «который»: «Несу я бессмертную душу, / ее же представлю на Суд...»; «ему же имя - верных торжество...». Или формы желательного наклонения с «да»: «Да внидут и мир, и отрада с тобой...»; «Да смирят-

Функция архаизмов у Лохвицкой обычная: повышение стилевой высоты.

Приведем несколько примеров позднего стиля Лохвицкой, местами при­ближающегося даже к державинскому:

Ты, веригами окованный, Бледный странник, посмотри,

Видишь замок заколдованный

В тихом пламени зари?

Позабудь земные тернии, Жизнь светла и широка, Над тобой огни вечерние Расцветили облака.

Свод небесный, весь в сиянии

Ярким пурпуром залит.

Слышишь роз благоухание?..

Я - волшебница Лилит... («Лилит», IV, 17)

. Пусть говорят, что путь твой - путь безумных,

От вечных звезд лица не отврати.

Для пестрой лжи услад и оргий шумных

Не отступай от гордого пути... («Материнский завет», V, 10)

Приди! Испей от чаши сладостной. Свой дух усталый обнови. Я буду светлой, буду радостной,

Я буду гением любви... («Белые розы», ПЗ, 20)

Умеренное использование архаизмов в сочетании со строгим отбором лек­сики создает эффект приближения к стилистике древних языков. Именно так лек­сическими средствами выразилось то, что Вячеслав Иванов назвал «простой и древней душой» поэтессы. Количественное сокращение употребляемых слов при­водит к тому, что они заново обретают первоначальную полноту и цельность зна­чения. То, что в «шаблонном» языке звучит как штамп, в языке рафинированном обретает вторую жизнь. В этом смысле метод Лохвицкой действительно был бли­зок методу Вячеслава Иванова, но тот, будучи эллинистом по области научных ин-

тересов, ориентировался, естественно, на греко-славянскую языковую стихию с ее

ся - и, падши, поклонятся мне...»; «Да славится имя бессмертных в любви...»; «Да славою будет

богатыми словообразовательными возможностями. Лохвицкой эта стихия была чужда. Ее образец - не «Илиада» в переводе Гнедича, а перевод «Песни Песней» -как церковнославянский, так и синодальный русский. Сложные прилагательные у нее встречаются, но как правило, они не несут налета архаизации, а просто переда­ют сложные оттенки и связаны со свойственным ей импрессионизмом: «золотисто-румяный», «зеленовато-синий», «туманно-бледный», «матово-бледный», «огненно-красный», «синевато-черный». Впрочем, и из этого правила есть исключение: биб­лейское сочетание «злато-пурпурный».

Хотя Лохвицкой была чужда изначальная, декларируемая установка на эксперимент, фактически она, безусловно, экспериментировала - правда, более ин­туитивно, чем сознательно. И задачи, выдвигаемые ею были отнюдь не просты. Свидетельство тому - постигавшие ее неудачи. Лохвицкую упрекали в недорабо-танности, стихов, ей ставили в вину излишнюю легкость, с которой она, якобы, пи­сала. Но хотя способность к импровизации у нее была (о чем говорит в воспомина­ниях Немирович-Данченко), архивные данные свидетельствуют о стремлении ра­ботать над словом. Изучение рабочих тетрадей показывает, что во-первых, далеко не все стихи рождались у нее за раз - к некоторым она возвращается на протяжении длительного времени, в тетрадях довольно много вариантов и разночтений; во-вторых, она крайне редко отдавала стихи в печать сразу, не дав им вылежаться. Как правило, промежуток между временем написания и напечатания стихотворений со­ставляет около года. Наконец, она прислушивалась к критическим замечаниям и порой правила первоначальный вариант. Что характерно, ее неудачи в основном связаны с нарушением лексической выдержанности, - причем нередко стихотво­рение портит какая-то одна строчка, и погрешности у нее - двоякого рода. Во-первых, фраза может все-таки звучать шаблонно:

Нет без тебя мне в жизни счастья:

Ни в бледных снах любви иной,

Ни в упоенье самовластья,

ваш путь осиян...»

Ни в чем - когда ты не со мной. (V, 28) «Самовластье», на наш взгляд, уж слишком звучит перепевом Пушкина. Другой пример:

Вы ликуете шумной толпой, Он - всегда и повсюду один. (IV, 65) В первой строчке слышится отголосок тех самых гражданских мотивов, которых Лохвицкая чуждалась («От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови...»). Впрочем, реминисценция была одним из сознательно используе­мых Лохвицкой стилистических приемов (это подметила Т. Ю. Шевцова).

Во-вторых, некоторые новые заимствованные слова нарушают гармонию стилизованного под древность поэтического языка:

Но - сквозь облако сна и туман сладострастья,

О, какой мне сиял бесконечный экстаз

На лице дорогом, побледневшем от счастья,

В глубине затемненных и меркнущих глаз («Первый поцелуй», II, 42 ) Слово «экстаз», вполне уместное в критических статьях, к примеру, Во­лынского, при перенесении в стих остается чужим, искусственным и разрушает гармонию всего стихотворения. Иногда одно и то же подобное слово хорошо впи­сывается в одни стихи, и не очень хорошо - в другие: Например, «символ»: «И ка­ждый символ-лилию бросает Ей на грудь» - звучит натянуто. В случае: «За окном, как символ бдения, / Слышны тихие шаги», - несколько более естественно. Но не­которые заимствованные слова из обихода нового времени, например: «аккорд», «анфилада», «сфера», «марш», «балкон» -«приживаются» в архаизированном лек­сиконе Лохвицкой совершенно органично.

Но рассмотренные погрешности совсем не говорят о недостаточности та­ланта поэтессы или об отсутствии у нее вкуса. Лохвицкая знала свою меру и, в от­личие от своих более самонадеянных современников, не стремилась пролагать но­вые пути для всей русской поэзии. Однако она активно формировала свой индиви­дуальный стиль, а на путях поиска нового неудачи неизбежны, - из поэтов Сереб­ряного века их не миновал никто. Позиция Лохвицкой была тем более уязвима, что ее задача каждый раз была тройственна: она добивалась безупречной музыкально­сти, смысловой ясности и лексической гармонии. Музыкальность выдержива­лась ею всегда, а две другие задачи нередко сталкиваясь, не давали ей путей отсту­пления. В усложненном стихотворении отсутствие удачного варианта легко при­крыть туманным выражением, - сохраняя ясность, иногда приходится отдать пред­почтение штампу.

В целом можно сказать, что поэтический словарь лирики Лохвицкой отве­чает ее общей установке на гимнографичность, на понимание поэзии как высокого культового служения.

2) Эпитеты

В связи с вопросом лексической сочетаемости проследим, как Лохвицкая употребляет эпитеты.

В раннем ее творчестве изобилуют разного рода штампы: «больная грудь», «нега сладострастья», «желанный час», «жаркие лобзанья», «блаженный сон», «упоительный запах», «блаженство упоенья» и т.д. Особенно много у нее клише, касающихся культовой сферы: «неведомый край», «божественный лик», «неизъяс­нимая красота», «неземной восторг», «очарованная мечта», «светлые грезы» и т.д. Поэтесса использует весь имеющийся арсенал поэзии чистого искусства.

Пристрастие к клише, очевидно, является наиболее наглядной иллюстрацией ко второй части высказывания Брюсова: «слишком много в ней нового и слишком много в ней старого». При этом характерно, что Лохвицкая не чуждалась подобных выражений и в зрелый период творчества, уже сформировав свой собственный стиль и обладая достаточным средствами для того, чтобы избегать банальностей. Похоже, что она воспринимала их не как «штампы» (с негативными коннотация­ми), но как своего рода элементы канона, неизбежные для высокого стиля. Некото­рые из этих выражений олицетворяли ее сокровенные убеждения - и она буквально поднимала их на щит, сознательно противопоставляя духу «века сего». Примеры таких клише дает стихотворение «Любовь совершенная»:

Будто сон, - но несбыточней сна,

Как мечта, - но блаженней мечты,

Величаво проходит она

В ореоле святой красоты. (V, 31)

Примечательно и то, что в зрелых стихах Лохвицкой клише не кажутся избитыми - она умеет их подновлять и разнообразить. В приведенном примере подновление совершается за счет гиперболы. Другой, еще более распространенный, путь - варьирование сочетаемости. Рядом с «блаженным видением» и «блаженным миром» появляются «блаженная тишина» и «блаженный ответ», наряду с «лазур­ным небом» и «лазурными далями» употребляются «лазурные своды», «лазурные туманы», «лазурные луны». В ряде случаев определение является не поэтическим, а логическим, превращающим выражение в термин. Лохвицкая употребляет сущест­вующие термины: «бесплотные силы», «бессмертная душа», «вечная жизнь», «веч­ное блаженство», «нетленный свет» и т.д. - и формирует свои: «блаженное пробу-жденье», «бессмертная любовь», «святое пламя». На этом пути некоторые ее выра­жения очень близки блоковским: «голубые края», «голубой путь», «нездешние страны», «надзвездный мир». Средством разнообразить устоявшиеся сочетания яв­ляется метафорическое переосмысление, катахреза и оксюморон.

Катахреза - прием очень распространенный в поэзии символизма, своего рода «визитная карточка» декадентства. Заметность сделала его предметом насмешек. Ср. ироническое четверостишие А.Н. Майкова:

У декадента все, о чем не говори,

Как бы навыворот - пример тому свидетель:

Он видел музыку, он слышал свет зари,

Он обонял звезду, он щупал добродетель. Между тем, нарекание вызывал, очевидно, не столько сам прием, правомочно существовавший в поэзии с древности,²⁸⁶ а злоупотребление им, использование его в качестве одного из основных выразительных средств. Синестезия, нераздельность чувств, пленила поклонников новой поэзии, прежде всего, в творчестве Верлена.

Использование Лохвицкой этого одиозного приема едва ли можно объяснить сторонним влиянием новой поэзии. Сам принцип катахрезы - парадоксальность, совмещение несовместимого - был в высшей степени созвучен ее душевному скла­ду. Уже в ранних произведениях - например, поэме «У моря» 1890 г. встречает­ся «гиацинтов чудный звон». В дальнейшем она пользовалась этим приемом до­вольно умеренно, хотя постоянно. Примеры, которые дает ее поэзия, довольно мно­гочисленны, хотя в сравнении с устойчивыми клише их удельный вес невелик: «алая музыка восхода», «ароматный привет», «безбрежный путь», «вещий свет», «звездная пес­ня», «звон лунных чар», «золотистый трепет утра», «лазурный гимн», «лазурные мгновения», «ла­зурная тоска», «лазурная трава», «лунная греза», «лунная тишина», «лунный мир», «лучистые дни», «лучистый легион», «огонь созвучий», «пламенная тоска», «прозрачные сны», «прозрачный взор», «прозрачный стих», «радужный век», «серебряные песенки», «серебряный звон», «серебря­ный путь», «хрустальная душа», «хрустальная степь», «хрустальная чистота», «хрустальные со­звучия», «хрустальный голосок» и др.

Относительно нередки и примеры оксюморона: «алые травы», «беззвучная песнь», «бледное зарево», «горькие наслаждения», «неведомая отчиз­на», «пламенные струи фонтанов», «страстный лепет», «утренняя ночь»; фраза : «Горячий день не в силах изнемочь» - и т. д.

Кроме того, Лохвицкая иногда употребляет постоянные эпитеты русского фольклора: «синее море», «золотое солнце», «широкое поле», «чистое поле», «буй­ный ветр», «белая береза», а также типичные для переводов древней восточной по­эзии сочетания с родительным падежом несогласованного определения: «ветер юга», «страна снегов», «страна обетованья», «ветер пустыни», «роза Иерихона», «лилия долин», «край солнца и роз», «долина роз», «рощи пальм» и т. д. Такие вы­ражения придают ее стихам соответствующий восточный или просто архаический колорит.

Нередко у нее и употребление двойных, усиленных эпитетов: «В венках из белых, белых роз» «Я оделась в черный-черный бархат» «Белый-белый мне сплети венок».

Однако в целом статические эпитеты для Лохвицкой - далеко не главное средство выразительности, и как раз в их выборе у нее нередко случались неудачи.

Ср. у Горация ода «К Пирре»: .. .aequora / nigris aspera ventis /emirabitur insolens - «он, не­привычный, будет удивляться, что гладь моря стала шершавой от черных ветров».

Рассматривая ее творчество в его эволюционном развитии, можно сказать, что у нее наметилась тенденция к умалению роли прилагательного, и переноса основного центра тяжести на существительное и в особенности глагол. Пример такого стиля:

За нами месяц, пред нами горы,

Характеристики

Список файлов диссертации