Диссертация (1102167), страница 13

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 13)

Эти феи - ворожеи. <.. .> Злая фея Атимаис. <.. .>

3. Злые феи, две сестры,

В богословии «Новым Адамом» называется Христос.

Притворяться не умеют.

Бойся в море злой поры, Если обе чары деют.

Проявления этого мирового зла в поэтическом мире Сологуба ощущаются постоянно: «злые облака», солнце - «лютый змей», мечущий «огненные стрелы», «в паденье дня к закату своему // есть что-то мстительное, злое». При этом легко заметить, что семантика самого слова «зло» размывается, ее заменяет игра звуков, в которой прилагательное «злой» по созвучию оказывается в одном ряду со словами «золотой» и «лазурный». За необычностью образного ряда угадывается горький скепсис автора: «Не хочет жизни Бог // И жизнь не хочет Бога».

Религиозное мировоззрение Лохвицкой не может допустить онтологической природы зла. Само слово «зло» у нее всегда окрашено негативно, и там, где зло вы­является, гармония нарушается, а красота искажается, перестает быть собой: В усмешке гордой, зло скривясь, раздвинулись уста, И стала страшною ее земная красота... («Мюргит» - IV, 99) Другое дело, что зло нередко прикрывается красотой - именно потому, что само по себе оно не привлекает человеческую душу. Эта красота тем более притя­гательна, что часто она сочетается с ощущением силы, власти, свободы. Возможно, аллегорически эту идею выражает образ духов огня - саламандр: Дышит жизнь в движеньях исступленных, Скрыта смерть их бешеной игрой. («Саламандры» - III, 70) Осознание того, что такая красота оказывается лишь приманкой, увлекающей в бездну, создает у Лохвицкой трагическую коллизию.

Мысль о красоте самого зла вкладывается в уста однозначно отрицательной героини драмы «Бессмертная любовь» - Фаустины, «злого гения» главных героев, по вине которой они гибнут. Декадентская точка зрения высказывается ею по пово­ду спетой певцами колдовской песни - гримуара:

О, что за песнь, о, что за красота! Пой гримуар - и будет все доступно!

Какая власть, какое торжество! («Бессмертная любовь» - IV, 128) Если бы эти слова и выражали принципиальную позицию автора, то они, во всяком случае, противоречили бы многочисленным цитированным выше стихотво­рениям. Собственно, и в текст самого «гримуара», которым восхищается Фаусти-на, не может быть выражением авторской позиции - уж слишком неприкрыто в нем утверждается аморализм и зло, между тем как в природе человека - всегда при­крывать зло добром:

Ты хочешь власти? - Будет власть.

Лишь надо клад тебе украсть.

Ты руку мертвую зажги -

И мертвым сном уснут враги.

Пока твой факел будет тлеть,

Иди, обшарь чужую клеть,

Для чародея нет преград, -

Пой гримуар, найдется клад! («Бессмертная любовь» - IV, 128) Скорее это произведение можно воспринимать как пародию на декларации декадентов, прославляющих одновременно «и Господа, и Дьявола». Лохвицкая, на­сколько позволяют судить биографические свидетельства, была человеком цель­ным - именно это в ней так раздражало Брюсова, именно поэтому модернисты не признали в ней «свою».

Ср. рецензию К.Р. на V том стихотворений Лохвицкой: «Заколдованные портреты, сияющие страшной улыбкой горбуны с волчьими зубами, хохот привидений, средневековые казни и кост­ры, чаши колдовского напитка, шестирогий венчик сатаны, магические жезлы со сплетенными змеями, должно быть так крепко приковали г-жу Лохвицкую к грешной земле или даже к преис­подней, что на пять стихотворений отдела «Небеса» не хватило подъема». - Шестнадцатое прису­ждение Пушкинских премий. // Сборник ОРЯС. СПб., 1905, т. 81. с. 39.

Большая часть приведенных в данной главе примеров взята из IV тома - по мнению Брюсова, самого слабого. Эти примеры показывают, что Брюсов подходит к творчеству Лохвицкой тенденциозно, и что главная причина его негативной оценки - не художественное несовершенство стихов, а диаметральная противопо­ложность высказываемых поэтессой взглядов - его собственным. Тем не менее ог­раничиться только этими стихами значило бы допустить натяжку. Поэтому остано­вимся и на тех примерах, которые вызвали одобрение Брюсова, Бальмонта и других модернистов - и негодование критиков чистого искусства - таких как К.Р.¹⁵⁴

Постараемся показать, что «инфернальные» стихотворения Лохвицкой пи­сались не с целью создания «эстетики ужаса», а в силу каких-то иных причин и по­буждений, которые предстоит установить.

При внимательном рассмотрении этих стихотворений видно, что в них обяза­тельно присутствует нравственная оценка - как раз эта особенность делает эти сти­хотворения «жуткими». Поэтесса всегда знает, что зло это зло, никогда не называет зло добром, и не делает вида, что она не чувствует между ними никакой разницы, -в отличие, к примеру, от Брюсова, который устраняет нравственную оценку как таковую. А где ее нет, исчезает и страх:

Как старый маг, я продал душу И пакт мой с Дьяволом свершен. Доколь я клятвы не нарушу, Мне без лукавства служит он. Здесь мысль, страшная по сути, излагается совершенно бесстрастно - и от этого воспринимается спокойно.

Подобные высказывания есть у Бальмонта: . Я не хотел бы жить в раю Меж тупоумцев экстатических. Я гибну, гибну - и пою, Безумный демон снов лирических.¹⁵⁵ Нравственная оценка также снимается, особая вызывающая поза подчерки­вает привлекательность убеждений лирического героя.

¹⁵⁵ Кстати, выражение «демон снов лирических» - указывает на стихотворную полемику именно с Лохвицкой, поскольку это один из частых образов ее поэзии.

Для сравнения проанализируем стихотворение Лохвицкой «Ночь перед пыт­кой» - одно из самых мрачных, тех самых, которые дали Брюсову основания на­звать «колдуньей» саму поэтессу и заподозрить, что в своем творчестве она пере­шла некую грань, из-за которой нет возврата. Стихотворение предваряет латинский эпиграф: cum morte foedus ineunt et pactem faciunt cum inferno¹⁵⁶.

156

Они вступают в соглашение со смертью и заключают договор с адом.

Огонь - ему услада. 7. Аминь! Крепка моя печать, -Да слабый закалится!»

1. Я чашу выпила до дна

Бесовского напитка.

Мне ночь последняя дана

А завтра будет пытка.

1. Со мной и други, и враги, -Сравняла всех темница. «Ведь ты сильна. О, помоги!» Их умоляют лица.

2. Да, я - сильна! Сюда! Ко мне, Неимущие лика.

И вот, - летят, в дыму, в огне, Хохочут, стонут дико.

1. Грядет во славе Сатана, Грядет со свитой многой. Над ним - двурогая луна И венчик шестирогий.

2. «Я - вам отец!» - Он возопил. Кто здесь боится муки?

Да примет знак Великих сил На грудь, чело и руки.

6. Подобен камню будет тот,

Кто носит стигмат ада.

Он под бичами запоет.

Кто смеет здесь чего-то ждать?!

Рыдать?.. Взывать?.. Молиться?!! (V, 69)

Прежде всего, стихотворение отличает ощутимая эмоциональная окрашен-

ность. В четырех строфах из семи - 2-й, 3-й, 5-й и 7-й присутствует восклицатель­ная интонация, в 5-й строфе к ней присоединяется вопросительная, в 7-й обе инто­нации чередуются, полностью вытесняя обычную повествовательную. Четкий ритм четырехстопного ямба подчеркивает эмоциональную напряженность. Первые две с половиной строфы передают торжество и в то же время спокойствие колдуньи. Ей принадлежит лишь одно восклицание в 3-й строфе, другое, во 2-й - обращенное мольбы заключенных о помощи. Два последние стиха 3-й строфы и 4-я - повество­вание о явлении сатаны. Здесь пугают лишь сами реалии: «летят в огне, в дыму, // Хохочут, стонут дико». Двурогая луна и шестирогий венчик над сатаной символи­зирует изменчивость, неверность. Следующая, 5-я строфа, по первому впечатле­нию, звучит кощунственно: к сатане применяются характеристики Бога - ср. у про­рока Исайи (19, 1): «Господь Бог грядет с силою Своею». Кощунственность под­черкивается славянизмом: «грядет во славе». К.Р. в указанной рецензии на V том выражал неодобрительное недоумение по поводу того, что в аду изъясняются по-церковнославянски. Между тем, это вполне оправданно: как говорится во многих святоотеческих писаниях, сатана - подражатель, «обезьяна» Бога. Таким спосо­бом создается картина «перевернутого» мира. Первые слова сатаны еще более уп­рочивают ее: «Я - ваш отец!» - опять-таки пародия на Бога. Таким образом, мысль о Царстве Божием, где царит истина, а не изменчивая ложь, и сравнение с ним по­стоянно подспудно ощущаются, хотя упоминаний о Боге нет. Далее следуют обна­деживающие обещания сатаны. В 7-й строфе его речь завершается, последние 2 стиха - продолжение слов колдуньи. В противовес спокойной речи первых строф, ее интонация становится все более и более угрожающей. Она говорит уже не с рав­ными, а с рабами: «Кто смеет здесь чего-то ждать?! \ Рыдать?.. Вздыхать?.. Молить­ся?!!!» Последнее слово вызывает ее особый гнев, и в сознании еще раз всплывает образ Царства Божия, царства истины и свободы - уже навеки утраченного, - и вырисовывается картина вечного рабства в аду. Кто не замечает этой ловушки, то­му мощь и сила зла действительно могут показаться привлекательными, и те гото­вы произвольно зачислить Лохвицкую в свои союзники. Именно так поступил Брюсов. Если бы у Лохвицкой преобладали такие стихотворения - он и его едино­мышленники, очевидно, признали бы ее, но слишком многое в ее творчестве в це­лом сопротивляется такой трактовке - отчего остается только выбрать у нее «сти­хотворений 10 - 15 истинно безупречных».

157

Вопреки утверждению Брюсова, Венгерова и др. никакого «культа сатаны» у Лохвицкой нет даже в самых «мрачных» ее стихах, рассматриваемых в отдельно­сти. Напротив, они звучат как грозное предостережение - особенно в контексте эпохи. В V томе, кроме того, важно композиционное расположение цикла «Сред­ние века», в который входит это стихотворение.¹⁵⁸ Композиционно показывается амплитуда колебаний: вверх - вниз, - но заключительное движение, уже с предпо­следнего цикла «Наваждения» - это движение вверх:

Венгеров С.А. // Новый энциклопедический словарь. т. 34. Пг., 1915. с. 943 - 944. ¹⁵⁸ Последовательность циклов: «Песни возрождения» -«Веянья смерти» - «Любовь» - «Баллады и фантазии» - «Средние века» - «Наваждения» - «Небеса».

- Отойди от меня, - я сказала Ему,

Ты - низвергнутый в вечную тьму Отойди. Я иду по иному пути, Я хочу совершенство найти... («Искуситель» - V, 80) Таким образом, обвинение в «сатанизме» должно быть с Лохвицкой снято. Однако согласно святоотеческой традиции - скорее неписаным законам, чем фик­сированным правилам, подробно говорить о темной силе, даже в целях обличения ее, не полагается;¹⁵⁹ это тема табуированная. Человеку твердой христианской веры трудно понять, зачем вообще надо прикасаться к столь опасным сферам - это все равно, что совать пальцы в электрическую розетку. Вызывать на борьбу силы ада можно только от недомыслия. Но не случайно героиня Лохвицкой - «неразумная дева». Тот же факт, что этой тематике посвящены стихи, написанные ею относи­тельно незадолго до смерти, заставляет подойти к ним с особым вниманием. Пред­ставляется, что причиной обращения к ним в значительной мере является совер­шенно реальное болезненное состояние поэтессы.

5) Болезненность

¹⁵⁹ В современной западной христианской литературе табу на «инфернальные» темы отсутствует, яркий пример тому - популярная книга К.С. Льюиса «Письма Баламута», где подробно описыва­ется психология бесов как раз с целью показать, насколько опасна нечистая сила. Приемы кото­рыми пользуется писатель, в принципе сходны с описанными приемами Лохвицкой. В православ­ной среде отношение к этой книге неоднозначно: принципиального запрета на нее нет и в некото­рых приходах, ориентированных на сближение с западными конфессиями, она даже рекомендует­ся к прочтению, но православные верующие традиционного воспитания относятся к ней скорее отрицательно.

Мотивы «болезни» и болезненности», в принципе характерные для модерни­стского творчества, у Лохвицкой, как было сказано выше, находят совершенно кон­кретное биографическое оправдание. Признаки «болезненности» в позднем ее творчестве отмечали многие критики. Впрочем, уже и в ранних стихах, видели «болезненную напряженность чувства». Большинство видело в этом влияние дека­дентства, но некоторые замечали, что «естественный скат к декадентству» был в

160

самой природе ее дарования.

В рабочей тетради Лохвицкой 1900 - 1902 гг.¹⁶¹ есть наброски какого-то про­заического текста. Это рассказ об общении с мертвецами и вампирами в духе Эдга­ра По. Начинается он словами: «От одной моей умершей подруги осталась тетрадь, которую покойная завещала мне...» - то есть дистанция между автором и героиней рассказа дается сразу. Тем не менее характеристика «подруги» как нельзя лучше подходит к самой Лохвицкой: «Это была молодая женщина <.. .> Она была веселая,

Характеристики

Список файлов диссертации