Диссертация (1102167), страница 9

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 9)

«Что странного или непозволительного в знойных грезах молодой девушки, в ее кокетстве, даже в любовании собой? Почему ей не воспевать блеск и веселье бала, которыми она упивалась, не изображать себя сказочной героиней, не разбрасывать в стихах пышных и нежных цветов?» ¹¹⁸

Позволим себе привести пространную цитату еще из одной статьи, поя­вившейся после смерти Лохвицкой. Автор ее, написавший ее в форме письма из Венеции и подписавшийся «Владимир Ж.» - по-видимому, кто-то из полит­эмигрантов.

¹¹⁷ Газетные заметки с критическими отзывами о своем творчестве Лохвицкая собирала в специ-
альный альбом (РО ИРЛИ, ф. 486, № 70) - с беспристрастностью стороннего наблюдателя, не де-
лая различия между отзывами положительными и отрицательными.

¹¹⁸ Минский Н.М. Указ. соч.

«Лохвицкой сделали репутацию пикантной поэтессы. Удивительно даже было чи­тать, как толстые журналы, еще имевшие в то время большой авторитет и считавшиеся непо­грешимыми, позволяли себе - выражаясь по-южному - биндюжнические насмешки по этому поводу. <...> Прежде всего, читая стихи Лохвицкой, я поразился нюху ее критиков. По их отзывам получалось впечатление, будто стихи сплошь "такие": оказалось, что на томик в 200 с чем-то страниц имелось три или четыре вещицы, которые можно было с большей или меньшей натяжкой отнести к разряду "таких". Крайне типично для того благочестивого де­сятилетия, что рецензентам бросились в глаза именно эти мелочи и заслонили собой все остальное. Не берусь судить, что это было - нехорошо направленное внимание или строгость бакалейно-обиходной морали - во всяком случае, мещанство. Да и в тех немногих вещицах, которые вызывали придирки, не было решительно ничего скверного. Ни в одной строчке не слышалось запаха того лимбургского сыру, того нарочитого, старательно извращенного рас­путства. - которым щеголяют иные коллеги Лохвицкой мужского пола. Ничего похожего даже в отдаленной степени. В самых горячих стихотворениях у нее чувствовалась женствен­ная сдержанность, чувствовалось, что это говорит неиспорченный человек, говорит просто и искренно про то, что ему кажется красивым, никаких фокусов в поте лица не придумывает и никому не старается нарочно подействовать на нервы. Нормальный порядочный человек прочтет эти стихи с таким же чувством, как главу о визите Елены к Инсарову из "Накану-

не"».¹¹⁹

Все до сих пор цитированные критические отзывы принадлежали мужчи­нам. Что касается «представительниц слабого пола», то для них для открыв­шаяся для женщины возможность оставаться в творчестве собой, несомненно, была гораздо более привлекательна. Значительная часть читательниц могла бы выразить свое отношение к стихам Лохвицкой словами Т.Л. Щепкиной-Куперник:

«Часто встречая Ваши стихи, я всегда прочитывала их с таким удовольствием, какое редко мне доставляли наши теперешние поэты. Они всегда задевали в моей душе затаенные струны».¹²⁰

Владимир Ж. Наброски без заглавия. // Русь, 1905, № 221. РО ИРЛИ, ф. 486, оп. 1, № 66.

^{За 15 - 20 лет с начала 1890-х до начала 1910-х гг. статус «женской по­эзии» в корне изменился. Не исключено, что сама ранняя смерть Лохвицкой в какой-то мере способствовала общему смягчению тона критиков по отношению к пишущим женщинам. И Минский, и автор «Набросков без заглавия», и неко­торые другие авторы некрологов, не сговариваясь, бросили «либеральной кри­тике» упрек в нетактичном, а порой и жестоком обращении с несомненным та­лантом, возможно, способствовавшем душевному слому столь много обещав­шего автора.121 Для Ахматовой и Цветаевой, права «освобожденного женско­го естества» уже бесспорны и не требуют доказательств. И этих поэтесс уже го­раздо реже упрекают в том, за что беспощадно критиковали Лохвицкую.122 Для современного читателя и вовсе было бы странным прочитать в адрес Ахмато­вой или Цветаевой отзыв, подобный цитированной рецензии Якубовича, -притом, что в интимной откровенности Цветаева пошла несравненно дальше Лохвицкой. В 1910-е гг. общественное признание права женщины открыто го­ворить о сокровенных чувствах создало возможность для появления даже тако­го феномена, как София Парнок.}

Так ли это - сказать трудно. К критике Лохвицкая относилась довольно спокойно и не без юмора (ср. ее письмо к А. Коринфскому - РГАЛИ, ф. 2571, оп. 1., № 211, л . 8), цену себе она зна­ла, и сами по себе критические отзывы едва ли были способны ввести ее в состояние депрессии. Но как дополнительный угнетающий фактор они, несомненно, могли сыграть свою роль. Приме­ром нетактичности на грани непорядочности может служить история с пародистом Шебуевым, напечатавшим несколько своих пародий под именем Лохвицкой. Жестокость «шутки» состояла в том, что, как бы не повела себя поэтесса, она в любом случае оказывалась в положении двусмыс­ленном и неловком. Когда такие пародии появились в газете «Звезда», она вынуждена была зая­вить в печати, что никогда не сотрудничала в означенной газете. В другой раз она решилась про­игнорировать подобное действие, но газеты ее же и обвинили в том, что она не потрудилась выяс­нить недоразумение. (см. «Одесские новости», 1903, № 6093).

¹²² Ср. отзывы на «Вечерний альбом» Цветаевой: «... Отмечалась, конечно, вызывающая интим-ность,"словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру" (Брюсов); но вы­зывающая позиция в это время входила в правила хорошего поэтического тона и никого сама по себе не отпугивала» (Гаспаров М.Л. Марина Цветаева. - в кн. О русской поэзии, СПб., 2001, с.

139.)

Но по мере того, как женщины-поэты все смелее открывали свой внут­ренний мир, заслуги Лохвицкой постепенно стали забываться. Однако причина этого была не в недостаточной ее талантливости, а в том, что эволюция ее творчества шла в направлении прямо противоположном общим устремлениям русской интеллигенции тех лет. Так, неприемлемой оказалась ее возраставшая и углублявшаяся со временем религиозность.

2) Христианская религиозность

Религиозный взгляд на мир ощущается в поэзии Лохвицкой на протяжении всего ее творческого пути, начиная с первых шагов, хотя конфессиональная ее при­надлежность вызывает некоторые вопросы. Она была воспитана в православной вере, с которой, надо понимать, никогда не порывала, хотя выраженной церковно­сти и присущего многим русским поэтам тяготение к эстетике национальной фор­мы Православия у нее не наблюдается. Уютный мир русского православного храма с его золотыми куполами, иконами, лампадками, свечами, ощущением близости святых и особенно Божией Матери, остается поэтессе чужд. Не случайно, судя по переписке, ее совсем не вдохновляла Москва, в которой она после четырех лет

123

жизни (не считая детства) знала лишь несколько главных улиц . Никак не отра­зился в ее стихах и Ярославль. Впрочем, сами по себе теплые чувства к православ­ному обряду у русских писателей далеко не всегда предполагают религиозность и могут объясняться лишь ностальгией по детству и неразрывному с церковностью уюту дореволюционного домашнего быта. У Лохвицкой же религиозное мировоз­зрение определяет не только поэзию, но и жизнь - и это гораздо более существен-124

но.

¹²³ См. ее письма к А. Коринфскому - РГАЛИ, ф. 2571, оп. 1, № 211.

¹²⁴ Конфессиональная «размытость» религиозности Лохвицкой отчасти объясняется и тем,
что муж ее был, вероятнее всего, католиком. Церковь в ее изображении нередко выглядит
католической (со звуками органа).

Имеющиеся биографические сведения крайне скудны и отрывочны. Сами по себе они никакой ценности не имеют, но, обильно подкрепленные материалом по­эзии, дают возможность говорить о Лохвицкой, как о человеке верующем. О вполне традиционном (для образованного сословия) православном воспитании в ее семье можно судить по автобиографическим произведениям Тэффи. Отроческие годы Мирры Лохвицкой прошли в закрытом учебном заведении. Институтский бытовой уклад, да и просто жизнь в отрыве от семьи,¹²⁵ с неизбежным чувством тоски и незащищенности, как правило, способствовали обострению у воспитанниц религи­озного чувства. Отношения с институтским законоучителем у Лохвицкой склады­вались благополучно. Из трех отличных оценок в ее аттестате одна - по закону Бо-жию.¹²⁶ Одно из двух стихотворений, изданных отдельной брошюрой незадолго до окончания института, называлось «Сила веры».

Об осознанной религиозности свидетельствует тот факт, что Лохвицкая на­меренно искала сближения с А. Волынским. Обратиться к нему ее побудили статьи в журнале «Северный вестник», в которых критик выражал, прежде всего, религи­озное понимание искусства:

«Я, как умел, отстаивал в моих статьях мысль, что только идеализм - созерцание жизни в идеях духа, в идеях божества и религии - может дать объяснение искусству, законам художест-

127

¹²⁵ Во времена Лохвицкой институтские порядки были уже менее строги, чем в первой половине
XIX в., когда воспитанницы по шесть-семь, а то и девять лет проводили в институте безотлучно -
в пореформенный период их стали отпускать домой на каникулы.

¹²⁶ См. ЦИАМ, ф. 459, оп. 10, № 7534, л. 74. Основной ее балл - «очень хорошо», оценка «отлич-
но» стоит только по русскому языку (предмет включал в себя и литературу), Закону Божию и тес-
но связанной с ним в системе институтского преподавания педагогике. В последний учебный год
Лохвицкая, вероятно, серьезно болела - в журнале учителя русского языка, Д.Д. Языкова (РГАЛИ,
ф. 637, оп.1, № 45, с. 124 - 127), отмечено ее отсутствие на занятиях в течение полутора месяцев,
так что высший балл у нее получился, надо понимать, только по любимым предметам. При срав-
нении результатов Лохвицкой с успехами ее одноклассниц видно, что отличная оценка по Закону
Божию стоит не у всех, так что ее нельзя объяснить индифферентной милостью «доброго батюш-
ки».

¹²⁷ Волынский А.Л. Борьба за идеализм. СПб., 1900, с. Ш.

венного творчества и живой импульс ко всякому творчеству - практическому, нравственному». Лохвицкая твердо верила, что нашла в нем единомышленника: «Повторяю, мне дорого именно Ваше мнение и одна из главных причин моей поездки в Петербург будет, конечно, желание увидеться с Вами. Я не говорю мне кажется, (подчеркнуто ав­тором - Т. А.) что мы поймем друг друга, потому что я убеждена в этом. Не будь во мне этой уве­ренности, разве стала бы я Вам, совсем незнакомому мне человеку, писать на четырех страницах,

злоупотребляя Вашим временем и терпением? Но я знаю, что Вы отнесетесь к этому так, как бы мне хотелось, потому что иначе быть не может, потому что иначе было бы невозможно».¹²⁸

¹²⁸ РГАЛИ, ф. 95, оп. 1, № 616, л. 6. Тем не менее Лохвицкая обманулась в своих ожиданиях. Во­лынский увидел у нее лишь «прелестный чисто-эротический талант» (см. «Северные цветы». М. 1902, с. 242), религиозные же темы счел для нее «непосильными». Рецензия, напечатанная в №№ 8 - 9 «Северного вестника» за 1898 г. и впоследствии вошедшая в сборник «Борьба за идеализм», окончательно рассеяла иллюзии поэтессы. В своих воспоминаниях «Русские женщины» Волын­ский говорил о Лохвицкой с симпатией, но признавался, что помнит ее «неотчетливо» (Минувшее, вып. 17. - СПб., 1994, с. 275). Порыва поэтессы к сближению (для нее, - насколько можно судить по ее переписке в целом, - из ряда вон выходящего и совершенно нехарактерного) он не оценил. Его письма к ней выдержаны в тоне галантно-игривом. Тем не менее хочется указать на исследо­вательскую ошибку, которая грозит стать регулярной - она звучит и в публикации Л. А. Евстиг­неевой, и в диссертации Т.Ю. Шевцовой. Письмо Лохвицкой к Волынскому, в архивном собрании помещенное последним, исследователи почему-то воспринимают как последнее фактически, и это создает впечатление, что отношения их закончились чуть не разрывом, т.к. тон письма довольно натянутый: «Милостивый Государь! Читая Ваши критические статьи о поэзии, я наивно полагала, что могу до некоторой степени удовлетворить эстетические требования Вашего журнала. Почему именно мои стихи не подошли к нему, остается для меня тайной.» Письмо датировано 18 октяб­ря, год не указан, - отчего оно и попало в конец подборки. Однако обращение «милостивый госу­дарь», согласно эпистолярному этикету, употреблялось в письмах малознакомым людям, что было весьма удобно в случае, когда пишущий не знал имени и отчества своего адресата. Переход на это обращение после того, как корреспонденты уже называли друг друга по имени-отчеству, малове­роятен. Так что письмо относится не к конечному, а к начальному этапу их отношений, не к 1898, а к 1896 г., когда первые присланные стихи Волынского не удовлетворили, и Лохвицкая действи­тельно не могла понять, что ему не нравится. Судя по всему, их отношения оставались вполне дружественными до конца, хотя настоящего сближения между ними так и не произошло. Нельзя не отметить, что судьбы Волынского и Лохвицкой в общем литературном процессе чем-то сход­ны: каждый оставался в своих убеждениях одиночкой и шел своим путем, не примыкая ни к од­ному из существующих направлений.

^{Заслуживает внимания эпизод, который вспоминает И. Гриневская. Обе женщины вместе пошли на панихиду в годовщину смерти Полонского, но Гринев­ская перепутала адрес, и они пришли не в ту церковь.}

«Стоим... Слушаем службу... Наконец, она мне тихо говорит: «Изабелла Аркадьевна, поминают Анну, а не Якова» - Я невольно очнулась от мыслей, в которые была погружена. «Что,

Характеристики

Список файлов диссертации