Диссертация (1102167), страница 4
Текст из файла (страница 4)
45
На наш взгляд, эти явления взаимосвязаны. 46 Cioran S. Ibidem, p. 331.
В 1982 г. в Питтсбурге появилось первое монографическое исследование о Лохвицкой - докторская диссертация Р. Гридана: «"Дуализм" Мирры Лохвицкой как
"романтический конфликт" и его отражение в ее поэзии». К сожалению, в России эта работа недоступна и мы можем ограничиться лишь повторением слов К. Гро-уберг: «Р. Гридан утверждает, что любовная лирика Лохвицкой подготовила почву
47
для появления такой крупной фигуры, как Ахматова». Судя по формулировке темы, позволим себе высказать собственное предположение, что исследователь решает вопрос в том же ключе, что и Сайоран.
В 1978 г. вышла антология женской поэзии русского модернизма, подготовленная Темирой Пахмусс. В краткой справке, посвященной поэтессе, также подчеркивается ее фактическая принадлежность к символизму, хотя и указывается, что сами символисты, за исключением Бальмонта, «не признали в ней родственного духа». «К сожалению, вероятно, излишняя весомость мира страсти и чувственности в ее ранней поэзии, привела критиков к недооценке более интеллектуального аспекта ее позднего творчества. Действительно, они понимали Лохвицкую просто как "певицу любви и страсти". Но позднейшая фаза ее эволюции как художника противоречит их суждению <.> Более того, в поздних стихах поэт не ограничивает себя специфически-женским сознанием. Мирра Лохвицкая была не только представительницей женской линии декаданса. Как и другие поэты-символисты, она верила в высшую реальность. Вечные небесные сады в ее поэзии исполнены духовной значимости. Та же неоднозначность свойственна поэзии Зинаиды Гиппиус и Александра Блока».48
Dictionary of Russian women writers. London, 1994. p. 382.
48 Women-writers in Russian Modernism. An Anthology. Translated and edited by Temira Pachmuss. Ur-
bana - Chicago - London, 1978, p 91 - 92.
49 Heldt B. Terrible perfection. Women and Russian literature. Bloomington and Indianopolis, 1987, p.
117.
В последние десятилетия Лохвицкая попала в поле зрение ряда западных специалистов в силу укрепления на Западе феминистического движения и в связи с этим - ростом общего интереса к женскому творчеству. Так, пишущая «в традициях американского феминизма» Барбара Хельдт утверждает, что «Ахматова и Цветаева, конечно, связаны с ее традицией "освобожденного женского естества"».49 К сожалению, характер этой связи в ее работе никак не раскрывается. Однако другая, лийскйскаяс слессошдоватнлцницжеДжТау біТау,бсіана в едраведзамечаеам ечает«< Сердце феминистки едва ли может радоваться той готовности, с которой Лохвицкая обычно подчиняет свою личность не только велениям страсти, но и господству ее возлюб-
50
ленного-мужчины».
Уже упоминавшаяся американская исследовательница К. Гроуберг в «Словаре русских женщин писателе » констатировала, что роль Лохвицко в «женско поэзии» «все еще ждет взвешенно и справедливо оценки», указав, что и в целом ее «влияние на современников и поздне ших поэтов только начинает осознаваться».51
Открытая постановка вопроса о восстановлении поэзии Лохвицко в правах принадлежит известному русско-американскому слависту В.Ф. Маркову. Наиболее определенно она сформулирована в его статье «Русские сумеречники»:
«Она представляет собой промежуточную стадию между Фетом и Бальмонтом в поэзии любви-ночи-парка, но она есть нечто большее. Ее "жгучий, женственный стих" определенно заслуживает внимания и реабилитации. Даже при том, что ее словарь содержит слишком много клише для нашего слуха, в ее поэзии есть настоящая сила и напор». Чуть ниже Марков говорит, что «Лохвицкая - это кладезь пророческих предвосхищений <.. .> Она опередила Бальмонта почти на десять лет своим "К солнцу" <.. .> Другие поэты также слышатся в ее строках. Самое первое стихотворение первой книги ее стихов звучит как предвестие Гиппиус, Бальмонта и Сологуба, а кроме того, некоторых "соловьевских" аспектов Блока. Лохвицкая писала о канатной плясунье (и об "одиночестве вдвоем") до Ахматовой, объясняла природу наяды до Цветаевой, ставила в стихи "дождь" и "плащ" до Юрия Живаго и употребляла слова вроде "теревинф" до Вячеслава Иванова. Более важно
52
то, что именно Лохвицкая, а не Ахматова, "научила женщин говорить"».
50 Women writers in Russian literature. London, 1994, p. 174.
51 Dictionary of Russian women writers. p. 381 - 384.
52 Markov. V. Russian crepuscolary: Minskij, Merezhkovskij, Loxvickaya. // Russian literature and his-
tory. Jerusalem, 1989, p.80.
Откликом на новую постановку задачи стала первая в России монографическая работа, посвященная творчеству Мирры Лохвицкой - диссертация Т.Ю. Шевцовой, защита которой состоялась в МПГУ в 1898 г. Эта работа представляет исключительную ценность по охвату материала: исследовательница выявила и проработала практически все доступные российские архивные источники, а также вышла на потомков поэтессы.54 В диссертации прослеживается эволюция творчества Лохвицкой и оценка ее современной критикой, впервые дается попытка периодизации ее творчества, анализируются некоторые особенности поэтической манеры, высказываются предположения о поэтических предшественниках и отдельно рассматриваются связи с творчеством Бальмонта, Ахматовой и Цветаевой. Работа содержит немало интересных наблюдений. Но неизбежный для первого этапа работы слишком широкий охват материала не позволил исследовательнице сделать конкретные теоретические выводы, в результате чего общим выводом стало несколько расплывчатое утверждение: «Интенсивность художественных свершений, многообразие и плодотворность жанровых построений, отразивших совершенствование поэтического мастерства, воистину поставили Лохвицкую в ряд художников, вне наследия которых история русской поэзии будет неполной, обедненной».55
Шевцова Т.Ю. «Творчество Мирры Лохвицкой. Традиции русской литературной классики, связь с поэтами-современниками» М., 1998.
54 К сожалению, архив Лохвицкой, сам по себе довольно скудный и разбросанный по нескольким
хранилищам Москвы и Петербурга, принципиально новых материалов не дает, но позволяет уточ-
нить ряд фактов и устранить многие укоренившиеся ошибки. Поиск материалов, возможно, ос-
тавшихся у родственников, и скорее всего, попавших за границу, требует большого энтузиазма,
времени и средств. Кое-какие сведения, несомненно, могло бы дать собрание Тэффи в Бахметев-
ском архиве Колумбийского университета (Нью-Йорк), но оно также труднодоступно.
55 Шевцова. Т.Ю. Указ соч., с. 204.
Возможно, именно эта нечеткость вывода привела к тому, что следующая исследовательница, обратившаяся изучению к творчеству Лохвицкой, В.Г. Макашина, предпочла вернуться к традиционному для дореволюционной критики и советской науки взгляду на Лохвицкую как на неглубокого поэта. Ее диссертация: «Мирра Лохвицкая и Игорь Северянин. К проблеме преемственности поэтических культур» -была защищена в Новгородском государственном университете в 1999 г. К сожалению, нам удалось ознакомиться лишь с авторефератом этой работы, а также с предисловием автора к составленной ею небольшой брошюре стихотворений Лохвицкой. Объектом преимущественного интереса исследовательницы, насколько можно понять, является Игорь Северянин, чьи архивные материалы она широко использует. Архив Лохвицкой знаком ей лишь отчасти. Для нас неприемлем тезис об зачислении Лохвицкой в ряд явлений «массовой культуры»; спорным кажется и утверждение, что для Игоря Северянина главной заслугой Лохвицкой было содержавшееся в ее поэзии «отрицание общепринятого различия между Добром и Злом». Применительно к стихам поэтессы вновь зазвучали эпитеты «банальный» и «примитивный», и снова упор делается на то, что писалось ею в двадцатилетнем возрасте.
Хочется, наконец, вспомнить справедливые слова Н.Я. Абрамовича: «Этот музыкальный лирик в своей духовной высоте был значительней многих, кто бросал ей презрительный упрек».56 К вопросу о «духовной высоте», необходимо упомянуть еще одно суждение, высказанное в последнее десятилетие. Это, на первый взгляд, очень неожиданная трактовка поэзии Лохвицкой, но отдельные приведенные выше высказывания ее подготовили. В 1994 г. в «Журнале Московской Патриархии» была
57
Арский <Н. Я. Абрамович>. М. А. Лохвицкая. // Наука и жизнь, 1905, № 9, с. 294. Журнал Московской Патриархии. 1994, № 7 - 8, с. 126 - 141.
напечатана статья Г. Лахути «Время и поэзия Мирры Лохвицкой». В ней утверждалось, что поэзия Лохвицкой на самом деле - «подлинно христианская», причем «самой высокой пробы», и именно потому не была принята современниками. По силе воздействия автор сравнивает поэтессу с Лермонтовым и Пастернаком. Статья немного небрежна по стилю, содержит ряд фактических неточностей, касающихся биографии поэтессы, может быть, выводы, сделанные автором, спорны, но сама постановка вопроса заслуживает внимания. Тот же автор выпустил небольшой отдельный сборник поэзии Мирры Лохвицкой, в который вошли безупречные, на его взгляд, христианские стихи поэтессы. К сожалению, выдвигая тезис о высокой духовности ее поэзии, составитель, похоже, сам не доверял поэту до конца, отчего не включил в подборку такие стихотворения, как упоминавшееся «В час полуденный».
Здесь, как нам кажется, мы подходим к главной причине столь неоднозначной, противоречивой и странной оценки поэзии Лохвицкой в целом. Наше глубокое убеждение состоит в том, что основной нерв этой поэзии - всеобъемлющая религиозно-мистическая настроенность автора. Чтобы понять и оценить это свойство, исследователь сам должен обладать некоторым личным, практическим религиозным опытом, знать не только понаслышке, но вживе, такие понятия, как «борьба со страстями», «помысел», «искушение», «прельщение», «пленение», «мысленный грех» и т.д., а также ясно понимать, что на пути «невидимой брани» случаются не только победы, но и поражения. Судя по тому, что пишет большинство исследователей о поэзии Лохвицкой, они весьма смутно ориентируются в подобных вещах. Это неудивительно. К сожалению, очень часто профессиональные литературоведы ограничиваются самым поверхностным ознакомлением с культовыми и мировоззренческими особенностями той или иной конфессии, и просто не видят духовной проблематики, если она специально не акцентирована, а люди, приобретшие хотя бы азы иного опыта, демонстративно отстраняются от светской культуры вообще. Двусмысленная и несколько скандальная репутация Лохвицкой, созданная ей критикой, на протяжении века мешала подойти к ней именно с этой позиции. Автор настоящего исследования не скрывает своей конфессиональной принадлежности к Православию, хотя и не отождествляет свою точку зрения с официальной позицией Русской Православной Церкви. Едва ли нужно конфессионально «выравнивать» Лохвицкую, подгоняя под стандарт «православного» поэта. Но и нет причин бояться в ней каких-то сатанинских бездн. Поэтому еще одной важной нашей задачей будет попытка понять мировоззрение поэтессы и через мировоззрение объяснить принципы ее поэтики и стилистики. Необходимо, на наш взгляд, проследить и соотношение творчества Лохвицкой с ее биографией, т.к. мировоззрение писателя проявляется не только в литературных манифестах и художественных произведениях, но и, прежде всего, в жизненных убеждениях и поступках.
До сих пор из всех упомянутых и цитированных характеристик наиболее полной и объективной представляется та, что дана была Лохвицкой сразу после ее смерти А. А. Измайловым:
«Певица любви и страсти и - мистики любви и страсти <.> Ей была ведома тайна настоящей красоты, и она спела красиво, искренно и смело ту Песнь Песней, какую до нее на русском языке не спела ни одна поэтесса. Пламенная, страстная, женственно-изящная, порой в своих стихах слишком нервная, почти болезненная, но всегда индивидуальная, она явилась странным сочетанием земли и неба, плоти и духа, греха и порыва ввысь, здешней радости и тоски по "блаженстве нездеш-
58
ней страны", по "грядущем царстве святой красоты"».
Эта характеристика и послужит отправной точкой предпринимаемого нами исследования.
Измайлов А. М.А. Лохвицкая. // Биржевые ведомости,1905, 30 августа (утренний выпуск.)