Диссертация (1100522), страница 12
Текст из файла (страница 12)
Курсив наш. — М. В.).Главное в том облике Свидригайлова — резкий контраст междупредставительной и даже привлекательной внешностью Аркадия Ивановича и«зеркалом его души» — его глазами с из неестественной для пятидесятилетнегочеловека голубизной, но угнетающим наблюдателя выражением. ФальшьСвидригайлова можно обнаружить и в его фамилии : «фамилия Свидригайловбыла известна читателям 1860-х гг.
как одна из обличительных «масок» <...>,придуманных сотрудником журнала «Искра» М. М. Стопановским дляпопулярной рубрики»50.«Этот портрет, — комментирует данное изображение Свидригайлова Ф. И.Евнин, — маска не только по яркости и однотонности красок: обманчивоеблагообразие прикрывает, маскирует в нем скрытые от поверхностного взоранизменные инстинкты и страсти. Кое-что в этом изображении прямонапоминает зверя, тигра»51.На наш взгляд, уподобление Свидригайлова хищному зверю не заслоняетту главную нравственную особенность этого героя “Преступления и наказания”,5051Тихомиров Б.
Н. Указ. соч. С. 103-104.Евнин Ф. И. Творчество Ф. М. Достоевского. М., 1959. С. 146.58на которую намекают уже его портреты. Вспомним, что и глядя в последней ихвстрече на Дуню Раскольникову алчным и охотливым взглядом, Свидригайловпоступил уже с девушкой, как тигр, со своей добычей, но отпустил ее. Немаскирует Свидригайлов «свои низменные инстинкты», так как сам уведомляето них Марфу Петровну, не скрывает и от Авдотьи Романовны и, как мы помним,«развратным и праздным» человеком аттестует себя Раскольникову. Вообще, вотличие от насквозь лживого и поэтому постоянно пребывающего в маскахЛужина, Свидригайлов, напротив, как-то вызывающе откровенен, порой «судивительным выражением простодушия» (с. 217) и также чистосердечности(«Про что? А право, не знаю про что...
— чистосердечно пробормоталСвидригайлов». С. 219).Правда, циничная откровенность Свидригайлова объясняется не егоуважением, а полным равнодушием к суждениям о нем окружающих его людей(«Да ведь я ничьим мнением особенно не интересуюсь, — как бы даже соттенком высокомерия ответил Сви0дригайлов». С. 277), но сам этот фактважен. «Я резко лгу» (с. 220), — говорит этот герой во время его первойвстречи с Раскольниковым и позднее подкрепляет сказанное способностьюпризнать свою ложь о сестре Родиона Романовича в сцене их последнейвстречи («Эге, Авдотья Романовна, верно забыли, как в жару пропаганды ужесклонялись и млели...
— Лжешь! (бешенство засверкало в глазах Дуни) лжешь,клеветник! — Лгу? Ну пожалуй и лгу. Солгал» (с. 381).Подобие лица Свидригайлова маске имеет иную причину, уже в портретеэтого героя приоткрывающую нам его главное внутреннее качество.И это не что иное, как, если, не и не совершенно окончательная, то близкаяк тому омертвелость его души в разных масках предстают перед людьми, какизвестно, дьявол, под личиной мудрого змея явившийся в раю промаберичеловечества Яве, и его много образное воинство — от чертей до ариманов,шайтанов и иных демонов. Как и в «странном лице» Свидригайлова бездушиеврагов человека этих компенсировалось, при их явлении людям, признаками59необычной физической силы и блестящими внешними облачениями.
Вфизиономии пятидесятилетнего Свидригайлова таковы для это алые губы,белизна и румянец лица, а также борода.Изгероеврусскойлитературы,предшествующихперсонажам“Преступления и наказания”, Свидригайлов сближается с гоголевскимМихаилом Семеновичем Собакевичем в качестве хищного зверя, какимвыглядел «весьма похожий на средней величины медведя»52 названный герой«Мертвых душ», будучи также господином, в мощном и плотном теле,которого, «казалось» также «совсем не было души», а если она и была, то«совсем не там, где следует, а <...> где-то за горами»53.На присутствие в Свидригайлове не столько хищного начала, тигровогоили медвежьего («Вы даже, может быть, и совсем не медведь», — скажет емупроницательныйРаскольников.С.217),сколько,впервуюочередь,дьявольского и антихристова, указывает и третий портрет героя.ОмертвелостьдушиСвидригайловаподтверждаетсяегоглавнымжизненным ощущением. Это — скука, сопровождающая Аркадия Ивановичадаже при созерцании им морской зари в Неаполитанском заливе.
«Я вамоткровенно скажу, — сообщает он Раскольникову при их первой встрече, —очень скучно» (с. 218). Словами «иногда даже скучно» он завершает и свою«биографию», рассказанную им Раскольниковым при их последней встрече» (с.359. Курсив наш. — М. В.).Сам же жизненный путь Свидригайлова и его социальный статусобозначены им в одной фразе: «Я кто такой? Вы знаете: дворянин, служил двагода в кавалерии, потом здесь в Петербурге шлялся, потом женился на МарфеПетровне» (с. 359.
Курсив наш. — М. В.). Из других его откровенийРаскольникову мы узнаем, что Свидригайлов «был шулером», за что бывал бит,что он «сидел в тюрьме за долги», откуда был «за тридцать тысяч сребреников»выкуплен Марфой Петровной, с которой он безвыездно прожил семь лет в ее5253Гоголь Н.
В. Собр. соч.: В 7 томах. Т. 5. М., 1967. С. 10.Там же. С. 118.60деревне, где стал «хозяином порядочным», что ранее он пил много, но теперьвина, кроме стакана шампанского в целый вечер, «совсем не пьет» (с. 218, 359)и что «в первый же день» своего нового приезда в Петербург он «пошел поразным этим клоакам» (с. 370).Однако ни в одну из перечисленных им или иных семейных иобщественных ролей Свидригайлов нимало не вошел. «Верите ли, хотя бычто-нибудь было; ну, помещиком, ну, отцом, ну, уланом, фотографом,журналистом... н-ничего, никакой специальности!» (с. 359), — сообщает онРаскольникову.По существу, Свидригайлов, находясь среди людей, своим обособлениемот всех их животворных проявлений отделяется и от них самих.
А тем самым,согласно Достоевскому, и от Бога. Ведь, как писал Достоевский в набросках ксвоей статье «Социализм и христианство», датированных 1864 и 1865 годами,т.е. временем, в которое создавался и роман “Преступления и наказания”, —Бог есть идея человечества собирательного, массы, всех» (20, с. 191).Если Раскольников, погруженный в свою умозрительную «теорию», самоизолировался от людей и живой жизни в целом на полгода, то Свидригайлов,судя по его вечной скуке, находился в этом состоянии многие десятилетия. Витоге из множества симпатий и антипатий, связывающих нравственноздорового человека с ему подобными, у Свидригайлова осталась лишь общая улюдей с животными и насекомыми физиологическая страсть. Это половое вожделение,неминуемопереходящеевпотребностьвсебольшегосладострастия, удовлетворить которое способен лишь бесконечный ибезграничный разврат.
И, соглашаясь с Раскольниковым, что эта страсть —«болезнь, и опоеная» (с. 359), («Я, — говорит он, — согласен, что это болезнь,как и все переходящее через меру, а тут непременно придется перейти черезмеру», с. 362), Свидригайлов отнюдь не борется с нею. Напротив, он подводитпод нее в свой черед логическую основу: «Ну так что ж, ну и разврат. Дался имразврат. <...> В этом разврате, по крайней мере, есть нечто постоянное,61основанное даже на природе <...>, нечто всегдашним разожженным угольком вкрови пребывающее, вечно поджигающее, которое <...> и с летами, может быть,не так скоро зальешь» (с.
359. Курсив наш. — М. В.).Предаваясь все большему сладострастию и разврату, Свидригайлов вравной мере вытеснил свое духовное начало, омертвляя свою душу. Этаантижизненная сущность его личности и объясняет нам, то, почему данныйгерой, вопреки и самым добрым его делам, и столь ужасен, ужасен илиотвратителен для таких физически и нравственно полноценных людей, как мать,сестра Раскольникова и даже он сам.Омертвелость души Свидригайлова делает этого героя самым преступнымлицом романа Достоевского.
В ней же заключается и основная причина егострашной гибели — самоубийства (которая также, и даже в большей степени,присуща и Раскольникову).Как уже говорилось, автор “Преступления и наказания” не дает намдостаточных свидетельств ни для того, чтобы считать Свидригайлова главнымвиновником смерти его жены Марфы Петровны и их дворового “философа”Филиппа, ни для того, чтобы уверенно снять с него эти подозрения.Сам Свидригайлов говорит с Раскольниковым о смерти и МарфыПетровны, и Филиппа весьма спокойно, как бы принимая долю вины за них ина себя, а позднее высказывая готовность «при первом удобном случае по всемпунктам» удовлетворить и дальнейшее «любопытство» своего собеседника (с.365).Но совсем иначе реагирует он на почудившееся ему упоминаниеРаскольниковым имени госпожи Ресслих.
Тут его развязная болтовня сразусменяет сумбуром опасливых вопросов: «Вы эту Ресслих знаете? Вот этусамую Ресслих, у которой я теперь живу-а? Слышите? Нет, вы что думаете, вотта самая, про которую говорят, что девчонка-то! в воде, зимой-то, — ну,слышите ли?» (с. 368). И, наконец, переложит свою вину на кого-то другого:62«Ну, так она (т.е. Ресслих. — М. В.) мне все это состряпала; тебе, говоритскучно, развлекись время» (там же).Дело в том, что в этот момент его разговора с РаскольниковымСвидригайлов, проговорившись, невольно коснулся иного своего преступления,хотя старениями Марфы Петровны и «затушёванного», но от этого не менеежуткого. Ибо по меньшей мере об одном из них в свое время стало известноЛужину, который, говоря, что оно было совершено «с примесью зверского и,так сказать, фантастического душегубства» (с. 228), не преминул сообщить онем матери, сестре и брату Раскольниковым.Определение «фантастическое» побуждает нас вспомнить тот, также«фантастический вопрос», который, «неотразимо требуя разрешения» замучив«сердце и ум» Раскольникова, и в конец концов толкнул его на убийствостарухи-процентщицы.Настоящее преступление Свидригайлова сходно с деянием Раскольниковасвоим морально-нравственным характером.
Как рассказал Лужин, в «восемьлет назад» в Петербурге «жила, да и теперь, <...> живет некоторая Ресслих,иностранка и сверх того мелкая процентщица... С этою-то Ресслих господинСвидригайловнаходилсяиздавнавнекоторыхблизкихтаинственныхотношениях. У ней жила дальняя родственница <...>, глухонемая, девочка лет<...> четырнадцати, которую эта Ресслих <...> ненавидела и каждым кускомпопрекала; даже бесчеловечно была. Раз она найдена была на чердакеудавившемся. Присуждено, что от самоубийства. <...> Но впоследствии явился<...> донос, что ребенок был... жестоко оскорблен Свидригайловым» (с. 228).Если Раскольников, убив процентщицу Алену Ивановну, переступил черезбожескую заповедь «не убий», то Свидригайлов своим преступлением черезподобный же завет — «не прелюбодействуй».











