Диссертация (1098504), страница 20

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 20)

Именно в Швейцарии Лев Александрович увидел демократические учреждения, которые соответствовали его общественно-политическим представлениям. Особенно восторженные чувства у него вызвали выборы кантональных властей. «Это был какой-то праздник, какое-то священнодействие, - вспоминал Тихомиров. - Вся обычная деятельность в городе прекратилась, лавки закрылись. Население было всё на улицах: мужчины, женщины, даже дети, разряженные как в великий праздник <…> Женевский народ вышел произнести свою волю и казался единым, ничем не разделённым. Разумеется, партии были, были и кандидаты различных партий, но это не подчёркивалось никакой перебранкой, никакими спорами или выходками против соперников <…> На выборах работали не газетные разносчики, не наёмные мальчишки, а сами граждане, по преимуществу молодёжь со звонкими голосами и крепкими ногами. Это была безвозмездная служба отечеству» ³⁰⁷.

Таким образом, политическая система Швейцарии была близка Льву Александровичу. Кроме того, Тихомиров был страстным поклонником

³⁰⁵ Лависс Э., Рамбо А. Конец века. 1870-1900 // История XIX века в 8 томах. Т. 7. М., 1939. С. 118.

женевского философа Руссо, в особенности его идеи общественного союза. В тоже время, оказавшись, как ему казалось, в идейном отечестве революционной мысли, Тихомиров вынужден был расстаться со многими представлениями о Европе, которые были сформированы в нём революционной школой 1870-х гг. Прежде всего, Тихомирова удивило господство консервативных начал как в культурной, так и социальной жизни Европы. «Я считал себя представителем Европы в России, - вспоминал Тихомиров впоследствии. - А тут с первых наблюдений виделось, что Европа нечто, с нашей точки зрения, как будто «реакционное». Лучшие журналы – консервативные, лучшие учёные консерваторы» ³⁰⁸.

Второй аспект европейской жизни, который поразил Тихомирова, - роль религии и религиозных учреждений в жизни общества. То, что пришлось увидеть Тихомирову во Франции и Швейцарии не отвечало традиционным взглядам русской революционной среды на роль церкви в жизни европейцев. «… В то время Францию трудно было назвать не только атеистической, но даже антикатолической, - вспоминает Тихомиров, - Огромная сила католической Церкви и значительное число верующих сказывалось повсюду». Поселившись в 1882 г. в Савойе в Морне Тихомиров с удивлением обнаружил, что «без местных католических учреждений во многих отношениях нельзя было ступить и шагу» ³⁰⁹. Так, в руках католической церкви находилась медицинское обеспечение населения и школьное образование.

Оказавшись в Женеве, Тихомиров особенное внимание уделял наблюдению политической жизни. Но и тут его ждало разочарование. Причин тому было несколько. Первая, самая общая, заключалась в несоответствии идеала, созданного революционным воображением, тому положению вещей, которое существовало в действительности. «Дело в том,

что мы в России мечтали о демократии, перед нашим воображением носилось некоторое великое дело, - вспоминает Тихомиров. - Но он было велико, собственно, потому, что его требовалось созидать. А в Швейцарии оно давно было создано, и тот строй, о котором мы мечтали, здесь должен был уже работать не на какую-нибудь грандиозную, а мелкую будничную общественную пользу. Для этого он и был создан. Мне же эта будничность казалась такой скучной в сравнении с идеалом» ³¹⁰.

С другой стороны, Тихомирову претил тот буржуазный дух, который пропитывал политическую жизнь простых швейцарцев. «Эти «счастливые швейцарцы», как выражался Карамзин, достигли пределов благополучия, - вспоминал Тихомиров, - допускаемого их принципами жизни, и дальше им некуда идти. Не у них больше никаких великих задач. Они исчерпали все свои возможности и стали как бы застывать на своём нуле градусов». В результате политические права и вытекающие из них возможности нисколько не приближали народ Швейцарии к тем идеалам справедливости, о которых мечтали народовольцы. Господство тех политических форм, о которых мечтал Тихомиров, не влекло за собой коренное идейной жизни общества. Такое впечатление у Льва Александровича оставило посещение политической конференции для рабочих. Так, Тихомиров вспоминал: «То, что касается самих собраний, то я в них скоро совсем разочаровался. Бессодержательность их поражала. Все шли по одному шаблону. В более или менее обширной зале брассели за белыми железными или мраморными столиками, на удобных стульях – в Женеве брассели были устроены очень комфортабельно – сидит сотни две-три рабочих с огромными кружками очень хорошего пива. Эти рабочие – как они почти поголовно бывали в Женеве – крепкие, здоровые, даже упитанные, слушают оратора, обыкновенно не из своей среды, а приезжего социалистического агитатора. Ни малейшего научения чему-нибудь этот оратор не даёт аудитории. Он

нанизывает одни и те же бойкие фразы о том, что хозяин эксплуатирует рабочих, обирает их и доводит до того, что они голодают, истощаются, наживают всякие болезни. Этот несправедливый строй должен быть уничтожен. Оратор обычно даже не говорит, как его уничтожить и что создать на его месте. Рабочие слушают, потягивая пиво, и даже не одушевляются» ³¹¹.

Господство буржуазных идеалов в жизни простых швейцарцев находило своё отражение и в городской культуре, уровень которой, по мнению Тихомирова, оставлял желать лучшего. Женева казалась Тихомирову бедна архитектурой и памятниками. Оценивая памятник Ж.Ж. Руссо, Тихомиров, не без сарказма замечает, что «не расщедрились женевцы и для Жан Жака Руссо, с которым, впрочем, и при жизни не ладили» ³¹².

В то же время, Льва Александровича привлекала устойчивость жизни Швейцарии. Господство частной собственности в умах людей создавало преемственность культуры и традиций, бережливое отношение к своему прошлому, уважение к труду. «Это огромное количество труда меня поразило, - вспоминает Тихомиров. - Смотришь деревенские дома. Каменные, многосотлетние. Смотришь поля. Каждый клочок огорожен толстейшей высокой стеной, склоны гор обделаны террасами, и вся страна разбита на клочки, обгорожена камнем… Я сначала не понимал загадки, которую мне это ставило, пока, наконец, для меня не стало уясняться, что это собственность, это «капитал», миллиарды миллиардов, в сравнении с которыми ничтожество наличный труд поколения. Что такое у нас в России прошлый труд? Дичь, гладь, ничего нет, деревянная дрянь, никто не живёт в доме деда, потому что он ещё при самом деде два-три раза сгорел. Что осталось от деда? Платье? Корова? Да ведь и платье истрепалось, и корова давно издохла. А здесь прошлое охватывает всего человека. Куда не

³¹¹ Там же. С. 347, 353.

повернись, везде прошлое, наследственное… И невольно назревала мысль: какая же революция сокрушит это каменное прошлое, всюду вросшее, в котором все живут, как моллюски в коралловом рифе?» ³¹³

Приехавшего из России интеллигента, бывшего проповедника народничества, Тихомирова удивляло то положительное отношение к простому физическому труду, которое без всякой пропаганды было распространено во всех слоях швейцарского общества. «Наш хозяин, - вспоминает Тихомиров, - домовладелец и почтовый чиновник, часто любил подметать свой тротуар на улице. Эта черта, отсутствие всякого стыда перед трудом, тоже сразу бросалась в глаза в Швейцарии. Очень симпатичная черта» ³¹⁴. Помимо уважения к труду, Тихомирова отмечает такое положительное качество швейцарцев, как честность. «Нужно сказать, что Швейцарцы в те времена были до поразительности честны, - пишет Тихомиров в воспоминаниях. - Если в Женеве случалось воровство, то все так и знали, что виновник его – какой-нибудь иностранец. Швейцарец никогда не крал» ³¹⁵.

Как представителя революционного народничества, интересовало Тихомирова распространение социалистических идей в Швейцарии. Однако, здесь картина напоминала в чём-то российскую действительность. Так, к социалистам-рабочим в основном относились иностранцы, а «социалисты- швейцарцы попадались главным образом среди интеллигенции». К таким же политическим отщепенцам относились анархисты, объединённые Юрской Федерацией (Federation de Jura, или Federation Jurassienne). Так, Тихомиров вспоминал о том, что против сношений с этим содружеством предостерегал русских эмигрантов Жуковский, так как между ними были «люди отчаянные». Основные же политические силы Швейцарии были

³¹³ Тихомиров Л.А. Воспоминания. М., 2003. С. 190.

³¹⁴ Там же. С. 192.

представлены «консерваторами, органом которых служил «Journal de Geneve», и радикальные либералы с органом «Genevios» ³¹⁶.

Все эти наблюдения Тихомирова в период его пребывания в Швейцарии (1882-1883 гг.) имели отражение в политике, приводимой им в качестве идеолога партии «Народная воля». Европа, принимавшая политических изгнанников из других стран, в целом не внушала доверия Льву Александровичу. «Я бы предложил тебе проповедовать такую политику: чтобы русские не совали своего носа в европейские дела. Мы их не имеем ни права, не возможности решать, да сверх того мы имеем обязанности по отношению к России», - писал Тихомиров Оловенниковой в октябре-ноябре 1882 г.³¹⁷ В целом это была позиция революционеров 1879-81 гг., считавших «дело делать» можно только «на месте», «лично». Однако, это убеждение лишний раз укреплялось живым наблюдением европейской действительности в 1882 г. «Мы, - эмигранты, «свои люди» в Европе, - на самом деле живём в отчуждении у неё, вроде как евреи в своих «гетто», - писал Тихомиров в своих воспоминаниях³¹⁸.

Однако ещё большее, чем Швейцария произвела на Тихомирова влияние Франция. Тихомиров перебрался в Париж в сентябре 1883 г., хотя уже после декабря 1882 г. он подолгу бывает в Париже по делам связанным с организацией «Вестника Народной воли». С середины 1886 г. Тихомиров начинает работу над книгой «Россия социальная и политическая», которая была ориентирована на французского читателя: изучение страны и её жителей становится необходимо для Льва Александровича для своего развития в качестве французского литератора. В этот период происходит серьёзный конфликт в издательстве «Вестника Народной воли», связанный с отказом редакции публиковать антиреволюционную статью Тихомирова. В 1886 г. прекращается издание «Вестника Народной воли». Во второй

³¹⁶ Там же. С. 349-350.

³¹⁷ Лавров ПЛ. Годы эмиграции. Бостон, 1974. Т. 2. С. 92.

половине 1887 году Тихомиров основную часть своего времени занят работой во французской прессе. Позже Тихомиров отметит в своих воспоминаниях: «Начался новый четырёхлетний курс моей жизненной школы. Ни один из городов, Ни Москва, ни Петербург, не имел такого глубокого влияния на мою внутреннюю эволюцию, как Париж» ³¹⁹.

Таким образом, благодаря работе корреспондента Тихомиров оказался эпицентре французской политики этого периода. Наблюдение реальной политики заставило полностью изменить свои представления о парламентаризме. Неслучайно в своём прошении о помиловании Тихомиров, обращаясь к Александру III писал: «Чрезвычайную пользу в этом отношении я извлёк из личного наблюдения республиканских порядков и практики политических партий. Нетрудно было видеть, что самодержавие народа, о котором я когда-то мечтал, есть в действительности совершенная ложь и может служить лишь средством господства тех, кто более искусен в одурачивании толпы. Я увидел, как невероятно трудно восстановить или воссоздать государственную власть, однажды потерянную и попавшую в руки честолюбцев. Развращающее влияние политиканства, разжигающего инстинкты, само бросалось в глаза. Всё это осветило для меня моё прошлое, мой горький опыт и мои размышления и придало смелости подвергнуть строгому пересмотру пресловутые идеи Французской революции» ³²⁰.

Эти наблюдения заставляли всё чаще вспоминать Россию, обращая более пристальное внимание на её историю и политическое устройство. Тихомиров всегда был настроен достаточно патриотично. Однако, теоретическая основа его взглядов превалировала над национализмом, воспитанным в семье. Так, ещё в 1883 г. в своей статье «Шатанья политической мысли» в журнале «Дело» Лев Александрович, утверждал:

«Вводя национализм в общественную программу, вы изгоняете из неё

³¹⁹ Там же. С. 403.

³²⁰ Там же. С. 302.

человеческие идеалы» ³²¹. В своём же прошении о помиловании Тихомиров уже пишет о том, что «здоровое развитие может быть только мирным и национальным» ³²².

Сравнивая политическое устройство современной ему Франции и России, Тихомиров видит в самодержавии единственную легитимную форму власти, построенную на национальных основах. «Таким путём я пришёл к пониманию власти и благородства наших исторических судеб, - пишет Тихомиров, - совместивших духовную свободу с незыблемым авторитетом власти, поднятой превыше алчных стремлений честолюбцев. Я понял, какое драгоценное сокровище для народа, какое незаменимое орудие его благосостояния и совершенствования составляет Верховная Власть, с веками укреплённым авторитетом» ³²³.

Однако, реальное положение вещей было ещё более драматично для Тихомирова оттого, что сознавая себя русским, понимая величие России, он в этот период начинает подвергаться ещё большим преследованиям со стороны русской охранной полиции. Самым трудным, но в то же время переломным, для Льва Александровича стал период проживания в предместье Парижа Le Raincy. В мае 1886 г. не без влияния происков агентов Рачковского французским правительством был поставлен вопрос о высылке Тихомирова с французской стороны. При помощи Клемансо дело удалось замять, однако, всё же Тихомирову пришлось покинуть Париж. Оказавшись на некоторое время (более года) в удалении от политических дел русских эмигрантов, Лев Александрович ещё более осознаёт уязвимость положения себя и своей семьи в чужой стране. «Бедный мальчишка! Он уже начинал понимать, что вот кругом нас французы, - вспоминает Тихомиров об этом периоде. - Он даже не понимает их. А мы кто? Вон Максим плохо говорит по-русски и по-

Характеристики

Список файлов диссертации