Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 16)

была понятна, по крайней мере, понятна, в отличие от того же Крапоткина, у которого «анархизм висел совсем на воздухе» ²⁵⁵.

По приезде в Женеву Тихомиров так же встретился с русским народником и социал-демократом Стефановичем, который, наблюдая раздробленное положение «Народной воли», предложил Тихомирову план создания трёхсоставной партии. В главе организации должен был стать тайный центра, состоящий из представителя «Народной воли» - Тихомирова, от социал-демократов – Якова Стефановича, от поляков (партия

«Пролетариата») – Людвига Варынского. Лев Александрович достаточно высоко оценивал организаторские способности как Варынского, так и Стефановича, но от идеи отказался, поскольку ни при каких условиях не хотел «надувать» своих товарищей. Людвиг Варынский, по свидетельству Тихомирова, «самый крупный и способный». При этом Тихомиров, наученный в школе Александра Михайлова, отметил в Варынском один крупный недостаток – «отсутствие осторожности», вследствие которой он очевидно и стал добычей для полицейских сыщиков²⁵⁶. Яков Стефанович был, как про него отзывался Тихомиров, «единственным представителем самозванщины», который в революционном движении 70-х годов именем Царя пытался поднять народ против господ и немало преуспел в этом, так что сумел в своё время собрать немалое количество своих сторонников. Трудно сказать какое влияние мог оказать на Тихомирова такой тип революционера в идейном отношении. Можно предположить, что тема самозванщины интересовала Тихомиров давно: неслучайно одна из сказок написанная им в ранний период ещё в кружке Чарушина называлась

«Пугачёв». Связь Царя и народа, которой постоянно мешают какие-то средостения (интеллигенция, бюрократия) являлась впоследствии темой публицистики Тихомирова.

²⁵⁵ Там же. С. 350, 437-438.

²⁵⁶ Там же. С. 426-427.

Прожив некоторое время в столице, Тихомиров, вынужден был переселиться в деревню Морне, находящуюся в предместье Женевы, по причине болезни сына. Уединившись окончательно от эмигрантских дел Тихомиров, проводил время в размышлении над своим прошлом. В этот период с И.Я. Павловским. Павловский находился под арестом вместе с Тихомировым в доме предварительного заключения и судился «по делу 193- х». Однако после, тюремного заключения он уехал заграницу и от революционных дел отстал, став корреспондентом «Нового времени». С эмигрантами, кроме Тихомирова, не общался. Разрыв его с эмигрантской колонией произошёл после того, как в одной из своих статей Павловский саркастически указал на никчёмность жизни эмигрантов, которые ничем не заняты, кроме того, болтают, пьют чай, курят и ссорятся.

Павловский жил в соседней от Тихомирова деревне – Моннетье. В тот период общение Тихомирова с Исааком Яковлевичем было непродолжительным, поскольку последний много путешествовал и в Савойе был проездом. Однако, уже тогда они сдружились и встречались семьями. Тихомирова в Павловском привлекало то, что у него было «множество интересов общечеловеческих, научных, художественных» ²⁵⁷. А его скептическое отношение к среде эмигрантов было близко и самому Тихомирову, который имел уже к этому времени опыт общения с такими людьми как Соколов и Добровольские.

Таким образом, круг общения Тихомирова в первое время пребывания заграницей состоял из представителей русской политической эмиграции, за исключением тех представителей западного мира (Элизе Реклю), которые относили себя к социалистам и могли объединяться с русскими на этой почве.

Европа поразила Тихомирова свои национальным консерватизмом, на фоне которого русские эмигранты казались некими чуждыми элементами. Характеристики, даваемые Тихомировым деятелям эпохи, с которыми его сводила судьба в этот период, имеют в себе определённое противоречие. С точки зрения нравственной, Тихомиров ценит в людях твёрдую приверженность своим идеям, отвагу и готовность служить этим идеям бескорыстно с самозабвением. Именно этими характеристиками Тихомиров наделяет людей близких к Плеханову. С точки зрения же чисто идейной, Лев Александрович с большей симпатией относится к людям, готовым выйти за рамки революционного миросозерцания, беспристрастно ставить перед собой спорные вопросы современности. Тихомиров негативно относится к нарушению революционерами общечеловеческих норм морали, видя в этом не только нравственные опасности для личности и социума, но и идейную безысходность. В целом же, не смотря на симпатии к определённым людям, Тихомиров не имеет единомышленников. Сразу по прибытии заграницу Тихомиров почувствовал то чувство идейного одиночества, которое не оставляло его практически весь эмигрантский период.

§ 2. Париж. Новые знакомства (1883-1888).

«Ни один из городов, ни Москва, ни Петербург, не имел такого глубокого влияния на мою внутреннюю эволюцию, как Париж. Я вышел из него совсем иным, чем вступил» ²⁵⁸, - писал Тихомиров на закате своей жизни в Сергиеве Посаде. И действительно, можно только удивляться тому количество знакомств, которое Тихомиров обрёл в столице Франции. Среди людей, которых близко знал, были русские революционеры, разночинцы и дворяне, аристократы, французские писатели, политики, публицисты…

В ноябре 1882 г. Тихомиров узнаёт о прибытии заграницу для встречи с ним Николая Николладзе. Грузинский общественный деятель, публицист и литературный критик, бывший сотрудником радикальных и либеральных изданий, Николладзе выступал в качестве посредника в переговорах между

«Священной дружиной» и народовольцами. Лев Александрович уважительно относился к переговорщику за его литературный талант и волевой характер, благодаря которому последний смог сделать провинциальную газету «Обзор», которую он вёл в Тифлисе, «на высоту лучших петербургских изданий и вёл её так резко, что можно было только удивляться, как ему позволяют так свободно писать в провинции». Переговоры, по представлениям Тихомирова, должны были стать серьёзной вехой в его жизни. В лице же Николладзе Лев Александрович, казалось, нашёл своего единомышленника. Тихомиров так вспоминал о ходе переговоров: «Николладзе в душе верил, что множество революционеров при новых условиях перейдут на почву легальной деятельности, да так, вероятно, и было бы. Я же в душе надеялся, что после этой работы буду в состоянии совсем отойти от политики и заняться серьёзно проверкой своего миросозерцания» ²⁵⁹.

Эта поездка в Париж стала новой вехой в эмигрантский период жизни Тихомирова. Если до того момента Лев Александрович рассчитывал максимально отойти от политических дел, то начиная с декабря 1882 г., его участие в судьбе «Народной воли» становится неизбежным. Ещё с ноября 1882 г. в народовольческих кругах обсуждалась идея создания собственного печатного органа за границей. После переговоров с Николладзе эта идея обрела новый смысл для Тихомирова. С помощью издания Тихомиров рассчитывал воздействовать на народовольцев в России для практического воплощения пунктов договора с Николладзе. Лев Александрович активно включился в процесс подготовки издания.

В ходе «дегаевской истории» Тихомирову пришлось наладить открытое взаимодействие с отдельными народовольцами (посвящены были приехавшие из России Караулов, Салова, Чернявская). В ходе операции по вызволению народовольцев из России Тихомиров встречал их в Женеве, Оловенникова – в Париже. Вторым тяжёлым впечатлением после дегаевского признания стала череда самоубийств народовольцев: в апреле 1883 г. Софьи Бардиной, в августе – Андрея Франжоли и Евгении Заводской. Всё это оставляло в душе Тихомирова неизгладимые противоречия между ценностями духовно-нравственными и революционно-идейными. «На ней лежал глубокий отпечаток грусти, и вряд ли она была довольна своей жизнью», - вспоминал Тихомиров о неукротимой и отважной революционерке Софье Илларионовне. Истории Андрея Франжоли и Евгении Заводской, покончивших жизнь по совместному решению, Лев Тихомиров посвятил отдельный очерк в своих воспоминаниях («Революционная элегия»). Судьбы этих любящих друг друга больше жизни людей не давали покоя Тихомирову. «Мыслимы ли такие сговоры и такое поведение у людей, не верящих в загробную жизнь, где души могут встретиться и продолжать совместное существование?» ²⁶⁰ – вопрошал Лев Александрович спустя десятилетия.

С организацией типографии «Вестника» помогал Йохильсон В.И. (Голдовский). Не смотря на то, что Тихомиров уже давно решил отойти от дел партии у него вызывали уважение люди, которые были готовы бескорыстно и с полной отдачей служить «Народной воле». «Это был хороший еврей, страстный поклонник народовольчества, взявший на себя в Женеве миссию быть представителем, защитником и сотрудником народовольчества». Людей искренне преданных «Народной воле» Тихомиров встретит на своём пути ещё достаточно много, однако, вопрос для него состоял в том, что среди них не было крупных величин, подобных

Михайлову или Перовской. «Народовольцев было много: сотни и даже тысячи. Охотник до игры в организации мог бы на моём месте разыгрывать роль центра огромных сил», - вспоминал Тихомиров об этом периоде²⁶¹. Однако, дело «Народной воли» в том виде, в котором Тихомиров оставил его в России, по его мнению, не имело будущего. Требовалось идейное перерождение партии и изменение методов политической борьбы, а для этого нужны были неординарные личности, которых к тому времени не стало. Конечно, было большое количество и полных бездарностей и такие люди, как Голдовский всё-таки составляли, по мнению Тихомирова, лучшую часть народовольчества.

Из «морнейского пустынника», как его прозвали друзья за уединённую жизнь в деревне Морне, Тихомиров превращается в одного из главных руководителей «Вестника Народной воли». Первым делом необходимо было определить направление журнала и сформировать соответствующую редакцию. Тихомирову предстояло построить взаимодействие с главными идейными силами эмиграции. Первое время Тихомирову приходилось, оставляя семью в Морне наведоваться то в Женеву для устройства типографии, то в Париж для решения редакционных вопросов. Только к концу 1883 года Тихомиров окончательно перебрался в Париж.

Во время прибытия в Париж состоялась встреча Тихомирова с Марией Николаевной Оловенниковой (псевдоним Марина Никаноровна Полонская) и Петром Лавровичем Лавровым, который был приглашён к редакторству

«Вестника». Мария Николаевна Оловенникова революционерка, эмигрировавшая из России, с 1882 г. проживала в Париже и являлась одной из главных соратниц Тихомирова в эмиграции. Оловенникова была противницей практики террора и придерживалась якобинских взглядов. В этом отношении она оказалась очень близка Тихомирову. Лев Тихомиров описывает её как «весьма умную», глубоко презирающую тот «ничтожный

сброд, вертевшийся около неё и Лаврова». Интересно следующее замечание Тихомирова, оставленное в его воспоминаниях: «Когда мы ещё не разошлись, она часто говорила: «Стыдно подумать, какими дураками окружены мы» ²⁶². Можно только догадываться, насколько Тихомирова задевало то, что, когда он открыто высказал своё отношении к делу революционной организации и её наличному составу, его никто не поддержал, и даже те умные люди, которых он уважал (такие как Оловенникова) предпочли объединиться с «дураками» против новых взглядов Тихомирова.

В качестве редактора «Вестника» был привлечён П.Л. Лавров, автор известных всей революционной России «Исторических писем». Пётр Лавров проживал так же в Париже и был своего рода революционной знаменитостью. Именно поэтому привлечение Лаврова в качестве редактора

«Вестника Народной воли» было очень важно с точки зрения престижа печатного органа. Сам же Тихомиров относился к Лаврову с немалой долей сарказма. С одной стороны, Тихомиров отмечает в нём человека обширных познаний, с другой – удивляется его неспособности отличить «умное от глупого, научное от ненаучного». Определяющим для Лаврова была приверженность человека известным «передовым» идеям. Так, Тихомиров приводит следующие курьёзные эпизоды: «Приходит к нему какой-нибудь NN и сообщает, что пишет статью, положим, ос социалистической культуре. Лавров после этого рассказывает: «А слыхали вы – NN пишет труд о социалистической культуре?» Этот NN – первый встречный, с самыми ограниченными знаниями, пишет просто компилятивную статейку, но она касается важного предмета, и Лавров именует её трудом». Лавров, по его мнению, был «прирождённым синкретистом», благодаря чему «около него

собирались люди весьма различных мнений, особенно молодёжь, ещё не оформившая своих идей» ²⁶³.

В личном отношении Лавров оставался человеком идеологии и «жил по принципу, а не по личным влечениям». «Принцип требовал братства между своими, и он всем своим помогал. Принцип требовал жизни нравственной – и он был нравственен – и он был нравственен. Принцип требовал, чтобы человек не позволял себе роскоши и излишеств, - и он строго соблюдал это». Это в целом положительно сказывалось на отношениях: его всегда окружало большое количество людей. Негативным качеством Лаврова было то, что для него не существовало никаких мистических и духовных вопросов, что, по мнению Тихомирова, «показывало какую-то ограниченность ума и чувства» 264_.

Дома Оловенниковой и Лаврова в Париже, по свидетельству Тихомирова представляли собой как бы два политических центра. «Вся редакционная работа сосредоточивалась у Петра Лавровича, вся партийная – у Марины Никаноровны. Переписка с Россией шла через неё, то есть, конечно, письма шли не на её адрес, но препровождались к ней. Все деньги получались также ею, и она была чем-то вроде казначея, отпуская суммы куда нужно. Иногда по этому предмету советовалась со мной, по большей же части распоряжалась самостоятельно» ²⁶⁵.

Для организации «Вестника» во время визитов в Париж, Тихомирову необходимо было познакомиться с наибольшим количеством новых людей.

«В Париже слой людей, принадлежавших такому пересмотру, - вспоминает Лев Александрович, - составлял целые сотни лиц, так что ознакомиться с большинством из них не хватало ни времени, ни сил». Встречи новыми людьми происходили как у Лаврова, так и у Оловенниковой. На такие

²⁶³ Там же. С. 382, 383.

²⁶⁴ Там же. С. 382, 383.

²⁶⁵ Там же. С. 400.

встречи приглашали обычно по несколько человек. Впоследствии Тихомиров вспоминал об этом времени, как об одном из лучших в своей жизни²⁶⁶.

Характеристики

Список файлов диссертации