Проблема трагического в поэзии В.С. Высоцкого (1098084), страница 10
Текст из файла (страница 10)
Бахтин о романах Ф. Достоевского [26, 7],причем именно балладный жанр давал для этого возможности. Персонаж, подобный главному герою "Татуировки", оказался в этом отношении чрезвычайно важен.Баллада — искусство демократическое, отличающееся повышеннымвниманием к "маленькому человеку" [23, 19] (достаточно вспомнитьрусские народные баллады, такие, как "Добрый молодец записан всолдаты", "Вор Копейкин", "Девушка отстаивает свою честь","Любилакнягиня камер-лакея"). Автор баллады в осмыслении изображаемыхсобытий как бы сливается с национально-народным мировосприятиемэпохи. Наивная простодушность героев определяет и взгляд автора,и атмосферу произведения, и чувства читателей.
Появившийся у Вы¬соцкого герой, типологически соотносящийся с образом "маленькогочеловека" в русской литературе, герой, существующий без руля ибез ветрил, по волчьим законам, оказался, как это ни странно,близок народному самосознанию в конкретно-историческом его понимании. Если попытаться определить социальный статус героев "ролевой лирики" Высоцкого, то можно сказать, что это советский человек, представитель той самой "новой общности людей", о которойгромогласно объявлялось в конце 60-х — 70-х годов. "Эпоха развитого социализма" вызвала к жизни новую личность и утвердила ее.Но противоречия исторического развития приводили порой к самымнеожиданным ситуациям. Люди, вырванные из "почвы", отчужденныеот исторической и культурной традиции, оказались в то же время- 54 одними из самых обездоленных, угнетенных перед лицом тоталитарного государства, пасынками "великой семьи" [см.
117]. Здесь рождались сложнейшие психологические комплексы, зафиксированные встихотворениях Высоцкого: "Попутчик", "Дорожная история", "Баллада о гипсе", "Ой, где я был вчера", "Инструкция перед поездкойза рубеж, или Полчаса в месткоме".Герои "ролевой лирики" Высоцкого получают в его балладахправо на утверждение собственной личности. Автор не боится перевоплощения в своих героев, как бы ни были они малы, убоги и отвратительны порой.
Кажется, что поэт растворяется в своих героях,настолько высока степень стилистической однородности составляющихстихотворение элементов. Поэтому столь распространена форма сказав балладах Высоцкого. Вычленить голос автора в многосоставном аккорде стихотворения [124, 370] порой бывает очень нелегко. Ноименно авторский взгляд, выраженный несобственно-прямой речью,позволяет посмотреть на героев со стороны. Так, например, в балладе "Тот, кто раньше с нею был" множество персонажей: герой, отлица которого ведется Повествование, она, тот, кто раньше с неюбыл, Валюха, пытающийся спасти друга, восемь стоящих "молча вряд", врач в тюремном лазарете, но есть и автор. "Я на нее вовсю глядел, как смотрят дети", — в этой фразе сравнение, произносимое вроде бы главным героем стихотворения, на самом деле принадлежит не ему. Только автор способен увидеть особое выражениелица своего персонажа, дать ему точное определение.
Действительно, детский взгляд, наивное мышление и обусловило всю атмосферубаллады.Сказ, казалось бы несовместимый с исключительным конфликтомбаллады (неслучайно С. Страшнов называет "военные" сказовые баллады открытием Высоцкого [229, 143]), вел к новому пониманию тра¬- 55 гического. Множество голосов персонажей, героических, горюющих,отчаявшихся, намеренно бравирующих своим положением создаваливозможность балансирования на грани трагедии и фарса. Многоголосье поэзии Высоцкого напоминает о противоречивости самой эпохитем более, что автор всегда стремился к объединению "серьезных" и"шуточных", как он говорил, песен в смысловых рамках концерта.Но наличие определенной Фрагментарности, незавершенности балладВысоцкого, подразумевающийся диалог с читателем (об этом свидетельствуют обращения в стихах: "Ну о чем с тобой говорить! Всеравно ты порешь ахинею...", "Твердил он нам: "Моя она!", "Ктосказал: "Все сгорело до тла, больше в землю не бросите семя!"?"и т.д.) свидетельствует о хаотичности восприятия жизни, расщепленности, множественности, существующей в сознании поэта наряду с поисками целостности Высоцкий отказывается от монолога,проповеди, утверждения в пользу пересечения различных представлений о жизни, в пользу диалога как пути постижения истины.Диалогическое мышление дает возможность преодоления трагизма восприятия бытия, поскольку открытость для других позволяетпостичь смысл жизни и смерти через человеческие отношения [81,59], спастись от одиночества.
Герой "блатных" баллад — это преждевсего одиночка. Он всегда один: его возлюбленная далеко, она может предать или забыть, рядом с ним стукачи, предатели или провокаторы. Друзья только подразумеваются [см. об этом 237], диалогсНИМИвозможен лишь мысленный или письменный ("Ребята, напишитемне письмо" (1964) и др.). Поэтому спасение как объединение сдругими людьми невозможно для персонажей "блатных баллад".соцкий показывает нравственнуюЭВОЛЮЦИЮВыэтих "примитивных романтиков". В первых "блатных" песнях сюжет исчерпывался рамками одной песни, одной идеи [2, 115].
Также односторонни представления- 56 героев о долге, чести, благородстве: обидчику надо отомстить, понравившуюся женщину завоевать. Высоцкий накаляет атмосферу народной блатной баллады, вводя в нее литературные формулы, иногдаперефразированные, но вызывающие непременные ассоциации с адресатом: "Все прошло, исчезло, словно с яблонь белый дым" ("Красное, зеленое" (1961)), "Но я прощаю, ее прощаю" ("Тот, кто раньшес нею был" (1962)) — "Я Вас любил", "У ней отец полковником, а унего — пожарником" ("Она на двор" — "Он со двора" (1965 или1966)) — "Он был титулярный советник, она генеральская дочь".Соответственно меняется герой рядом с высокими словами. И вот ужеженщина становится идеалом, той единственной, которой можно простить все, даже измену.Становление "ролевых героев" баллад Высоцкого шло по одномуиз путей воссоединения с культурой, созиданию ее из осколков, обломков прошлого и современной массовой продукции, городскогофольклора.
На возможность такого пути указывал И. Бродский [46,459 — 460]. Так в блатной балладе проявляются темы, образы, ей несвойственные. Бодайбо в одноименной песне означает не толькотюрьму, но и таинственное место, где добывают золото, где все погружено в сон, где можно все позабыть, как в сказочном тридевятомцарстве.В балладе "Весна еще в начале" возникает образ весны, кото¬рому созвучны березки и клены, заглядывающие в окно тюремного вагона, машущие с насыпи пацаны. Образ Весны — это воплощение надежды, любви, в весну можно уйти, как уходят в лес, обрести в нейсвое спасение, но оказывается, что этот выход невозможен. Отсюдастрастный порыв героя вырваться на волю, но и там лучшей доли онне находит.
Так Высоцкий приходит к исчерпанности криминальнойтемы, существенно обновив и эстетезировав жанр фольклорной блат¬- 57 ной баллады. Причем образцы этого жанра в творчестве Высоцкогопревзошли оригиналы — народные баллады — настолько, что с середины 60-х — 70-х годов стали петь уже Высоцкого. Но самому поэтунеобходимо было найти такую тему, которая могла бы разрешитьодиночество многочисленных героев, дать ориентир. Такой темойстала Великая Отечественная война. Именно в "военных" балладахВысоцкого появляется полнокровный лирический герой.
Необходимоуказать на особенности создания его трагического образа.Мотив обретения себя благодаря другому человеку — один изнаиболее распространенных в русской литературе, достаточно вспомнить пушкинское "Что в имени тебе моем", "Вот бреду я вдоль большой дороги" Ф. Тютчева или "Мы теперь уходим понемногу" С. Есенина.В поэзии Высоцкого происходит развитие этого мотива, его трагическое разрешение.
Осознание себя и мира происходит путем потеричеловека, находившегося рядом. Сказовая форма баллады уже не соответствует измененному содержанию, увеличению субъективного начала. И если в балладах Н. Тихонова герой эпический, то в произведениях Высоцкого это лирический герой, чувства и мысли которогосоставляют сюжет стихотворения. Таковы баллады "Он не вернулся избоя", "Тот, который не стрелял". Для подобного персонажа в поэзииВысоцкого существует еще один способ преодоления трагическогоодиночества. Лирический герой обретает чувство родства со всеммиром благодаря способности самопожертвования, обретаемой на путиприобщения к нравственным и культурным традициям.Создание образа лирического героя в этом случае также идетпо пути воссоединения с культурной традицией, но гораздо болеесложным в отличие от намеченного в "блатном" цикле. Писатель,поэт, музыкант обладает особой призмой, которая, пересоздаваядействительность, нарушая ее привычные связи, выявляет другие —- 58 более существенные, глубинные зависимости и значения.
Именнопоэтому, искусство всегда есть диалог. В духе традиций М. Бахтина и Ю. Лотмана следует считать, что диалогично не только взаимодействие культур. Иногда складывается такая историческая ситуация, при которой диалог интенсивно развивается в пределах одной культуры. Такое положение сложилось в 60 — 70-х годах XX века. В так называемой "советской" литературе (как и в том, чтосчиталось историей, философией) установилось мнение, что отсчетвремени в СССР начался с 1917 года. Предшествующая литература насловах почиталась классикой, подвергаемой, однако, жесткой идеологической цензуре и сводимой к "джентльменскому набору" цитат.На деле же выяснилось, что новая читающая российская публика слабо представляла себе всю мощь культурных традиций страны. И вдругвоспитанному на "новоязе" интеллигенту открылся целый материк:литература "серебряного века", имена доселе запрещенных или полузапретных А.
Ахматовой, О. Мандельштама, М. Цветаевой и других художников. Приоткрылся, конечно, только краешек, но остановить на¬чавшийся процесс уже было невозможно. Только теперь стало понят¬но, что готовился новый взлет в культуре России. "Серебряный век"стал временем невиданных доселе открытий во всех областях искусства. Необходимо было попытаться выяснить причины этого уникального явления. Оказалось, что искусство конца XIX — начала XX веков, во многом отталкиваясь от сложившихся традиций, незримыминитями тесно связано с ними. И началось новое постижение русскойлитературы, вновь зазвучали имена Пушкина, Гоголя, Достоевского.Интерес к русской истории, литературе, искусству в 60 — 70-е годы XX века — вот условие для начала нового диалога с существовавшей до 1917 года культурой России.
Налицо были признаки, указывающие на начало такого общения: страстный порыв к "другому куль¬- 59 турному миру, накопленные которым культурные сокровища казалисьсветом, исходящим из сверкающего центра. Соответственно своя позиция представлялась как царство тьмы и одновременно — началопути" [146, 230]. Это и есть восстановление органического типаразвития в литературе, о котором выше шла речь.Возникшие культурные противоречия питали не только общественные разногласия, но и литературные, в частности, противостояние "эстрадной поэзии" и "тихой лирики".
Одни стремились уйти оттекущих событий, обращаясь к поэзии, философии, истории. Другиепытались непосредственно воздействовать на читающую публику, заполнявшею до отказа концертные залы и стадионы в поисках поэтических откровений. Но и те, и другие, в сущности, стремились кодному: возвращению поэзии ее пророческого дара. Несколько позже,после конца "прекрасной эпохи" и появления поэзии "тихого, окопного героизма" (А. Кушнер, Д. Самойлов, А. Межиров) оказалась "вакансия поэта" прямой гражданственности, традиционная в русскойлитературе.