Н.Ю. Алексеева - Русская Ода (1006455), страница 78
Текст из файла (страница 78)
Здесь имеется в виду не близость смерти: лирический герой находится в поре расцвета жизни; готовясь сбирать с нее дань чести и славы, он предвидит и окончание этой поры. Здесь передано ощущение открытости человека вечности, принадлежности себя уже здесь, на земле, ей, исходящее из понимания, что всякий «сегодня ль завтра» енезапу умрет. Все предыдущее описание трех периодов жизни: до мужества, мужества и после мужества— ведет, как анфилада, к этим дверям, между временем и вечностью, которым мы при жизни принадлежим равномерно и потому пока стоим в них. Использование Державиным в оде слова енезапу предвозвестило новую жизнь церковнославянизмов в поэзии, а одновременно новую жизнь чужого слова в поэтическом тексте.
Оно введено им не для создания стилевой атмосферы произведения, как это было у классицистов, и не из безразличия к стилистической маркированности церковнославянизма, как было у поэтов барокко. Необычное, дремучее и страшное, оно ~ Начало стихов Иоанна Дамаскина переложено Сумароковым в стихотворении «Зряп2а мя безгласна» (1760), неправомерно включенного П.
Н. Берковым в раздел духовных од (Сумароков А. П. Избранные произведения. Л., 1957. С. 60). 2 Результаты поиска Х1Х в. приведены в примечаниях Я. К. Грота к оде (1, 91 — 92), в ХХ в. к ним добавились Юнговские параллели, отмеченные Л. Б. Пумпянским (Пумпянский Л. В. Сентиментализм // История русской литературы. Мз Л., 1947. Т. 1Ъ'.
Ч. 2. С. 431-432) и И. 3. Серманом (Сорман И. 3. Гаврила Романович Державин. Л., 1967. С. 42 — 43). Гз Н. Ю. Алексеева Часть Ш. Классицистическая ада само в себе заключает образ, указывая в то же время (как это будет затем в новой поэзии) на свой источник и на целый ряд встающих из него ассоциативных связей. С одой Сумарокова сближает оду Державина прием резкого переключения тональности, стиховой интонации. Мягкие, необыкновенно изящные для своей эпохи первые 4 стиха оды Сумарокова: «Среди игры, среди забавы, Среди благополучных дней...» обрываются в другом регистре: «Что все сне, как дым, преходит, Природа к смерти нас приводит, Воспоминай, о, человек...», и уже далее мрачный, резковатый тон не покидает оду. Возможно, переключение тональности в оде «На смерть князя Мещерского» внушено сумароковским образцом.
Но Державин, напротив, перешел к мягкому плавному тону после тяжести всей оды, ее гула, скрипа, стенания: «Как сон, как сладкая мечта, Исчезла и моя уж младость...» (1, 93). Прав Я. К. Грот, заметивший, что строки из 1Ч главы «Евгения Онегина» «Весна моих промчалась дней» схожи с этим местом Державина. Но схоже с ним в формальном отношении и другое место романа, с виртуозным переключением тональности, приемом восходящим в этой теме к Державину и Сумарокову: И наши внуки в добрый час Из мира вытеснят и нас! Покамест упивайтесь ею, Сей легкой жизнию, друзья! ( ~Евгений Онегин», тя. П, ХХХЧ|П-ХХХХХ).
На первом этапе своего «особого пути» Державин создает почти исключительно горацианские оды. Как будто ему обязательно нужно сопровождение в виде горацианского подголоска, без которого он боится сбиться с тона. В этот период, 1780 — 1789 годы, было два отступления от горацианства в широком его понимании: ода «На отсутствие ее величества в Белоруссию» (1780) и стихотворение «Видение Мурзы» (1783 — 1787). Первый опыт оказался довольно слабым, а стихотворение «Видение Мурзы», возможно, и создавалось так долго потому, что было совершенно оригинальным. Стоит, вероятно, подчеркнуть, что «Видение Мурзы» — не ода, а сюжетное стихотворение, одно из первых в русской поэзии.
С подражанием Горацию, с иронией Горация связывалось, по-видимому, в сознании Державина и шуточное начало его Глава 6. Новая ада Державина 33~ оды «Фелица». Автохарактеристика стиля оды, «забавный слог», восходящая, возможно, к посланию Е. Кострова «К творцу „Фелицы"», в котором она названа «забавными стихами», а потом еще дважды упоминается ее «забавность»,' позволяют истолковывать стиль «Фелицы» самым широким образом. Слово забавный в последней трети ХЧП1 века было широко употребительно и имело множество смысловых оттенков.
Сам Державин до послания Кострова называл свою оду «шутками» («и в шутках правду возвещу»), что семантически, безусловно, близко забаве. Дашкова одновременно с Костровым увидела в «Фелице» сатиру, чем вызвала возражение Державина: «Осмеливаюсь, ваше сиятельство, поставить себе свидетельницею, что ни язык мой, ни перо мое не были никогда производителями никакой сатиры, тем паче с намерением кого-нибудь тронуть, кроме что обыкновенные людские слабости в оде вФелице" оборотил я собственно на меня самого» (Ч, 377). Это признание, сделанное в письме от 25 ноября 1783 года, находится в прямом противоречии с поздними примечаниями Державина к оде «Федина».
В «Объяснениях» он не без самодовольства рассказывает известную историю о том, как императрица Екатерина П рассылала экземпляры оды вельможам, черты которых в оде ею были узнаны. Одно из свидетельств поэта, раннее или позднейшее, о лирическом герое оды явно ложно. Можно считать, что заверение, сделанное в письме к Е. Р. Дашковой, было продиктовано опасением автора усилить скандал, вызванный одой. Вместе с тем несмотря на ставшее уже хрестоматийным второе объяснение, оно кажется поздним прочтением поэта самого себя под влиянием сложившейся уже репутации оды.
Едва ли Державин создавал оду «Фелица» как сатиру «на лицо», в данном случае на нескольких лиц, и осознанно метил в Потемкина или Вяземского. Скорее в ней создан образ екатерининского вельможи, мурзы по тому же принципу, как вскоре будет создан образ героя: по списку здесь недостатков, там добродетелей. Это не пороки, как было в сатирах и в обличительной оде «На знатность», а слабости, в основе которых конечно, лежат пороки, но не о них в оде идет речь. Черты поведения и привычки жизни мурзы списаны с конкретных лиц, но приписанные одному ~ Коапрое Е.
Письмо к творцу оды, сочиненной в похвалу Фелицы // Собеседник любителей российского слова. 1783. Ч. Х. С. 25 — 30. Часть 7П. К«ассицистическал ода 332 мурзе они составляют образ, живой и органичный, лирического героя оды. Составление портрета из живых черт поведения, из привычек было новым в русской поэзии. До этого хвалились добродетели и порицались пороки в их отвлеченном виде, в лучшем случае на примере связанных с ними поступков. Новым было и изображение лирического героя не в положительном плане, а в отрицательном. Это придало его образу неожиданную человечность. «Обращение людских слабостей на самого себя» позволило говорить о них мягко и иронично. Говоря о сатире «Фелицы», Дашкова, по-видимому, имела в виду не жанр сатиры и даже, вероятно, не какие бы то ни было черты жанра, а саму звучащую в оде насмешку над вельможами.
В русском языке уже давно сатирой могли назвать всякую насмешку, критику, порицание.' Сам Державин в «Видении Мурзы» «щитится [защищается. — Н.А.1 от сатир злых», т.е. от попреков в адрес его оды «Фелица». Эффект «Фелицы» оставался неуловленным из-за отсутствия в русском языке ХУ111 века соответствующего понятия, термина. Это привело к тому, что стиль оды «Фелица» вместо «забавного слога» часто называли сатирой. Так было и в критике начала Х1Х века,' откуда это заимствовал В. Г. Белинский.' Уже от него представление о том, что в оде «Фелица» есть элементы жанра сатиры, перешло в литературоведение ХХ века.' Между тем термин ирония в русской культуре был известен задолго до появления од Державина, но, восходя к барочным риторикам, он имел существенно более жесткий и негативный смысл, чем ~ «Кто пересмехает людей, или сатирствует не для поправления их, тот отходит от пределов честностиь (Сумароков А.
П. Некоторые статьи о добродетели. Х1У // Сумароков А. П. Полное собрание всех сочинений в стихах и прозе. М., 1787. Т. 6. С. 262); «Критиковать от невежества, сатиризовать от злобы...ь (Сумароков А. П. О новой философической секте // Там же. Т. 10. С. 127). г Говоря о «Фелицеь, В. Т. Плаксин, например, заключает: «Во многих произведениях Державина восторг так сливается с негодованием сатиры, что многие недальновидные критики <...> причисляют на этом основании сатиру к лирике» (Плаксин В. Руководство к изучению истории русской литературы.
СПб., 1846. С. 154). з Белиносий В. Г. Сочинения Державина. С. 640. Уже Пумпянский возражал против сложившейся традиции восприятия «Фелицыт «...в „Фелице" не следует искать сатирический элемент, сатира возникает из нарушения первоначального договора, обманутого доверия...» (ПумлянскийЛ. В. К истории русского классицизма. С. 94). «См., например: Благой Д. Д.
Гаврила Романович Державин. С. 28. 333 Глава б. Новая ода Д«ржаеияа тот, который установился за ним с конца ХЧП1 века. «Ирония есть, когда через то, что сказываем, противное разумеем»,— говорит Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию», называя «сарказм, то есть иронию в повелительном наклонении» в числе первых видов «насмешества».' Еще в «Словаре Академиии Российской» в качестве примера иронии дана «надпись на Кресте Спасителя: „Иисус Назарянин царь Иудейский" ».' Если нам сегодня может показаться, что «шутка», «забава», «сатира» упрощают и даже огрубляют эффект, заключенный в «Фелице», то назови кто-нибудь из современников насмешку Державина иронией, это был бы куда более опасный, чем даже сатира, приговор оде.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
