Н.Ю. Алексеева - Русская Ода (1006455), страница 77
Текст из файла (страница 77)
М. к««», «Ключ», «Стихи на рождение в Севере порфирородного отрока».' Каждая из них завершает давнюю предшествовавшую Державину традицию, одновременно заключая в себе новые возможности развития поэзии. «Стихи на рождение в Севере порфирородного отрока» представляют собой смешанную оду: анакреонтическую по своей форме и торжественную по теме.' Такое решение могло быть подсказано опытом оды Сумарокова «На погребение императрицы Елизаветы Петровны» (1761), в которой в пиндарическую форму были включены элементы анакреонтики.' Как и следует сложившейся к этому времени форме анакреонтиче- ' О горацианском пейзаже у Державина, в частности в оде «Ключ», см.. Нумпянсвийл, В.
К истории русского классицизма. С. 84 — 85. т Нахв«7отл Кс и ЧогЪеге|г // Найедогп гг. ч. Одел цпд 11едег. НашЪцгй, 1744. з По непонятной причине Я. К. Грот нарушил хронологический принцип при публикации этих од, нарушен он и Д. Д. Благим. Они появились соответственно указанному порядку в «Санкт-Петербургском вестнике» 1779 гс № 9. С. 175; № 10. С.
267; № 12. С. 410. «Характерно, что Державин включил ее в книгу «Анакреонтические песни» (С П6., 1804), а затем в третий том своих «Сочинений» (СП6., 1808), в котором собрана анакреонтика. з См. с. 230 настоящей книги. Част«» 1П. Кяассиаастаичесяая ада 326 ских од, ода Державина не поделена на строфы, однако в ней заметно тяготение к строфическому строению текста, проявляющееся в совпадении синтаксических единиц со стиховыми периодами, состоящими из двух пар стихов с перекрестными рифмами. На всем протяжении оды предложения обнимают четыре стиха, образуя четверостишия.
Подлинным новаторством Державина стало введение в анакреонтическую оду русской народной стихии, создание, по словам Пумпянского, «своей мифологии»,' которая много позднее будет использована им в анакреонтических одах. Народное, сказочное начало оды, со слабо выраженными, а потому поэтичными русскими реалиями («Согревать сатиры руки Собирались вкруг огней») превратило ее в самый заветный русский гимн. Сказочной атмосфере подчиняется и общее место од на рождение — вереница гениев со своими дарами. Рождение наследника предстает здесь чудом, организующим вокруг себя природу, стихии, мир.
Удивление по этому поводу Державиным, как в лучших одах Ломоносова, не провозглашено, а выражено, и излучаемая одой радость способна и нас приобщить к забытой монархической эмоции: В зто время столь холодно, Как Борей был разъярен, Отроча цорфирородио В царстве Северном рожден. Он простер лишь детски руки— Уж порфиру в руки брал; Раздались громовы звуки, И весь Север воссиял. Я увидел в восхищеньи: Растворен судеб чертог; И подумал в изумленьи: «Знать, родился некий бог».
(1, 83). Ода «Перфильеву. На смерть князя Мещерского» открывает собою ряд горацианских од Державина 1780-х годов. Через опыт немецкого горацианства он возвращается к темам, наметившимся в «Читалагайских одах»: теме смерти и теме жизни частного человека. Теперь они решаются в духе Горация. Новое горацианство Державина далеко от легких приятных ! Пумпянский Л. В. К истории русского классицизма. С. 87. Глава б.
Новая ода Дврзсавиво 327 тем и тональности его стихотворений 1776 — 1778 годов. В оде «На смерть князя Мещерского» Державин выходит на избегаемую современными ему немецкими поэтами тему горацианства. Глубокая серьезность тона, в котором горацианское начало не всегда различимо с ветхозаветным и раннехристианским, в немецкой поэзии осталась в ХУП веке. По своему типу ода Державина принадлежит традиции русских смешанных од — горацианских по теме и пиндарических по форме— ведущей свое начало от оды Хераскова и завершившейся в начале 1760-х годов одой Сумарокова «На суету мира».' Державин воскрешает оставшуюся в 1760-х годах традицию нового русского горацианства, существенно ее обновляя. Само название «Перфильеву. На смерть князя Мещерского» и конец оды, диссонанс которых с основной частью тонко чувствовал Л.
В. Пумпянский ' — прямо восходит к Горацию. В традиционных для общеевропейского горацианства образах решается и тема равенства всех перед смертью, раскрытая в четырех первых строфах. Этим горацианство оды исчерпывается, потому что изображенное цепенение перед ужасом смерти больше, чем горацианство. К традиции русской оды «на суету» восходят 9 — 10 строфы, рисующие жизнь человека во времени.
Существенным отличием от од «на суету» стало изображение в этом месте жизни не человека вообще, а лирического героя. Не стоит, кажется, говорить, что ничего элегического в этой оде нет, что бывало находили, исходя из того, что тема смерти — тема элегии.з Тема переживания смерти становится центральной в оде Сумарокова «На суету мира», что отличает ее от од Хераскова и Карина. Его оду Державин, по-видимому, хорошо знал, и отзвуки ее (с трудом, правда, различимые среди общих мест од «на суету») слышны в его оде. «Едва увидел я сей свет, Уже зубами смерть скрежещет...» ' (Державин.
1, 89) — «Покинешь материю утробу: Твой первый глас есть горький стон» (Сумароков). «И весь, как сон, прошел твой век» (Державин 1, 93) — «Что мы ни делаем, то сон...» (Сумароков). 1 См. с. 212 — 219 настоящей книги. г ПумллнскийЛ. В. К истории русского классицизма. С. 88. з Благой Д. Д. Гаврила Романович Державин // Державин Г.
Р. Стихотворения / Вступ. ст., подгот. текста и общая ред. Д. Д. Благого; примеч. В. А. Западова. Л., 1957. С. 21. (Б-ка поэта). г Образ скрежета зубовного хотя и восходит к Апокалипсису, в русской поэтической традиции слова скрвжвгдвгл и зубы отсылают к сумароковско-петровскому словарю. Часть Ш. Классияистичесная ада 328 В контексте наскучившего уподобления жизни сну («Вся наша жизнь, как сон, проходит» — А. Карин; «Когда веселый век, как сладкий сон, прошел» вЂ” Ржевский; «Преходит все, как сон, все вечность пожирает» — Петров) замечательно повторение Как сон в начале следующей строфы, заставляющее забыть о клишированности сравнения и закрывающее тему. Стих «Сын роскоши, прохлад и нег», по поводу которого В. Г. Белинский, а вслед за ним Л. В. Пумпянский восклицали: «О ХЪ'П1 век! О русский ХЪ" П1 векЬ,' также близок сумароковской оде: «Достигнем роскоши, забавы, Великолепия и славы <...> А после превратимся в прах», он дословно повторяет стих из оды В.
П. Петрова «Сын роскоши и нег...», обращенной к Г. А. Потемкину,' следующая строка которой была использована Державиным в оде «На знатность».а При очевидной близости оды Державина с одой Сумарокова и с одами «на суету», она между тем существенно от них отлична характером переживания смерти. Сумароков, как и его предшественники, говорит о печальном ходе жизни с ее неизбежным концом как о давно известной истине.
Их оды обращены к нам, чтобы напомнить о ней, и изображают нашу человеческую жизнь горестно, но отстраненно. Державин же рассказывает о том же самом под впечатлением только что пережитой смерти приятеля. Никакому напоминанию, поучению, отстранению здесь нет места. Он созерцает смерть с полным проникновением. Такое сосредоточие чувства приближается к стихам Иоанна Дамаскина из чина «Погребения мирских человек», читающимся в заупокойной службе. Сходство некоторых стихов Державина с Иоанном Дамаскином: «цари же и книзи, судии и насильницы, богатии и убозии, и все естество человеческое», или «вчерашний бо день беседовал с вами и внезапу найде на мя страшный час смертный» («Где стол был яств, там гроб стоит; Где пиршеств раздавались лики, Надгробные там воют клики» вЂ” 1, 92), или «яко трава посечеся» («как злак сечет» — «Ода на смерть князя Мещерского»)— не столь, может быть, важно, как сродный дух оды Державина 1 Белинский В. Г.
Сочинения Державина// Белинский Б. Г. Полн. собр. соч. М., 1955. Т. 6. С. 629; Пумпянский Л. В. К истории русского классицизма. С. 89. т Петров В. Ода его сиятельству графу Григорию Александровичу Потемкину. Мс 1Тип. Гос. воен, коллегии], 1775. С. 7. а См. с. ЗОЗ настоявгей книги. 329 Глава б. Новая ода Державина священным стихам.
Прямо из стихов Иоанна Дамаскина Державиным заимствовано лишь слово енезапу: «Приходит смерть к нему, как тать, И жизнь енезапу похищает» («На смерть князя Мещерского», ст. 27, 28; ср.: «енезапу найде на мя страшный час смертный»). Слово енезапу в силу своей выразительности и смысловой нагруженности не оставляет сомнений в участии столь известных стихов Иоанна Дамаскина в создании оды Державина.' По странному недоразумению эта самая естественная, казалось бы, параллель к оде до сих пор в исследованиях отмечена не была. В подобии державинской оды стихам Иоанна Дамаскина заключено сущностное ее отличие от всех аналогичных русских и нерусских од на тему смерти, схожие места из которых (вполне убедительно) подбирались на протяжении Х1Х вЂ” первой половины ХХ века.' Христианское переживание смерти привело Державина к христианскому же разрешению темы: «Я в дверях вечности стою».