Н.Ю. Алексеева - Русская Ода (1006455), страница 62
Текст из файла (страница 62)
и. в. всепресветлейшей державнейшей великой государыне императрице Елисавете Петровне самодержице всероссийской сочиненная на торжественное воспоминовение победы Петра Великого над Шведами под Полтавою которую усерднейше приносит всеподданный раб Михайло Херасков. СПб., при Императорской Академии Наук, Июня 26 дня 1751 года.
т Тредиаковский В. К. Письмо, в котором содержится рассуждение о стихотворении, поныне на свет изданном от автора двух од, двух трагедий и двух эпистол, писанное от приятеля к приятелю 1750, в Петербурге О' Куник А. Сборник материалов для истории имп. Академии наук в ХЪ'П1 веке. СПб., 1865. Ч. 2. С. 480 — 481. з Это же выражение повторил В. И. Майков в оде «На восшествие», 1762: «На глас стенящего народа Возник монарх из земных недр» (Майков В. и.
Избранные произведения / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. А. В. Западова. Мс Л., 1966. С. 187. (Б-ка поэта)). Глава 4. Торжественные вды Хераскова 263 На всех своих уровнях ода Хераскова отражает большую зависимость от од Ломоносова. К нему восходит и неправильное название Кастильский ключ: «Там вкруг струи Кастильски льются» (ст.
214). Ошибка Ломоносова, допущенная им в 17-м стихе оды «На взятие Хотнна»: «Умой росой Кастильской очи», вскоре станет предметом колких насмешек,' но в момент, когда писалась ода Хераскова, Хотинская ода не была еще опубликована: она выйдет спустя полтора месяца в «Собрании сочинений».' Херасков мог познакомиться с ней только по рукописному списку. Это единственное пока свидетельство распространения Хотинской оды до ее издания, относящееся, правда, почти к тому же времени, что и само издание. В дальнейшем образ Кастальского ключа (уже в правильном написании) неоднократно использовался Херасковым.
Внушенная ломоносовскими одами ода Хераскова представляет собой плод самостоятельного их восприятия. Уже в ней есть более живые, чем у Ломоносова, хотя и восходящие к его одам, образы. Два начальных стиха оды составлены из ломоносовских фрагментов: зачина темы «Уже...» и двух его стихов из оды 1743 года «В златую седши колесницу» (ст. 18) и оды 1745 года «С горящей солнце колесницы» (ст. 181): Уже в горящей колеснице, С весельем седши, Аполлон От волн течет во след зарнице, Стирая с глаз приятный сон...з Правда, Ломоносов не мог употребить в неверном значении слова зарница (вместо заря),' и ему не свойственна граммати- 1 Тредиаковский В.
К. «Цыганосов когда с кастильских вод проспится...» // Поэты ХЧШ века. Л., 1972. Т. 2. С. 401. т Летопись жизни и творчества М. В. Ломоносова. Мз Л., 1961. С. 182. з [Херасков М.] Ода <...> на торжественное воспоминовение победы Петра Великого над Шведами под Полтавою. С. [1[. «Ломоносов дважды использовал в одах образ зарницы, оба раза при описании выражения глаз — императрицы в оде 1757 гс «Надежда к Богу в них сияет И гнев со кротостью блистает, Как видится зарница нам» (ст. 87) и разъяренного русского воина в оде 1759 гс «С зарницей очи равны зрю!» (ст.
137). Но Херасков и Майков слово зарница употребляли как синоним зари: «В тебе, как светлая зарница, Блестит венчанная глава» (Херасков М. М. Творения, вновь исправленные и дополненные: В 12 ч. 2-е изд. М., 1807 — 1812. Ч. 7. Разные сочинения. С. 91. Далее в этой главе ссылки на это издание даются в тексте); «По всходе свеглыя зарницы Уже приходит солнце в мир» (Майков В. И. Избранные произведения. С. 190); «Являя зрак императрицы, Как всход пресвеглыя зарницы» (Там же.
С. 199), 264 Часть 111 Классицистическая ода ческая неточность, допущенная молодым поэтом в первых двух стихах, в которых деепричастный оборот плохо согласуется со всем предложением. Но это не бросающиеся в глаза детали. Само имя Аполлон в такой транскрипции восходит к сумароковской эпистоле «О стихотворстве» («Без пользы на Парнас слагатель смелый всходит, Коль Аполлон его на верх горы не взводит...»), хотя так писал еще Кантемир, но Хераскову, почти наверное читавшему Кантемира, Сумароков был ближе и памятнее. Ломоносов до 1757 года бога поэзии и солнца называл греческим именем Феб, Тредиаковский — Аполлином.
Четвертый стих выбивается из поэтики Ломоносова, который в классический свой период изображал античных богов в чистых, бесплотных, вполне отвлеченных образах. Такое изображение противостояло укоренившемуся в России барочному видению богов в подчеркнуто человеческих, совсем не возвышенных характерах. Так изображены боги в элегии «О смерти Петра Великого» Тредиаковского, но след этой традиции есть и у раннего Ломоносова: «Оставив шум войны, Градин, Изранен весь, избит, чуть жив <...> У Финских спать залег озер, Тростник подстлав, травой покрылся» («Первые трофеи», 1741).
Херасков, одним штрихом создавший образ Аполлона- возницы, простоватого молодца, так же лаконичен, как ранний Ломоносов, и не менее изящен. Точности детали и слова (например, с глаз, а не с очей) Херасков мог научиться только у Ломоносова. То, что и эта строка, на первый взгляд далекая от Ломоносова, проникнута духом его од, подтверждает и слово приятный, в мире ломоносовской оды одно из опорных.
И другое великолепное место этой юношеской оды Хераскова, также на первый взгляд выбивающееся из одической поэтики, восходит, если вглядеться, к Ломоносову: В толикой горести жестокой Смущенный швед во мгле рыдал...' Первый стих повторяет начало 122-го стиха знаменитой оды Ломоносова 1747 года: «В толикой горести Парнас». Все четыре слова второго стиха принадлежат ломоносовскому словарю, начиная от памятной в одах Ломоносова миы («Свилася мгла, герои в ней» вЂ” «На взятие Хотина»; «Еще крутится мгла густая...» — «Надень восшествия», 1748), включая неожи- ~ [Херасков М4 Ода <...> на торжественное воспоминовение победы Петра Великого над Шведами под Полтавою.
С. П). 265 Глава 4. Тор»гсвг«в«нные оды Хвраснова данное для оды слово рыдал («Война при Шведских берегах С ужасным стоном возрыдает» ' — «На прибытие е. и. в.... в Петербург...», декабрь 1742, ст. 353). Но при этом сам образ шведа, бесплотно-пластичный, зрелому Ломоносову не свойственен. Лишь в ранних одах он приближался к подобному видению: «Стигийских вод шумят брега, Гребут по ним побитых души, Кричат тем, что стоят на суши, Горька опять коль им беда» («На прибытие е. и.
в.... в Петербург.,», декабрь 1742, ст. 147 — 150). Возможно, такая образность восходит к французской оде, но воплощению ее на русском языке Херасков мог научиться только у Ломоносова. При создании образов Аполлона или шведа Херасков не подражал Ломоносову прямо (заимствованный словарь еще не есть подражание), а, проникнутый мало кому видимой, потаенной стороной ломоносовского гения, сумел нарисовать картины в его манере. Такой тип подражания отличен от наметившегося уже к 1751 году характера подражания Ломоносову. И Сумароков, и Голеневский — первые преемники ломоносовской оды, перенимали звучные, громкие стихи и слова, но не слышали и не воспроизводили другого, плавного, медленного, бессмертно-поэтичного, Ломоносова, скрытого за блеском и шумом его парящих орлиц. Внешнее подражание Ломоносову будет отличать многочисленные оды 1760 — 1770-х годов, включая ранние оды Державина.
Херасков же умел слышать и запоминать не внешнее и звучное, а внутреннее, неочевидное, требующее для своего восприятия и врожденного слуха, и воспитанного видения поэтического, то есть большой поэтической культуры. Вкуса, как сказал бы сам Херасков в открывшуюся вместе с его приходом в поэзию эпоху, для которой вкус стал ведущей категорией. В Шляхетном корпусе в такой мере, в какой обладал им Херасков, он не мог быть привит, кроме самовоспитания здесь сказалось, вероятно, влияние семьи, глава которой Н.
Ю. Трубецкой был знатоком поэзии. Начиная с оды «На восшествие на престол императора Петра Федоровича» (1762) Херасков становится одним из самых заметных одописцев 1760 — 1770-х годов. К 1762 году у него уже определился свой характер и стиль торжественной оды. Как и первая ода, все следующие оды Хераскова представляют собой феномен внутреннего подражания Ломоносову, невозмож- 1 Здесь возрыдавга — форма настоящего времени. Часть Ш. Классицистическая ада 266 ного без строгого отбора из его словаря репертуара образов и тем.
Херасков как будто не слышит великолепного громкого Ломоносова, а если и слышит, то совсем не к такому звучанию стремится сам. Кажется, весь слух его обращен к отраженной в одах Ломоносова гармонии, и гармонией, по-своему увиденной и услышанной, проникнуты все его оды. Они представляют собой вариант оды Ломоносова, но вариант, очищенный от внешних эффектов, перепадов звучания, шероховатостей стиля. Они существенно глаже, приятнее, динамичнее и грациознее, но лишены величия и грандиозности ломоносовских од, лишены их напряжения.
Вместо ужаса и блаженства, двух важнейших эмоций ломоносовских од, в одах Хераскова царит веселье и радость. Своим происхождением эмоциональное начало од Хераскова обязано одам Ломоносова, однако светлое начало ломоносовских од Херасковым заметно распространено, в то время как мрачные изображения сильно сокращены и смягчены. Сами категории добра свет, тишина, покой — у Хераскова преломляются, и изображение этих состояний приобретает свои самостоятельные черты. В ломоносовских одах свет падает лучами, пронизывающими тьму (как на гравюрах, изображающих фейерверки и иллюминации), он ярок и резок.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
