И.З. Серман - Русский классициз (1006452), страница 7
Текст из файла (страница 7)
Сопоставив современную ему элегическую поэзию и традицию русскойоды от Ломоносова до Шихматова, Кюхельбекер отдает безусловное преимущество второй. «Лириками» в этой статье Кюхельбекер называет одических поэтов, применяя обычную для теорииклассицизма терминологию: «От Ломоносова до последнего преобразования нашей словесности Жуковским и его последователями у нас велось почти без промежутка поколение лириков,коих имена остались стяжанием потомства, коих творениямидолжна гордиться Россия. Ломоносов, Петров, Державин, Дмитриев, спутник и друг Державина — Капнист, некоторым образомБобров, Востоков и в конце последнего десятилетия поэт, заслуживающий занять одно из первых мест на русском Парнасе,кн.
Шихматов, — предводители сего мощного племени. Онив наше время почти не имели преемников».2Далее Кюхельбекер дает теоретическое обоснование превосходства оды как жанра над;* другими жанрами: «Сила, свобода,вдохновение — необходимые три условия всякой поэзии. Лирическая поэзия вообще не что иное, как необыкновенное, то естьсильное, свободное, вдохновенное изложение чувств самого писателя. Из сего следует, что она тем превосходнее, чем более возвышается над событиями ежедневными, над низким языком черни,не знающей вдохновения. Всем требованиям, которые предлагаетсие определение, вполне удовлетворяет одна ода, а посему безсомнения занимает первое место в лирической поэзии или,лучше сказать, одна совершенно заслуживает названия поэзиилирической».3 J 3По мнению Кюхельбекера, русская одическая традиция разработала именно ту форму выражения высоких общественныхчувств, которая стала опять необходима в эпоху переживаемогорусским самосознанием подъема освободительных и свободолюбивых настроений.
«3 оде поэт бескорыстен: он не ничтожнымсобытиям собственной жизни радуется, не об них сетует...»,—пишет Кюхельбекер, противопоставляя оду элегии, где «стихотворец говорит о самом себе, о своих скорбях и наслаждениях».4Ода выражает нечто очень важное и значительное, общенациональное: «В оде поэт „вещает правду" и суд Промысла, торжествует о величии родного края, мещет перуны в сопостатов,блажит праведника, клянет изверга». 5 ^Г,По убеждению Кюхельбекера, поэт в оде говорит не от своегоимени, ибо чувства, которые он выражает, есть чувства общие,общенациональные; lj5^a — это орудие политической борьбы иобщественной деятельности, трибуна для высказывания граждан2345«Мнемозина», 1824, ч. II, стр. 29—30.Там же, стр.
30.Там же, стр. 31.Там же.27ственпых чувств и политических программ. Из предложенногоКюхельбекером определения поэтической сущности оды следовалоодно, но важное и непременное правило: ода тогда только можетбыть действительно поэтическим произведением, когда поэт «радуется» и переживает как события собственной жизни то, чтосоставляет содержание общественной жизни и политическойборьбы его времени, когда он на стороне сил исторического прогресса, когда он твердо знает, кто является «извергом», а кто« праведником» /^J.Развитием и продолжением этих положений Кюхельбекераявилась другая его статья, посвященная разбору поэмы С.
А. Шихматова «Петр Великий»,6 которую он называет значительным явлением русской поэзии своего времени. Кюхельбекер последовательно сравнивает эту поэму с одами Ломоносова и в степенихудожественной близости их видит и мерило достоинств поэмы,и основание для определения актуальности оды как жанра в светезадач и потребностей русской поэзии "1825 г.7 По мнению Кюхельбекера, поэма Шихматова — это «лирико-эпическое творение»,созданное «по образцу» похвальных од Ломоносова. В осмеяннойи забытой поэме Шихматова Кюхельбекер услышал чувства имысли самого поэта, увидел отражение его души, сквозь которуюкак бы пропущены были все события и герои истории. В этомКюхельбекер усматривал сходство Шихматова и Ломоносова;творчество Ломоносова представлялось ему разительным примером такого поэтического «самовыражения»: «В творениях поэтавсегда, нередко даже без его на то согласия, отражается он сам,отсвечиваются его собственный образ мыслей, его чувства, опыты,наклонности, любимые занятия.
Так, например, многие местав одах Ломоносова являют его истинным сыном Севера, воспитанным на берегу Ледовитого океана, умом, который в младенчестве поражался грозными, дивными огнями и призраками полунощного неба».8Энтузиастический призыв Кюхельбекера сделать одическийпринцип сочетания личного и общего, индивидуального и общенационального программой современной поэзии тогда же встретилсамые энергичные возражения. Как известно, в числе убежденнейших его оппонентов был Пушкин. Воспользовавшиськак поводом появлением в русском журнале перевода «Предисловия г.
Лемонте к изданию басен Крылова с французскими иитальянскими переводами»,9ГПушкин высказал свою точку зрения на оду вообще и на пригодность одической формы для совре-387.286«Сын отечества», СПб., 1825, № XV, стр. 257—288; № XVI, стр. 3 5 7 -789Там же, № XV, стр. 274.Там же, № XVI, стр. 362.Там же, 1825, № XIII, стр.
67-87; № XIV, стр. 173-189,меиной литературы. При этом, так же как Кюхельбекер, Пушкинсуждения об оде вообще высказывает как итог размышленийнад одами Ломоносова. В своем обширном «Предисловии» Лемонте говорит о Ломоносове, в сущности, мимоходом и оченькратко: «Бедный рыбак, родившийся близ льдов архангельских,одаренный необыкновенной силою ума и дарования, подарил русских, за несколько лет до половины XVIII века, первою их Грамматикою, первым Словарем (?), первыми правилами и примерамипоэзии».1^ В примечании он добавляет следующее: «Он (Ломоносов,— 11. С.) был ум всеобъемлющий, поэт и прозаик, равносведущий и в науках точных, и в искусствах изящных, превосходный и самостоятельный во многих родах.
Оды его и переложенияникем еще не превзойдены; отец российских писателей по сюпору исполин между ними». Переводчик «Предисловия» от себядобавил сентенциозное замечание: «Вот что говорит француз,но мы не читаем Ломоносова!!!».11По мнению Пушкина, Лемонте не понял исторического значения Ломоносова: «Г-н Лемонте в одном замечании говорито всеобъемлющем гении Ломоносова; но^-он взглянул не с настоящей точки на великого сподвижника великого Петра».12 ЕслиЛемонте утверждает, что Ломоносов равно значителен как ученый и как поэт, то Пушкин отказывается видеть в Ломоносовепоэта: «Поэзия бывает исключительно страстью немногих, родившихся поэтами; она объемлет и поглощает все наблюдения, всеусилия, все впечатления их жизни; но если мы станем исследоватьжизнь Ломоносова, то найдем, что науки точные были всегдаглавным и любимым его занятием, стихотворство же иногда забавою, но чаще должностным упражнением.
Мы напрасно искали бы в первом нашем лирике пламенных порывов чувстваи воображения».'13 Именно ломоносовские оды царям имел в видуПушкин, когда писал: «Мы напрасно искали бы в первом нашемлирике чувства и воображения».14^ГВ конспекте ненаписанной статьи под условным названием«Возражение на статьи Кюхельбекера в „Мнемозине"» Пушкинподвел некоторый итог своим размышлениям и определил дляоды весьма непочетное место в иерархии жанров. Он писал, чтои ода и элегия «стоят на низших ступенях творчества» по сравнению с поэмой, трагедией, комедией: «Но плана нет в оде и не101112Там же, № XIII, стр.
69.Там же.Л. С. П у ш к и н , Полное собрание сочинений, т. XI, Изд. ЛН СССР,М.—JL, 1949, стр. 32 («О предисловии г-на Лемонте к переводу басен Крылова»). О месте этой статьи в творчестве Пушкина см.: Б. В. Т о м а ш е в с к и й . Пушкин и народность. В кн.: Б. В. Т о м а ш е в с к и й . Пушкин иФранция.Изд. «Советский писатель», Л., 1960, стр. 28—40.13А. С. П у ш к и н , Полное собрание сочинений, т.
XI, стр. 32—33.14Ср. у В. Перевощикова («Вестник Европы», 1822, № 18, стр. 102):«Ломоносов имел живое чувство, пламенное воображение».29<может быть; единый план „Ада" есть уже плод высокого гения.Какой план в Олимпийских одах Пиндара, какой план в „Водопаде'1, лучшем произведении Державина? Ода исключает постоянный труд, без коего нет истинно великого».15Таким образом, в споре Пушкина с Кюхельбекером столкнулись две точки зрения на оду: согласно одной, ода выражала«чувства самого писателя», согласно другой, ода — это только«должностное упражнение».^2L.K началу 1840-х годов, через сто лет после своего возникновенияв русской литературе, ода была уже мертвым жанром, и Белинский не был оригинален, когда писал в 1840 г.
в статье «Разделение поэзии на роды и виды» об оде и ее главном недостатке —«длиннотей «Хотя те же самые недостатки в Державине выкупаются иногда яркими проблесками сильного таланта, однакотакие длинные оды его, как „Ода на взятие Измаила", в целомневыносимо утомительны? самый „Водопад" его трудно прочестьсразу. Что же касается до ораторских речей в стихах, которымибессмертный Ломоносов пленял слух верных россов; до надутыхпузырей реторического амфаза в „торжественных одах" Петрова;до водяных разглагольствований Капниста, з которых он, по правилам реторики г.
Кошанского, оплакивает свои утраты и „злополучия"; наконец, до торжественных и казенных лиропенийМерзлякова, читанных им на университетских актах: они годятся только для того, чтоб магнетически погружать душу читателей в тяжкую скуку и сонную апатию».10Эта точка зрения на оду, как жанр «реторический» по преимуществу и совершенно поэтому непоэтический, утвердиласьв критике, в историко-литературной науке, благодаря «Исторической хрестоматии» Галахова проникла в школьное преподавание русской литературы17 и дожила до наших дней. Подобноемнение находим и в известном учебнике Д.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
