И.З. Серман - Русский классициз (1006452), страница 61
Текст из файла (страница 61)
Автор-рассказчик, который всячески подчеркивает свое особое существование, вне сюжета поэмы, своимрассказом и своим отношением скрепляет, соединяет обе линиипоэмы; он является ее центром, носителем оценочного критерияи одновременно создателем комического освещения всего происходящего.Автор у Майкова стремится к комическому впечатлению,к смешному иными способами, чем Сумароков-баснописец. У Сумарокова два источника комического: рассказчик с его «болтовней» и то развитие (и разрешение), которое он дает басенномусюжету. У Майкова комическое есть результат взаимодействиясталкиваемых автором-рассказчиком определенных устойчивыхлитературно-стилистических образований с другой литературной же стилистикой; а в самом содержании поэмы комическоеявляется результатом столкновения «литературы» и «жизни»,непосредственного материала поэтических очерков жизни героевпоэмы с устойчивыми формами высокой поэзии.Смешное у Майкова вовсе не является вторичным социальным признаком его персонажей — бурлаков, целовальников, обитательниц смирительного дома для проституток.
Смешными онистановятся, когда автор помещает их в грубокомические, фарсовые ситуации (драки в кабаках, Елеся в доме купца); или женесмешные сами по себе ситуации приобретают комический характер из-за несоответствия изложения, стиля излагаемому.Автор-литератор со своими поэтическими вкусами и пристрастиями не оставляет своих героев ни на шаг, комментируя каждый их поступок сопоставлением с определенными литературными или мифологическими образами,256В поэме создается очень сложная смысловая перспектива.Так нравившееся Пушкину место из «Елисея», когда смотрительница смирительного дома после таинственного исчезновениясвоего возлюбленного находит оставленные им «портки», описание ее скорби и удивления даны как пародия на соответствующий эпизод из «Енея» В.
Петрова — его перевода первой песни«Энеиды» Вергилия. Пародируя Петрова, особенно его стиль,чрезмерно архаизированный с точки зрения Майкова, рассказчик«Елисея» показывал читателю условность «высокости» или «низости», серьезности или комизма определенной ситуации.Наиболее частый у Майкова прием — это замена высоких понятий Вергилия (в переводе Петрова) низкими, обыденными, буднично-бытовыми.
Интересное сопоставление стихов Петрова иМайкова делает А. М. Кукулевич.19У Петрова:Против Италии, где Тибр лил в море воды,Вдали от Тирян град воздвигнут в древни годы.Богатством славен был и браньми Карфаген,Юноной всем странам и Саму предпочтен,В нем скиптр ее, в нем щит хранился с колесницей:Она намерила вселенныя столицейСей град произвести, коль есть па то предел;Под особливым он ее покровом цвел.У Майкова:Против Семеновских слобод последней ротыСтоял воздвигнут дом с широкими вороты,До коего с тычка не близкая езда;То был питейный дом названием «Звезда»,В котором Вакхов ковш хранился с колесницей:Сей дом был Вакховой назначен быть столицей;Под особливым он его покровом цвел,В нем старый сам Силен раскинувши сидел.Майков буквально воспроизводит целые строки Петрова, ничего в них не меняя или заменяя одно слово; вместо «щита»Юноны у него «ковш» Вакха, что само по себе уже настраиваетчитателя на несерьезное отношение к авторскому рассказу; далееотдельные выражения или слова Петрова переносятся в другойконтекст.
Вместо «воздвигнут град» у Майкова «воздвигнут дом»(да еще «с широкими вороты», т. е. не тот величественный город,который когда-то спорил с Римом о власти над миром, а совсемобыкновенный дом, который оказывается просто-напросто кабаком). Майков как бы постепенно приземляет стиль Петрова, переводя его на бытовую основу. Но Майков не ограничился пародированием и высмеиванием первой песни «Энеиды» в переводеВ. Петрова; как нам кажется, он имел в виду еще и трагедиюКняжнина «Дидона» (1769).
В переводе Петрова еще нет рас19А. М. К у к у л е в и ч . Майков. В кн.: История русской литературы,т. IV. Изд. АН СССР, М.-Л., 1947, стр. 213.257сказа о бегстве Энея и смерти Дидоны, тогда как у КняжиипаЭней покидает Дидону и она кидается в огонь горящего здания.Есть некоторое сходство — конечно, пародийное — в жалобахначальницы смирительного дома и Дидоны. Обращаясь к своимпридворным, Дидона говорит:Почто не знали вы, что сей пергамский лжец20Коварства мне плетет толь пагубный венец?У Майкова его героиня так обращается к исчезнувшемуЕлисею:Куда, Елесенька, куда ты отлучился?И где обманывать людей ты научился.. .2lА столь понравившийся Пушкину эпизод сжигания «портков»,оставшихся от Елисея, пародирует финал «Дидоны» Княжнина:Она уже о нем и слышать не могла,Портки его, камзол в печи своей сожгла,Когда для пирогов она у ней топилась;И тем подобною Дидоне учинилась.22Роль автора в освещении любой ситуации в поэме становитсянеизменно более значительной, чем к этому привыкли дажечитатели басен Сумарокова.
Майковский рассказчик смело распоряжается не только жизненным, но и литературным материалом, вплоть до всемирно признанных ее образцов («Энеида»);для него все — предмет насмешки, все — материал для комического обыгрывания и пародирования. Утверждение Пушкина,что «Елисей» смешнее «Гавриилиады», «следственно, полезнеедля здоровья», следует соотнести с собственным опытом Пушкинапо одновременному пародированию в «Графе Нулине» историии Шекспира.Позиция рассказчика в поэме Майкова несколько напоминаетроль издателя «Трутня» в компановке поставляемого авторамиразнородного материала.
Вне этого столкновения разнородныхстилевых пластов майковского рассказчика в поэме нет.Богданович, который писал свою поэму несколькими годамипозже Майкова и имел в качестве сюжетной канвы роман Лафогттена «Любовь Амура и Психеи» (написанный вперемежку прозой и стихами), добивается комического эффекта иными средствами, чем Майков. Богданович совершенно отказывается отпародирования, которому так много внимания и места уделяетМайков в «Елисее». В «Душеньке» первой редакции, правда, естьеще элементы, свойственные ирои-комической поэме, но в редакции 1783 г.
Богданович от них избавляется. В «Душеньке»предметом комического изображения является все: и сказочный2021Я. Б. К н я ж н и н, Сочинения, т. I, СПб., 1847, стр. 65.Ирои-комическая поэма. Изд. писателей в Ленинграде, 1933 (Библиотекапоэта. Большая серия), стр. 155,22Таэд же, стр. 1§7?258сюжет, и героиня, и ее приключения, и те бытовые подробности,на которые не скупится автор, не смущаясь сказочностью и волшебностью происходящего.
Доброжелательно-ироническое отношение автора-рассказчика ко всему происходящему — основнаячерта поэтического изложения в «Душеньке».Ирония не оставляет автора и тогда, когда его героиня находится в опасности или попадает в трудное положение. Так, когдаДушенька, решив в отчаянии покончить с собой, ищет у себякакое-либо оружие и не находит, автор замечает:Но не было у ней кинжала,Ниже какого острия,Удобного пресечь несчастну жизнь ея.Читатель ведает, без всякой дальней справки,Что Душенька пред сим,Летя с горы на низ, повытрясла булавки, 23Чудесным действием иль случаем простым.В свое время мне приходилось уже писать об этом подробно.24Сейчас я нахожу нужным несколько пересмотреть свою прежнююточку зрения. Делаю я это еще и потому, что со времени появления моей статьи о Богдановиче не появилось никаких существенных на нее.
возражений. В своей статье о Богдановиче яслишком доверился Карамзину, который создал очень интересный в литературном отношении образ поэта в замечательной вомногих отношениях статье «О Богдановиче и его сочинениях»(1802). Смысл статьи Карамзина в том, что поэма Богдановича —это зеркало его души, автопортрет поэта и что Богданович, каксоздатель литературного своего образа, самый непосредственныйпредшественник поэзии сентиментализма. Думаю, что Карамзиндобросовестно заблуждался, читая «Душеньку» глазами человека1800-х годов, когда самое отношение к литературе изменилоськоренным образом и за каждым произведением уже хотели видеть автора, его душу и характер, а если не находили, то не находили и поэзии вообще.
Что в «Душеньке» действительно естьи что составляет характерную черту ее стиля и конструкции —это ощутимое присутствие авторского отношения в каждом эпизоде, в каждом описании, в каждой сентенции. Но это отчетливопрослушиваемое отношение автора, эта ирония, с которой излагаются самые иной раз печальные происшествия поэмы, остаетсяравна себе самой; эта ирония, как бы она ни проявлялась, не порождает у читателя представления об авторе как о личности,существующей и в стихах поэмы, и вне ее.
Рассказчик у Богдановича не превращается в литературную личность, а остаетсятолько рассказчиком. Сравнение поэмы Богдановича с «Русланом23И. Ф. Б о г д а н о в и ч , Стихотворения и поэмы, изд. «Советский писатель»,Л., 1957 (Библиотека поэта. Большая серия), стр. 102.24И. С е р м а н. И.
Ф. Богданович. В кн.: И. Ф. Б о г д а н о в и ч , Стихотворения и поэмы, стр. 30—42.259и Людмилой» Пушкина в этом отношении дает много для понимания особенностей манеры Богдановича и принципиальной разницы между воплощением авторского отношения в поэзии классицизма и авторской личностью у Пушкина-романтика.зРазвитие сатиры и комизма в различных жанрах во второй половине 1770-х годов шло по нескольким направлениям.
Важнымивехами собственно стихотворной сатиры было появление «Послания к слугам моим» (1769) Фонвизина и отдельного изданиястихотворных «Сатир» (1774) Сумарокова. Прямое свидетельствотого, что молодое поколение литераторов обратило внимание наобе эти новинки сатирической поэзии,— творческий путь Хемницера. Я. К. Грот опубликовал из архива Хемницера многонабросков незаконченных сатир, планов и замыслов, так и недоведенных до окончательной отделки и не опубликованных.Из всего этого видно, как внимательно изучал Хемницер «Сатиры» Сумарокова и как старался применить манеру учителяк новому материалу и новой проблематике. Сатиры Хемницераостались незаконченными; по-видимому, Хемницера не устраивала стихотворная сатира как жанр с обязательным и прямымосуждением, — жанр, в котором автор обязан был брать на себявсю полноту знания и различения добра и зла во всех жизненныхситуациях.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
