И.З. Серман - Русский классициз (1006452), страница 48

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 48)

Лессинг выпустил «Басни» в трех книгах с при­ложением специального «Рассуждения» о теории басни. Со свой­ственными Лессингу талантом, силой и живостью выраженийобрушился он на Лафонтепа и его последователей и объявилистинным образцом басни творчество Эзопа, а прозу единственноправильной формой выражения для басни. Басня для Лессинга — философско-публицистический, а не поэтический жанрТ\«У древних басня принадлежала к области философии, и отсюдаее заимствовали учителя риторики. Аристотель разбирает ее нев своей „Поэтике", а в своей „Риторике"... Так же и у новыхавторов вплоть до времен Лафонтена следует искать в риторикевсе, что нужно узнать об эзоповской басне. Лафонтену удалосьсделать басни приятной поэтической игрушкой...

Все начали44См.: М. S t a e g e . Die Geschichte der Deutschen Fabeltheorie. Bern,1929, pp. 35—45 (здесь же и литература). Из новейших работ см.:Г. М. Ф р и д л е н дер. Лессинг. Гослитиздат, М., 1957, стр. 75—81;Л. С. В ы г о т с к и й . Психология искусства.

Изд. «Искусство», М, 1935,стр. 117-155.200трактовать басню как детскую игру... Кто-либо, принадлежа­щий к школам древних, где все время внушалось безыскусствен­ное изображение в басне, не поймет, в чем дело, когда, к примеру,у Батте он прочитает длинный список украшений, которые должныбыть присущи басенному рассказу. Полный удивления, он спро­сит: „Неужели у новых авторов совершенно изменилось суще­ство вещей? Потому что все эти украшения противоречат дей­ствительному существу басни'4».45Настаивая на необходимости следовать древней, эзоповскойтрадиции, Лессинг сам создавал басни, в которых условностьпереноса на животных определенных социальных отношенийбыла совершенно очевидна и нисколько не скрывалась автором.В первой басне его первой книги Муза басни предстает передЛессингом в тот момент, когда он занят тем, что «старался при­дать одной из .

.. сказок ту легкую поэтическую форму, котороюЛафонтен успел всех так избаловать, что все только в этой формеи хотели видеть басню». Муза его утешает: «Ученик! к чемузадаешь ты себе такой неблагодарный труд?.. Для истины необ­ходима игривость басни, но игривость гармонии вовсе не нужнадля басни! Ты, кажется, хочешь прямое сделать еще более пря­мым. Разве не довольно уже и того, что вымысел басни принадле­жит поэту; пускай же он заимствует безыскусственное изложениебасни у историка, а вывод из нее у философа».46Таково было главное теоретическое положение Лессинга.Вопрос был действительно поставлен так: «Назад к Эзопу!».Но критика Лафонтена и его последователей в Германии не озна­чала, что Лессинг хотел просто вернуться к прямой простодуш­ной дидактике Эзопа или Федра.

Перед ним стояла другаязадача — превратить архаический (у Эзопа) или развлекательный(у Лафонтена) жанр басни в острое оружие публицистическойсатиры. Поэтому особенно интересны с точки зрения соотношениямежду его теорией и практикой те басни, в которых он разра­батывает наиболее популярные у других баснописцев сюжеты.Известную басенную историю Вороны и Лисицы Лессинг снаб­жает новым мотивом, которого нет ни у древних баснописцев,ни у Лафонтена. Его басня начинается с сообщения, что «Во­рон нес в когтях своих кусок отравленного мяса, которое садов­ник, в сердцах, положил в саду, чтобы перетравить кошек со­седа».

Ворон, следовательно, мясо похитил, и, если бы не вме­шательство Лисицы, то Ворон погиб бы жертвой собственногопреступления — воровства. Басня у Лессинга заканчивается тем,что «Лисица с насмешкой подхватила брошенную ей добычу ипожрала ео со зчобной радостью. Но вскоре радость обратилась45Цит. по переводу в яя.; Л. С.

В ы г о т с к и й . Психология искусства,стр. 120—121.46Л е с с и н г , Собрание сочипений под ред. П. Н. Полевого, т. I, СПб.,М., 1904, стр. 16—17.201в сокрушение: явились боли, яд стал действовать — и лисица из­дохла». Самое содержание льстивой речи Лисицы у Лессинга нето, что у его предшественников. Ее похвалы носят безудержногиперболический характер. Лисица уверяет Ворона, что он и естьЗевесов Орел: «Или ты думаешь, что я в твоей могучей десницене вижу той подачки, которую постоянно ниспосылает мне Зевсчерез твое посредство!».Поведение Ворона под воздействием этой лести соответственноиное, чем у Эзопа или Лафонтена, когда он теряет свою добычу,желая по просьбе Лисицы показать свой певческий талант.У Лессинга Ворон действует сознательно и обдуманно: «Воронбыл очень удивлен и вместе обрадован тем, что Лиса принялаего за орла, и он подумал про себя:—пускай себе лисица оста­нется при своем заблуждении.

И он с глупою щедростью бросилей свою добычу, а сам поднялся с дуба в облака, глубоко прони­кнутый чувством собственного достоинства».47Лессинга не занимает разработка тех или иных социальнопсихологических наблюдений над исторически конкретными фор­мами общественной жизни Германии, над «нравами», как гово­рили в XVII в. В баснях Лессинга внутреннее правдоподобиеповедения басенных персонажей не является неотъемлемым эле­ментом жанра, тогда как Лафонтен исследует проявления обще­человеческих свойств (коварства или доверчивости) в живых фор­мах современного ему быта PI нравов. Поэтому у него результатыпоступков басенных персонажей оказываются, как правило, со­вершенно для них самих неожиданными, непредвиденными, да исам баснописец воспринимает происходящее с тем же удивле­нием, что и его герои.Лессинг прежде всего не бытописатель, а сатирик.

Его зани­мает разоблачение социального механизма в целом или его важ­ных проявлений, а не эмпирическая картина нравов, хотя бы иподанная сквозь призму авторского отношения. «Интерес басенЛессинга заключается в той острой критике немецкого обществаXVIII века, которая звучит в них, несмотря на отвлеченно-мо­ралистическую, дидактическую тенденцию».48Л. С. Выготский, который подошел к теории басни Лессингакак исследователь психологии искусства, писал, сопоставляя еговзгляды с теорией басни Потебни: «Потебня и Лессинг одина­ково отвергают поэтическую басню...

которая им кажется толькодетской игрушкой, и все время имеют дело не с басней, а с апо­логом, почему их анализы и относятся больше к психологии ло­гического мышления, чем к психологии искусства... Уже одинтот факт, что высший расцвет басенного искусства у Лафонтенаи Крылова кажется обоим нашим авторам величайшим упадком47АТам же, стр. 39.* Г. М. Фрин длен дер.

Лессинг. Очерк творчества. Гослитиздат,М., 1957, стр. 79.2<)2басенного искусства, наглядным образом свидетельствует о том,что их теория относится никак не к басне как к явлению в исто­рии искусства, а к басне как к системе доказательств».49Данное суждение, хотя и имеет в виду не собственно исто­рико-литературное значение теории басен Лессинга, все же оченьважно и помогает верно оценить суть той борьбы, которую велв русской поэзии 1750—1760-х годов Сумароков, выступавшийза создание и утверждение «поэтического» понимания басни во­преки сторонникам басни эзоповской.Предположительно могу указать на одно полемическое вы­ступление в «Трудолюбивой пчеле», которое представляется мнепрямым откликом Сумарокова на одно из важнейших положенийЛессинга в его теории басни.В «Трудолюбивой пчеле» в конце издания Сумароков напе­чатал в переводе с латинского Николая Мотониса «Речь о пользеи превосходстве свободных наук» Марка-Антония Мурета, «говоренную» в Венеции в 1555 г.

Как и вся проза сумароковского жур­нала (оригинальная и переводная), «Речь» эта была, очевидно,выбрана для журнала по соображениям живо занимавшей изда­теля пропаганды близких ему общественно-литературных идей.Возражая тем, кто считал, что поэзия и басни бесполезны об­ществу, Мурет говорит: «Ибо прежде всего, ежели позволить имсие, что мы ничему, кроме стихотворческих басен и правил, дляукрашения слова собранных, не учим, однако из сего не следует,как им хочется, что вся наша наука суетна и смехотворна, нижекуда инуды годна, как только услаждать детские сердца празд­ным некиим увеселением. Потому, что стихотворческие басни,которые они так много гонят и ненавидят, не маловажные некиеи бесплодные вымыслы праздных людей, но в них вся изящнаянаука, все честного человека достойное знание, вся премудростьбудто под покровом и одеждою содержится».50Конечно, в этих словах Мурета содержится прежде всего за­щита поэзии в целом, но, по-видимому, все же здесь есть и осо­бый оттенок защиты поэтической басни, притом защиты при по­мощи авторитета Аристотеля, на которого много ссылалсяв своем рассуждении Лессинг: «Аристотель же .

. . в первой книгео премудрости утверждает, что всякий философ — баснолюбец»,тогда как настоящим врагом басни и поэзии вообще был, по мне­нию Мурета, Эпикур, который «наипаче презирал писания сти­хотворцев».51Спор о басне продолжался и в следующее десятилетие,в 1760-х годах, но уже не в теоретической, а в практическойформе. Сторонники обеих точек зрения стали доказывать своюправоту собственным басенным творчеством.4950мЛ. С. В ы г о т>с к.и й. Психология искусства, стр. 122.«Трудолюбивая пчела», 1759, стр.

714—715. (Курсив мой, — //. £.).Там же, стр. 716.Г Л А В АXДва типабасенного рассказа1^Л омоносов и Сумароков на рубеже 1740—1750-х годов определилисвое отношение к Эзопу и эзоповской басне. В «Эпистоле о сти­хотворстве» (1747) у Сумарокова совсем нет упоминаний обЭзопе, что само по себе уже знаменательно и говорит о сдержан­ном, если не отрицательном отношении его к Эзопу и его после­дователям.

Басенная практика Сумарокова проясняет эту его«сдержанность» по отношению к общепризнанному авторитету иобразцу в жанре басни. Сопоставление басен Сумарокова с бас­нями Летранжа на тот же сюжет из Эзопа дает мерку новатор­ства Сумарокова.vB сборнике Летранжа есть перевод басни Эзопа «Любовьюослепленный лев». 1 Басня на эту тему есть также у Лафонтенаи у Сумарокова. 2 У Лафонтена лев влюбляется в пастушку ипросит ее выйти за него замуж.

Характеристики

Список файлов книги