И.З. Серман - Русский классициз (1006452), страница 36

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 36)

Она совсемне оригинальна ни по конструкции, ни по конфликту, ни по сло­весно-стилистическому оформлению. Трагедия Крюковского на­писана продолжателем и подражателем Княжнина; служениеотечеству в ней является основным и высшим мерилом поведениягероев, как это уже было осуществлено в сюжете и поведении«Росслава» Княжнина. И все же есть существенная разницамежду трагедией Крюковского и трагедиями Княжнина. Идеяслужения отечеству, а не царю, нации, а не властителю у Княж­нина имеет все-таки общий, отвлеченно-программный характер.Характерно, что, сообщая о большом успехе трагедии «Росслав»,современники ни слова не говорят о каких-либо в ней злободнев­ных политических намеках, «применениях».

Но таково быловообще восприятие русских трагедий в 1770—1780-е годы. Из­вестно, что Екатерина II, если верить сообщению С. Н. Глинки,отказалась читать в трагедии Николева «Сорена и Замир» какиелибо намеки на себя или свою манеру царствовать. По рассказуС. Н. Глинки, после первых представлений в Москве, в 1785 г.,московский главнокомандующий Я. А. Брюс переслал трагедиюНиколева императрице, отметив опасные стихи, и в числе ихслова Премысла:73С.

П. Ж и х а р е в . Записки современника. Редакция, статьи и ком­ментарии Б. М. Эйхенбаума. Изд. АН СССР, М.—Л., 1955, стр. 545.74Там же.152Исчезни навсегда сей пагубный устав,Который заключен в одной монаршей воле!Льзя ль ждать блаженства там, где гордость на престоле?Где властью одного все скованы сердца,В монархе не всегда находим мы отца! 75Как следует из той же статьи С. Глинки, Екатерина ответилаБрюсу отказом воспринимать политические тирады в «Сорене»как намеки на ее собственное правление: «Удивляюсь, графЯков Александрович,—.писала она Брюсу,— что вы остановилипредставление трагедии, как видно принятой с удовольствиемвсею публикой.

Смысл таких стихов, которые вы заметили, ни­какого не имеет отношения к вашей государыне. Автор восстаетпротив самовластия тиранов, а Екатерину вы называетематерью».76Как бы то ни было, имел ли в виду Николев Екатерину илине имел, но самая трактовка политических проблем в русскихтрагедиях XVIII в. была рассчитана не на узнавание того, чтостоит за текстом, а на интенсивное восприятие эмоциональнопсихологического содержания текста, на слезы и сопереживаниесудеб трагедийных героев, а не судеб России, родины, нациив ходе острейших политических конфликтов современной истории.Новая эпоха, в ходе которой Россия оказалась втянутойв общеевропейский вооруженный конфликт почти десятилетнейдлительности, способствовала тому, что русская трагедия превра­тилась в зеркало политических страстей и политических пережи­ваний.

Мало изменившись по существу, русская трагедия полу­чила обширное поле для намеков и применений. Как пишет Жи­харев, публика интересовалась только Пожарским, только егоречами. Собственно драматический интерес исчез. Отдельные мо­нологи воспринимались как куски единой речи Пожарского; тра­гедия заменила оду, получила ее злободневность и политическуюнаполненность.Поразительный успех «Эдипа в Афинах» Озерова вполнеобъясним только при одном условии: если будет установлен под­текст, который определил злободневность как будто очень дале­кого от современности сюжета и способствовал восприятию тра­гедии как прямого отклика на политическую ситуацию.Две основные злободневные политические идеи получили от­ражение в трагедии Озерова.

Первая, выраженная в монологахТезея в первом действии, представляет собой обоснование пози­ции Александра I, в 1804 г. решившего вновь вмешаться в войныАвстрии и Англии с Наполеоном. Слова Тезея могли восприни­маться на первых представлениях «Эдипа в Афинах» как поэти­ческое изложение некоторых правительственных документов.7576Н. П. Н и к о л е в . Сорена и Замир, стр.

106.«Русский вестник», 1810, № 4, стр. 119.153У Жихарева есть очень колоритное свидетельство о воинствен­ных настроениях дворянского общества осенью 1805 г.: «Весьгород толкует о войне: ненависть к Бонапарте возрастает, междутем как любовь к государю доходит до обожания и доверенностьк нему беспредельна. Не умею выразить тех чувств, которыеодушевляют каждого при чтении указа от 1 сентября о рекрут­ском наборе, в котором государь изволит говорить, что не можетравнодушно смотреть на опасности, угрожающие России, и чтобезопасность империи, достоинство ее, святость союзов и желание,единственную и непременную цель государя составляющее,—водворить в Европе на прочных основаниях мир — решили егодвинуть ныне часть войск за границу и сделать к достижениюнамерения сего новые усилия».77Особенное значение в эту пору обостренного «обожания»Александра I имело в трагедии все то, что могло восприниматьсякак прямой намек на него и на его правительственную позицию.Об этом рассказывает тот же Жихарев, присутствовавший напремьере «Эдипа в Афинах» в Москве 28 сентября 1805 г.

Поповоду Тезея в исполнении актера Злова он записал: «При сле­дующих стихах, которые произнес он недурно:... Мой меч союзник мнеИ подданных любовь к отеческой стране,Где на законах власть царей установленна,Сразить то общество не может и вселенна, —театр поколебался от рукоплесканий и криков „браво" и проч.Спасибо нашей публике, которая какова ни есть, не пропускает,однако ж, ничего, что только может относиться к добродетелямобожаемого нашего государя».78Последнее замечание Жихарева позволяет предположить, что в«Эдипе» намеки на Александра I содержались не только в репли­ках Тезея, но и в самой проблематике трагедии. И.

Н. Медведевавидит прямой намек на Павла I и Александра в одной строке79из той части монолога Тезея, в которой он пересказывает словаПолиника, противопоставляющего себя своему брату Этеоклу:Тираном будет он, я подданным отец.80Нам кажется, что для переадресовки этой строки к параллелиПавел—Александр нет никаких оснований. Гораздо больше осно­ваний было бы для такой параллели в основной исходной ситуа­ции трагедии — в отцеубийстве, которое составляет главную винуЭдипа, его главное и самое страшное преступление.777879С.

П. Ж и х а р е в . Записки современника, стр. 91—92.Там же, стр. 99.И. Н. М е д в е д е в а . Владислав Озеров. В кн.: В. А. О з е р о в, Тра­гедии и стихотворения, изд. «Советский писатель», Л., 1960 (Библиотекапоэта.Большая серия), стр. 28—29.80В. А. О з е р о в . Трагедии и стихотворения, стр. 135.154Оригинальность озеровской трактовки мифа об Эдипе в том,что драматург о п р а в д ы в а е т отцеубийцу. В этом оправданииневольного преступника, в создании вокруг него атмосферы со­чувствия, жалости и прощения заключались одновременно худо­жественное новаторство и политическая смелость Озерова.Трагедия начинается с того, что даже враг Эдипа, Креон, го­ворит о его «невольном преступленье».

А Тезей, отвечая ему иразвивая эту тему невольного преступления, сообщает о высокомдушевном строе Эдипа и о силе его раскаяния:Кто добродетели не изменял своейСреди случайности невольна преступленья,Тот большего от нас достоин сожаленья.81Во BTODOM действии Тезей защищает Эдипа от гнева афиняни убеждает их, что он уже достаточно наказан:За преступление ужасно, но невольноМучения, Эдип, ты претерпел довольно,Ты добродетели несчастной нам пример.82Итак, в трагедии Озерова происходит поразительная пере­мена: предметом жалости и сочувствия становится преступник,образцом добродетели — отцеубийца. Именно в этой смелости по­становки нравственных проблем и заключалось, по-видимому,основное зерно политических применений трагедии.

Озеров вы­ступил от имени нации с великодушным прощением отце­убийцы — Александра I, с выражением к нему общественногодоверия и любви, «обожания», как писал Жихарев. Вот почемусудьба «невольного» преступника Эдипа могла до такой степенитрогать русских людей 1804—1805 гг.: зрители театральной тра­гедии переживали недавнюю политическую трагедию, котораяу всех была еще в памяти и с которой не все легко и быстро при­мирились.

Только этим прямым применением античного мифак современности можно объяснить слезы и восторги зрителей«Эдипа в Афинах».Относительность понятий, открытая Сумароковым в трагедиии примененная Державиным к одическому стилю, у Озерова по­лучила новый смысл. У него преступление перестало быть след­ствием изначальной безнравственности персонажа. Человекв трагедии Озерова, как и в повестях Карамзина, мог оказатьсяпреступником поневоле, мог оказаться жертвой внешних сил иобстоятельств и под их воздействием совершить преступление.Трагедии Озерова базируются на иной системе этических ценно­стей, чем трагедии Сумарокова и его школы, и воплощают этиценности в художественных формах, выработанных прозой рус­ского сентиментализма.8182Там же, стр. 134.Там же, стр. 148.Г Л А В АVIIИстоки сатиры/^11845 г.

Белинский в статье о Кантемире выделил в русскойлитературе как самое значительное то ее направление, которое онназвал сатирическим: «Это сатирическое направление, столь важ­ное и благодетельное, столь живое и действительное для обще­ства, в котором так странно боролась прививная европейскаяформа с азиатской сущностью родной старины, — это сатириче­ское направление никогда не прекращалось в русской литературе,но только переродилось в юмористическое, как более глубокоев технологическом отношении и более родственное художествен­ному характеру новейшей русской поэзии».1 Это направление Бе­линский противопоставляет другому, «реторическому», в которомрусская литература, вместо того чтобы «смеяться и осмеивать»,«больше восторгалась и надувалась».2Это убеждение, что в русской литературе до Пушкина и Го­голя самым живым и общественно значительным было именносатирическое направление, стало исходным пунктом эстетическихконцепций виднейших реалистов школы Гоголя в середине XIX вГЗОстровский, например, объяснял развитие сатирико-обличительного начала в русской литературе особенностями национальногохарактера: «Отличительная черта русского народа, отвращениеот всего резко определившегося, от всего специального, личного,эгоистически отторгшегося от общечеловеческого, кладет и нахудожество особенный характер; назовем его характером обличи­тельным.

Характеристики

Список файлов книги