И.З. Серман - Русский классициз (1006452), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Величие карьеры, славы, блеска Потемкина, его титаническая личность занимают воображение поэта больше, чем несомненные заслуги Румянцева.Ощутимое в оде противоречие между истиной и историей,между этико-политическим идеалом и исторической действительностью не было открыто для русской оды Державиным. Об этомразрыве писал Ломоносов, оды которого излагают поэтическипреображенную программу того, что будет, как отрицание несовершенства современного состояния нации в ее отношенияхс властью.
История у Ломоносова присутствует только как прошлое, большей частью как изображение аннинского царствования, ужасам и страхам которого положил конец елизаветинскийпереворот 1742 г. У Державина в «Фелице» еще вполне в духеЛомоносова история соотнесена с той же эпохой, по контрастус которой правление Екатерины II изображено как гармоническое осуществление разумного равновесия прав и обязанностейвласти и ее подданных.Появление в творчестве Державина представления о трехразличных сферах действительности, требующих различногок себе поэтического отношения, повлияло на самый характер одического «я». В додержавинской оде «я» одического поэта, являясь «эхом русского народа», одновременно говорило и голосомистины.
История и истина сливались и в изображении и в оценке,а быт, частная жизнь вообще в оде отсутствовали. Успех «Фелицы», как мы уже говорили, объяснялся именно новизной ц2594Там же, стр. 328,смелостью сочетания всех этих трех сфер дойствитольпости, до поосуществовавших в поэзии раздельно. Однако и сам Державинеще только в оде «На счастие» сумел повторить в несколько иномварианте это соединение всех сфер жизни. Во всех остальных егоодах, как правило, изложение касается только двух сфер, большею частью истины и истории, реже — истории и частной жизни,а с середины 90-х годов частная жизнь из оды уйдет совершеннои для нее поэт отмежует свою анакреонтику.В цикле од, связанных с поэтически претворенным образомЕкатерины II, в одах о Фелице («Ода к Фелице», «На счастие»,«Изображение Фелицы» и «Видение Мурзы»), наиболее отчетливовидно, как единое одическое «я» получает у Державина различный облик в зависимости от той сферы действительности, о которой идет речь в данной части оды.
Может быть, наиболее показательна одна из последних по времени написания од этого цикла —«Видение Мурзы». 26 Начата она была в 1783 г., но окончена, поверному указанию Грота, только в 1790 г. В этой оде после вступления и картины спящего города следует монолог Мурзы (поэта),довольного своей частной жизнью и счастливого признаниемсвоего творчества. Внезапное появление Фелицы, как бы сошедшей с портрета работе Левицкого, прерывает монолог поэта; Фелица требует от него отказа вообще от любых форм прославлениявластителей, — иными словами, Державин в этом монологе Фелицыизлагает точку зрения, следовать которой от него требует истина:Вострепещи, Мурза несчастный,И страшны истины внемли,Которым стихотворцы страстныЕдва ли верят на земли.Поэзия, так продолжает говорить Фелица, не должна быть«лестью», т.
е. не должна допускать хотя бы малейшего отступления от истины:Владыки света — люди те же;В них страсти, хоть на них венцы;Яд лести их вредит не реже,А где поэты не льстецы?Смысл этого монолога Фелицы в призыве к поэту стать напочву действительности, отказаться от идеализации подлинных,живых деятелей, понять, что они действуют в сфере истории ируководствует ими не истина, а страсти.Ответ Мурзы Фелице содержит самооправдание поэта и передФелицей и перед другими критиками его оды «К Фелице»:Но венценосна добродетель!Не лесть я пел и не мечты,А то, чему весь мир свидетель:Твои дела суть красоты.26Там же, стр.
106—111.95В Фелице — Екатерине истина и история совпадают, не противоречат друг другу, и потому обвинение в лести Мурза отвергает с полной убежденностью:Но пусть им здесь докажет Муза,Что я не из числа льстецов,Что сердца моего товаровЗа деньги я не продаюИ что не из чужих амбаровТебе наряды я крою.С середины 1790-х годов частная жизнь в поэзии Державинавыделяется в малые анакреонтические жанры. В оде остаетсятолько история. Державин как бы забывает о своих собственныхоткрытиях. Уже ода «На взятие Измаила» намеренно пишетсякак стилизация под оды Ломоносова.
Дальнейшее развитие одического жанра в творчестве Державина, как и у других поэтовэпохи, у Николева например, это — постепенное превращение егов стихотворную реляцию, превращение, зло высмеянное Дмитриевым в «Чужом толке» (1792). Ода умирала, и воскресить ее к новой жизни можно было только при помощи какого-либо существенного переключения на другую художественную установку.Существование оды с середины 1790-х годов стало временемее постепенного упадка.
Новое поколение поэтов избегает обращений к оде даже в тех случаях, когда политические обстоятельства настойчиво требуют от них разработки гражданственнойтематики.Эволюция оды русского классицизма представляет собойочень сложный процесс конкретизации изначально присутствующих в ней элементов структуры — одического поэта и одическогоадресата.
В одическом творчестве Державина поэт, автор оды,заговорил о себе не только как о поэте, но и как о, человеке.Поэт получил некое «социальное положение», для него нашлосьместо в обществе его времени — и при дворе и на различныхступенях бюрократической иерархии. Открытие путей и средствтакой конкретизации литературной личности одического поэтаговорило о больших внутренних возможностях русского классицизма, о неисчерпанности его ресурсов.Однако даже Державину не удалось, при максимальном расширении тематического объема оды, преодолеть неизбежную дляэтого жанра ситуационность.
Как своего рода монодрама, одабыла ограничена кругом определенных отношений, в которыхмогли находиться между собой автор оды и ее адресат. Отсюданеизбежная ограниченность элементов биографии, которым мог бытьоткрыт доступ в оду. Практически в одах Державина речь моглаидти в основном об определенных моментах внешней биографиипоэта. Биография внутренняя, биография духа потребовала отрусской поэзии других жанров. Державинский Мурза осталсявысшим достижением оды русского классицизма на пути к превращению биографии поэта в тему его собственного творчества.Г Л А В АVОт песни к трагедии1Если мы захотим представить, чем была трагедия русского классицизма для ее зрителей 200 лет тому назад, мы не сможем этогосделать опытным путем, не сможем проверить на себе ее воздействие.
Трагедии Сумарокова и Княжнина уже в начале XIX в.сошли со сцены и,, по-видимому, никогда на нее не вернутся.В ином положении трагедия французского классицизма, онанам доступна не только в чтении. Гастроли «Комеди франсез» идругих французских трупп, особенно Мари Белл, убедили всех,кто их видел, что трагедия Расина живет на сцене и вполнеможет дойти до современного зрителя, и при этом не толькофранцузского.Для того же чтобы хоть косвенным образом представить себе,как действовали трагедии Сумарокова и Княжнина на зрителейв XVIII в., следует, очевидно, обратиться к немногим сохранившимся мемуарным свидетельствам.Сергей Глинка, на глазах которого совершился процесс полного обновления русской литературы, который не только пережилсебя как литератора, но и дожил до эпохи Гоголя, в своей «оригинальной», по выражению Белинского,1 книге поместил следующийрассказ о том, как воспринимался Сумароков в 1780-е годы:«Спросишь теперь, отчего отчаяние Синава так сильно действовало на современников Сумарокова, когда театр походил на простую комнату, где каждое лице произносило роль свою? Оттого,что в этом отчаянии слышен тот голос, который во все временаисторгался из глубины души, взволнованной бурей страстей...Он (Сумароков, — И.
С.) знал, что гению трагическому нужнатолько душа, а потому и не требовал пособий ни от декораций,ни от музыки. Вот отчего Сумароков, не выводя Синава из комнаты, одним душевным голосом вызывал из сердец своих совре1В. Г. Б е л и н с к и й ,СССР, М, 1954, стр. 461.7И. 3. СсрманПолное собрание сочинений, т. V, Изд.