Диссертация (Библейский дискурс и онтологическое пространство в русской поэзии первой трети ХХ века (генезис, типология)), страница 4

Сологуба «Не понимаю,отчего» (7 января 1898): «Не понимаю, отчего / В природе мертвенной искудной / Встает какой-то властью чудной / Единой жизни торжество / Явижу вечную природу / Под неизбежной властью сил, / Но кто же в бытиевложил / И вдохновенье и свободу?» [24, с. 200].Генезис «интуитивного дискурса» в русских поэтических текстахпервой трети ХХ века восходит к знаменитым тютчевским строчкам: «УмомРоссию не понять / Аршином общим не измерить / У ней особенная стать / ВРоссию можно только верить» и (или) «О вещая душа моя, о, сердце, полноетревоги / О, как ты бьешься на пороге как бы двойного бытия / Так тыжилица двух миров».Учитывая многочисленные высказывания П. Флоренского о генезиседискурса (или «дискурсии») остановимся на более четком определении этоготермина. По мнению философа, дискурс – это опосредственное суждение,18когда разум перебегает к суждению какому-то другому.

Во время дискурсапроисходит своего рода объяснение, доказательство, как «одно суждениеобразует следствие другого, порождается другим» [302, с. 49].Учитывая концепцию П. Флоренского о разумной дискурсии иинтуиции-дискурсии (интуитивного дискурса), мы констатируем в русскойлитературе первой трети ХХ века «разумную дискурсию», возникшую какследствие сомнения в вере и попытки «разумного» осмысления библейскихистин. Для истории русской литературы подобное явление вполнезакономерное,еслиучитыватьпреемственностьпоэтамиидейФ.М. Достоевского и Ф.И. Тютчева, сумевших отразить глубочайшеепротиворечие человеческой души, которое теоретик русского символизмаВяч.Иванов«…религиозноеохарактеризовал,сознаниевкакрусскойособоедушерелигиозноеестьсознаниесознание:какбыприрожденное, имманентное, психологическое, живое и действенное дажетогда, когда мысль противится ему и уста его отрицают» [19, т.

3. с. 333].Подобное мироощущение было характерно для русских символистов(Ф. Сологуба, А. Блока и А. Белого), но не приемлемо для акмеистов(Н. Гумилева, А. Ахматовой, О. Мандельштама), сумевших «преодолетьсимволизм» и обратиться к Логосу.Существование интуитивного библейского дискурса или «интуициидискурсии» особенно наглядно в творчестве И.

Бунина, М. Волошина,Ю. Балтрушайтиса. Для интуитивного библейского дискурса характеренединый миг восприятия, когда знание о вещи приходит или осознается сразуво всей ее полноте.Иными словами, интуитивный библейский дискурс – это синтез всехсвоих обоснований. Выражение этого целого проявлялось в творчестверусских поэтов по-разному: ощущение полноты бытия и света в поэзииИ. Бунина и Ю.

Балтрушайтиса, осознания крестного пути как единственноверного у О. Мандельштама, Н. Гумилева, И. Бунина.19В нашей работе под библейским дискурсом понимается спецификафункционирования библейского текста в поэтическом метатексте русскойлитературы первой трети ХХ века в совокупности с внутренними ивнешними факторами, влияющими на него. Исследование библейскогодискурса в русской литературе первой трети ХХ века позволило определитьего структуру.Библейский дискурс состоит из библейских мотивов, фраз ифрагментов библейского текста.

Часто содержание библейского дискурса втворчестве автора концентрируется вокруг одного или нескольких опорныхсмысловых образов (концептуальных доминант): пути (Ф. Сологуб), круга(А. Блок) света, (И. Бунин), креста (Вяч. Иванов), полноты бытия(Ю. Балтрушайтис) и т.д. В поэзии М. Волошина содержание библейскогодискурса актуализируется в результате видения России как единогоонтологическогосакральныепространства,локусы:Саров,компонентамиСергиевакоторогоЛавра,Саровскаястановятсяпустынь,легендарный Китеж: «Ни Сергиев, ни Оптина, ни Саров / Народный неуймут костѐр: / Они уйдут, спасаясь от пожаров, / На дно серебряных озѐр»(«Китеж», 1919) [11, с.

204]; библейские собственные имена, обладающие,как известно, наиболее развитым смысловым шлейфом и содержащиепространственно-временную проекцию: Видение Иезекииля, Фома, Иов,Лазарь, Путями Каина, Голгофа, Апокалипсис, Неопалимая Купина,Владимирская Богоматерь и многие другие; библейские мотивы начала иконца: «В крушеньях царств, в самосожженьях зла / Душа народов шириласьи крепла: / России нет – она себя сожгла, / Но Славия воссветится из пепла!»(«Ангел времѐн»,1918) [11, с.

173].Для функционирования библейского дискурса приращение смыслачасто оборачивается возникновением в нем девиативных мотивов, в которыхавторскоеначалоявляетсядоминирующим,приявномискажениипервоисточника. Н-р, в творчестве А. Ахматовой в первой строфестихотворения «Ждала его напрасно много лет…» (1918) применяется20библейский образ для объяснения человеческих отношений: «Ждала егонапрасно много лет / Похоже это время на дремоту / Но воссиял неугасимыйсвет / Тому три года в Вербную Субботу / Мой голос оборвался и затих – / Сулыбкой предо мной стоял жених» [1, с. 283].

Библейский образ Христа (вславяно-русскойтрадицииименуемогоЖених)встихотворенииА.Ахматовой трансформируется в образ человеческий, поэтому слово женихупотребляется со строчной буквы. Однако сведения, которые былиприведены выше (неугасимый свет, Вербная Суббота), являясь контекстом кслову жених, оживляют в памяти адресата образ Христа. Однако встихотворении А. Ахматовой жених улыбается. В каноничных четырехЕвангелиях Христос не улыбается, поэтому, конечно, знающему библейскиетексты, представляется земной жених, а не Христос.Функционирование девиативного библейского мотива усложняется,когда в поэтическом тексте видна явная проекция на библейский сюжет приего значительном искажении.

Н-р, в стихотворении Ф. Сологуба «Сатанята вмоей комнате живут» (1926) функционируют два библейских мотива: мотив«притчи о десяти девах» и мотив «явления воскресшего Иисуса Христа двумученикам на пути в Эммаус». Два названных библейских мотива восходят кразным библейским сюжетам: в первом – повествование о десяти девах,которые, взяв свои светильники, вышли к Жениху (Христу), в другом – дваученика Христа: Клеопа и Лука, следуя из Иерусалима в Эммаус, встречаютвоскресшего Господа. В поэтическом тексте Ф. Сологуба два сюжета,переплетаясь, образуют один: «невесты мудрые», встречая Христа, идут вЭммаус и в Дамаск и «расточают ласки».

В библейской притче «невесты»(девы) – это люди, ожидающие суда Божьего над собою. Христос черезпритчу напоминает об ответственности каждого человека за жизнь на земле,о важности покаяния и добрых дел милосердия. «Невесты» в стихотворенииФ. Сологубаотличаютсянадуманнойчувственностью:«Какунасочаровательны печали, / Как невесты мудрые Христа встречали, / Как путинашли в Эммаус и в Дамаск, / Расточая море слез и море ласк» [24, с. 493].21Библейские темы в творчестве русских поэтов имели не тольковольную,но,традиционныхкакизвестно,библейскихтемиканоничнуюпроисходилоразработки.приРазвитиефункционированиицелостных библейских мотивов, сохраняющих свое единство и развитых науровнереминисценций,аллюзийилипредставленныхотдельнымисамостоятельными словами. Целостный библейский мотив характеризуетсяполнотой, сфокусированностью автора на конкретном библейском сюжете,заповеди, идейно-смысловой категории: света, семени, сада, покоя, круга,пути и др.Функционирование пути, характерное для всех «крупных по величинепоэтов» (выражение А.

Блока), имело определенное фоновое окружение,отражающееся прежде всего в языке произведений, содержащих библейскийдискурс. Так, «диаволический» дискурс Ф. Сологуба часто сменялсябиблейским. Мотив странничества в творчестве поэта принадлежит кизвестной русской классической традиции, своими истоками восходящей кбиблейскому тексту (поиска не столько «географического», сколькодуховного, «геософического» пути) и содержит достаточно развитыйсемантический диапазон, представленный широким спектром значений:дорога, посох, сухая тропа, стезя (цксл.), пустыня, путь во многихпоэтических текстах: «Я рано вышел на дорогу…» (1889), «Дни безрадостнопустынны…» (1898), «По жестоким путям бытия…» (1890), «Устав брестижитейскою пустыней…» (1893), «В пути безрадостном, среди немойпустыни…» (1893), «Душа, отторгнувшись от тела…» (1923) и других.Церковнославянский язык в поэтических текстах первой трети ХХ векачасто становился базой библейских дискурсивных процессов и необходимымусловием возникновения смыслов.

Введенное автором в художественноепроизведение церковнославянское слово или выражение обнаруживаетгенезистекстаиединоелексико-семантическоеполе,ккоторомуустремляются другие художественные тексты, способные на диалог.22Так, слово день, употребляемое с семантикой церковнославянскогоязыка в поэзии первой трети ХХ века образует дискурс, при анализе которогообнаруживается появление новых смыслов: день становится вневременнойсакральной формой бытия в творчестве многих поэтов, например, «День –таинство великое»; «осениться светом дня» (Ю. Балтрушайтис «В горах»,«NOLI TANGERE CIRCULOSMEOS»), «В область нетленного дня»(Ф. Сологуб «Белая тьма созидает предметы…»), «Побеждало солнце Дня»(А. Блок «Инок шел и нес святые знаки…»), «О день, когда я буду зрячим / Истранно знающим, спеши!» (Н.