Диссертация (Апофатическая рациональность и ее трансформация в современной западной философии), страница 12

1407-1422).252вопреки Гегелю, следует вспомнить, что бытие есть, а ничто нет1. Но,обманув ожидание, вызванное указанием на то, что небытие обусловливаеттрансцендентность, «нет», распавшееся в «отрицательностях», оказалось уСартра в глубине бытия, «в его сердцевине, как некий червь»2, а в лицечеловека бытие обрело задачу ничтожить Ничто. Этим противоречием Сартрповторил тайну нигитологии, состоящую в «гипостазировании» ничто,взятого как отсутствие или неактуальность. Диалектике не составляет трудавернуть себе право обладания этим ничто и повергнуть в прах всеглубокомысленные и захватывающие приключения Ничто, вырвавшегося изпод ее присмотра, поскольку все они симулируют диалектику, не покушаясьна тотальность Бытия, которое, чтобы «быть», не может не «быть»собственным отрицанием.Далеко не всякое нигитологическое построение способно подняться насартровский уровень, чтобы сколько-нибудь основательно «подразнить»бытие и выманить у него еще какие-то оттенки непостижимости того, самогопростого, что означает слово «быть».

Основным пороком этой «свободнойигры» Ничто является ее метод провокации бытия, который состоит в том,чтобы бросить ему вызов, в котором утверждается, что именно небытиепроизводительно, а бытие – эффект производства, подобный затухающемуколебанию маятника.В нигитологической мысли3 собраны идолы, которые запутываютпониманиенебытияразногородаконструкциями(большейчастьюрассудочными), спекулирующими на дотеоретической понятности небытия иуводящими от его сути. Сегодня эта мысль существует во множествевариантов, которые провоцируются потребностью осмысления виртуальнойреальности, и в неменьшей степени – подспудно действующей тенденцией,1Сартр Ж.П.

Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии. М. Республика, 2000. С. 53.Там же, с. 59.3По сути это не столько мысль, сколько образ, который, как говорил Леви-Брюль, дублируетдействительность, создавая видимость ее осмысления. К такой «мысли» в полной мере применима какгегелевская критика образности, не возвышающейся до понятия, так и бергсоновская критика ложногообраза небытия, которое «есть» в начале как фундамент, над которым надстроено бытие.253питающейся стремлением сохранить понимание философии как науки и приэтом выйти за жесткие рамки рациональности, особенно той, чтогосподствовала в нашем отечестве до недавнего времени.

Отсюда возниклачуть ли не мода на небытие, карикатурная божественность которого слишкомбросается в глаза, чтобы можно было всерьез рассуждать о ее философскойзначимости.Первое, что следует здесь отметить, это то, что небытие в подобныхконцепциях представляет собой то же бытие, но как бы взятое со сторонысвоей темной и стихийной силы/основы, которая от него отделена и ему темили иным образом противопоставлена («Бытие только тень небытия, егоизнанка... оно покоится в небытии... Небытие как самопричина отрицает самосебя.

Небытие небытия есть бытие»1). Доводы, посредством которых такоенебытие отделяется от бытия, обычно так или иначе основываются на мифе опервобытном хаосе2. Эта мифологема весьма удобна с многих позиций ипрежде всего с той, что в эту темную основу можно сбросить все начала иконцы, не особенно беспокоясь не только о степени их продуманности, но иоб их состоятельности вообще. Деградация, которая постигает при этомфилософскую мысль, компенсируется обилием метафор и разного родамифотворчеством,главнымобразом,синергетическим,создающимвидимость научности, с одной стороны, и философичности, с другой.

Что досамой ее сути, то ею явно или неявно остается гегелевская диалектика, хотябы иной раз и делались заявления о противостоянии ей, ее принятии вкачестве «момента» собственной теории или о ее развитии «с учетом»1Чанышев А.Н. Трактат о небытии // Вестник Московского университета. 2000. Серия 7.Философия. № 2. С. 3 слл.2Один характерный пример: Д.Л. Родзинский в автореферате докторской диссертации«Антропологические аспекты бытия и небытия» (М., 2014, текст на сайте ВАК, адрес объявления:http://vak2.ed.gov.ru/catalogue/details/137428, дата доступа 01.11.2013 г.) пишет, что в своей работе онобосновывает фундаментальную роль «эманации как истечения совершенной единой пустоты небытия внесовершенные множественные формы бытия» (с. 18).

Здесь же он указывает характерные свойства«образа» небытия – пустота, простота, покой, бесконечность, – под которыми узнается все то же бытие,упрятанное в собственную отрицательность. Чуть ниже (с. 22) небытие прямо объявляется абсолютным, абытие – относительным. Таким путем диалектическое «не-» извлекается из бытия и субстанциализируется ввиде его основы как «отсутствие всего» (с.

30), которое, тем не менее, обладает жизнью как «сон безсновидений» (с. 31). При всем том автор относит «Трактат о небытии» А.Н. Чанышева к разряду«мифологической антропологии» (с. 48).54достижений великих и не слишком философских умов, последовавших посленее. Качество такого учитывания зачастую оставляет желать лучшего, азакономерным итогом подобных занятий является углубление того самогонигилизма, на развенчание которого они направлены.На фоне нигитологии мы должны подчеркнуть, что идея небытия или,как более осторожно говорил Хайдеггер, «возможности небытия» не имеетничего общего с «нигитологическими» построениями (независимо от степениих философской состоятельности), поскольку она не превращает его в«другое начало», не делает из него безосновную бездну, неведомыми путямипорождающую бытие и невесть что производящую с собой, дабыподдерживать хрупкую иллюзию бытия.

И самое важное – не превращаетбытие в производимое небытием подобие сущего, т.е. исключает тем самыми превращение небытия в такое подобие, получающее свой смысл изинаковости по отношению к бытию. Небытие и иное – совершенноиноприродны и их смешение грозит не только апофатическому мышлению,но и философскому мышлению вообще. Эти общие отмежевания «мысль онебытии», как можно предвидеть, с легкостью переварит и присвоит всвойственной ей манере, но во всяком таком присвоении ее всегда выдастдиалектическая отрицательность, без которой она не способна существоватьи которая вынуждает ее погружать всякое «не-» в бытие, в какие бынебытийные маски оно при этом ни было наряжено.В то же время нигитология, поскольку она актуализирует сознаниеконечности существования, созвучна негативной теологии в том, чтоповорачивает философскую мысль в антропологическое русло и обостряетвопрос о противоречииэкзистенции порядку бытия, в какую быапофатическую степень оно ни было возведено: «Личность вне бытия, онапротивостоит бытию...

Личность восстает против... бытия как царстваобщего...»1. Вследствие этого нигитология оказывается (правда, далеко не1Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии / Бердяев Н.АЦарство духа и царство кесаря. М.: Республика, 1995. С. 47-48.55всегда) ростком «гностицизма» (чаще всего без кавычек)1, который изнутрипрерывает апофатическую рациональность, склонную забывать о человеке.1.1.6. ВыводыИтак,необходимоотрицательностьиразличатьнебытие,ничтоимеющеекаклишьимманентнуюнегативноебытиюзначениеневозможности бытия. Это значение не содержит в себе ничего отрепрезентации, и, если попытаться перевести его на ее язык, то все егосодержание можно уместить в едва определимый жест – дать место бытию,оставить бытие бытийствовать.

Именно в этом своем значении небытиепринадлежит апофазису. С поправкой на то, что творение из ничего выходит,как мы увидим, за пределы апофазиса, можно сказать, что действительностьнебытия «не является действительностью отсутствия бытия (конкретного иликак такового), а означает другим способом выраженный принцип творениябытия из ничего»2.1.2. Апофазис и антитетикаКритика диалектического небытия приводит к выводу о том, чтодиалектике неподвластно только трансцендентное небытие, которое онаотрицает. Кроме теологического ничто, из которого сотворен мир, и намеков,следующих из хоры Платона вкупе с ее реинкарнацией у Ж. Деррида,западная мысль коснулась небытия на еще одной своей вершине – вфилософии И.

Канта.1За борьбой А.Н. Чанышева (или «автора-маски» его Трактата – см.: Порус В.Н. «Негативнаяонтология» Н.А. Бердяева и А.Н. Чанышева: социально-эпистемологическая ретроспекция // Вопросыфилософии. 2015. № 2. С. 106-117) со страхом перед небытием проглядывает вера в трансцендентноенебытие, поскольку «мужество быть» выглядело бы не менее «смешно», чем гегелевский господин, если быего попросили доказать свою уверенность в том, что никакого пребывания в смерти не существует. Здесьследовало бы акцентировать, что Гамлет говорил о страхе перед неизвестностью после смерти, а не переднею самой.2Романенко Ю.М.

Бытие и естество. Онтология и метафизика как типы философского знания, СПб.:Алетейя, 2003. С. 22.56Говоря о практическом интересе разума на стороне антитезиса, И. Кантнаходил, что его максима проста и сводится к принципу чистого эмпиризма,лишающего разум всех догматических опор. Действительно, кажется, чтоантитетическая отрицательность лишает волю интеллектуальных начал,которым она должна быть подчинена, действуя в соответствии со своейприродой и своим предназначением. Кант все это отмечает, а потом пишет:«Антитезис лишает нас всех этих опор [морали и религии], или так нам покрайней мере кажется1. Приэтом ранеев работе, посвященнойдоказательству бытия Бога, он заметил, что совершенное отрицание бытия несодержит в себе никакого противоречия2.

На этих, весьма значительных вустах Канта, оговорках мы и сосредоточим внимание.Поначалу кажется, что условие бесконечного ряда, лежащего восновании антитезиса, предполагает отсутствие небытия, которое непереходило бы обратно в бытие. Запрет на небытие, которое не было быимманентным бытию, был сформулирован Парменидом как своеобразноегносеологическоетабу,котороепокаещесохраняетсвоювласть.Ниспровержение богов потому и не имело сколько-нибудь прочногооснования, что оно не могло обещать их бесследную смерть и совершенночистого листа, с которого мир можно было бы начать заново, причем начатьтак, чтобы прошлые начинания не только не играли бы в этом никакой роли,но и вообще не сохранялись бы даже как какая-то виртуальная память.Следуя кенозису религиозного содержания, оно сохраняло саму интенциюверы в неуничтожимость бытия. Атеизм в этом отношении справедливоприравнивали к религии, понимая под ним веру в «небытие Бога», каковоенебытие также находилось под властью этого запрета. Оно никогда неозначало собственно небытия Бога, но лишь отрицало Его сверхбытие,надмирность, личностность, устанавливаемые им императивы и т.д.

- то есть,1Кант И. Критика чистого разума / Кант. И. Собрание сочинений в 8-ми томах. Т.3., М.: Изд-воЧоро. 1994. С. 367. (Курсив наш – ВД).2Кант И. Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога / Кант И. Собр. соч. в 8ми т. Т. 1. М.: Чоро, 1994. С. 400.57говоря упрощенно, растворяло его в природе. Логическим выходом избесконечного ряда в этом случае становилось нечто подобное мировомупожару, «большому взрыву», великому забвению и т.п. - то есть тому, что«обнуляет» причинность, нисколько ее не отменяя, хотя и действуя откуда-тоизвне ее. Вполне понятно, что абсолютным субстратом такого сохранения вконечном итоге оказывается (пра)материя как абсолютный минимумструктурности, т.е.

«умности», о фактическом состоянии которой в моментобновления мира наука гадает, и обречена гадать впредь. Научные поискинаправлены здесь на такую логическую структуру, которая снимала быисчислимость как таковую. Достижение такой структуры (логики без-умия)сталобыабсолютнымвыражениемгносеологическогозапрета,т.е.превращением его в наконец-то познанную древнюю интуицию. Однако,мнимое успокоение, которого достигает душа, верящая в мировой пожар, всвою иллюзорность или в то, что по смерти она попросту растворится ввоздухе, рассеивается, как только она обнаруживает себя в потоке бытия,которое бесконечно умножает себя за счет собственной памяти, не имея всебе никаких механизмов для ее совершенного уничтожения (посколькуотрицание бесконечно регрессирует как любой антитетический ряд), ибеспокойство этого сознания никак не может быть согласовано с ее бытием вмире.