Диссертация (Апофатическая рациональность и ее трансформация в современной западной философии), страница 8

на каких путяхсовершается конкретизация. При этом утверждение и отрицание имеют лишьвидимость противоположности, поскольку они всегда суть одно. В них этоодно распадается на полагание беспредельного и его определение,возвышаемое через степени конкретности до определенного в себе и для себяабсолютного. Это абсолютное и есть тождество сущего и бытия, достигшеесвоего понятия (истины) в тождестве единого и иного.

Достижениемабсолютного доказывается, что разум, содержащий в себе в виде понятийвсю иерархию опосредований, приводящих к совершенной конкретности,является именно этим абсолютным, т.е. идеей.Далее нужно учесть, что пустое утверждение и отрицание имеют смыслвысшихабстракций,т.е.онизаведомонедействительны.Ноихнедействительность нисколько не препятствует их реальному присутствию вмысли, которая находит в них свое начало.

Действительность этойнедействительности означает пустое самосознание, т.е. самосознание кактаковое, абстрагированное от всякого наполнения, или просто способностьмыслить. Эта способность является самой пустой абстракцией мышления,которое в действительности есть абсолютная конкретность или мышлениевсегокаксовершеннаяреализациямыслительнойспособности.Абстрагирование имеет смысл начинания только лишь потому, что онопоказывает само мышление как такое начало, которое не имеет какой-тоиной основы кроме себя самого, и в котором разворачивается конкретизацияутверждения и отрицания. С этой высоты совершается разрушение всехпрочих «начал», не говоря уже о таких обремененных опосредованиямивещах как разного рода субстраты в виде первоэлементов, материи или дажеума и самосознания.

Мышление как абсолютное начало себя самого и всегосущего отменяет свое различение от ума. Поэтому те вопросы, которыеАристотель решал в девятой главе двенадцатой книги «Метафизики» и33которые послужили Плотину основанием для того, чтобы освободить Единоеотмышления,являютсебяабстрактнымимоментамиабсолютнойконкретности мышления, когда оно было в себе самом деятельностью,опосредующей различие субъекта и объекта.Достижением начала снимается также вопрос о том, откуда берется всемногообразие сущего. Гегель специально цитирует Якоби, который этотвопрос задавал, и отвечает, что не следует представлять начало мышленияподобно эмпирическому начинанию, как будто даны переходящие друг вдруга бытие и ничто и нужно получить из них все.

Все уже есть, его ненужно добывать из пустоты, которая отнюдь не является чем-тосуществующим или предшествующим сущему. Бытие и ничто суть началатолько лишь как начало мышления в себе самом, его актуальная возможностьбыть самим собой, т.е. всем, чем оно и является в своей конкретности.Гегель также предостерегал от «внешней игры абстрагирования», т.е.одностороннего действования отрицательного, когда оно, отринув сущее,бесконечно «кочует» между бытием и ничто, вследствие чего они остаютсялишь противоположностями, – отрицая одно, мы получаем другое, инаоборот, но не достигаем их тождества, т.е. переливаем из пустого впорожнее.

Иными словами, отрицание всего сущего заканчивается на пустомсозерцании и пустом мышлении; дальнейшее отрицание этой пустоты ведетлишь к ее бесконечному повторению в себе самой, которое не имеетникакого смысла.Итак, тождество и различие бытия и ничто выражают предпосылку осамоосновностимышления,вследствиекоторойониполагаютсянеопределенным непосредственным, не будучи таковым по сути. Внявгегелевским предостережениям, следует все же увидеть, что нет никакихпрепятствий к тому, чтобы эту предпосылку отринуть, т.е. совершитьотрицание бытия, которое не переходит обратно в бытие.

В этом нет никакой«игры абстрагирования», поскольку отрицанию подвергается не тождествосущего и бытия, сведенное к своему абстрактному началу в бытии-ничто, а34само это начало, хотя бы оно и было одновременно началом мышления.Такое отрицание, правда, исключает само мышление вместе с егопретензией, т.е. отрицает и себя как положенное мышлением, поэтомукажется очевидным, что этим оно не дает никакого начала вообще и дажеисключает любое начинание, как и любое полагание основы, т.е. как быпоказывает свое полное безрассудство, ведущее в никуда и уничтожающеесамое себя.

Но видимость безрассудства определяется здесь лишь тем, чтототальная отрицательность отождествлена с непосредственностью наосновании того, что она дает пустое созерцание и мышление, дальшекоторого мышление идти не в состоянии и поэтому считает, что дальшеникакого пути и нет.Между тем отрицание вовсе не обязано останавливаться на пустоте илизацикливаться в движении между бытием и ничто, а вправе отрицать и то идругое в связывающем их различии без того, чтобы обеспечить ихвзаимопереход или продолжать свой бег по кругу.

Конечно, после такогоотрицания уже ничего нельзя помыслить. Тем более, из него нельзяпосредством конкретизации получить назад все сущее и само мышление. Ноименно об этом чуде и повествуется в догмате о творении из ничего (а вовсене о том, как считает Гегель, что оно было абстрагированием от ничто; впротивном случае Бог оказался бы не в силах сделать бывшее не бывшим).Сдерживает такое отрицание только лишь отказ от вопроса об основаниисамого мышления, нежелание с ним расстаться. Мотив этого отказа заключенв стремлении сделать этот вопрос ложным посредством доказательствасамоосновности мышления, каковое доказательство, по сути, являет собойлогический круг, скрывающий тайну диалектической отрицательности.Не следует думать, будто отрицание, о котором мы говорим, являетсячем-то необычным для философии и являет собой претензию на новизну иэкстравагантность.

По существу оно представляет собой изложение того, чтопредполагает перваягипотеза «Парменида» Платона, а именно тозаключенное в ней содержание, которое выводится из непричастности35единого бытию («Парменид», 141е), вследствие которой исчезает не толькоединство как таковое, но и всякая мысль. Исключаемое здесь бытие, будучипредоставленным себе, неизбежно требует и единого и иного, т.е.

не имеетсамостоятельного значения в качестве сущего по себе начала. Это именно тобытие, которое, по Гегелю, является абстрактной мыслью, истинной лишь вмеру того, что с нее приходится начинать. Поэтому отрицанием этого бытияявляется ничто как именно ничто сущего или такое небытие, под которымпонимается соотношение результата отрицания бытия (ничто) с бытием.Иными словами, отрицание бытия, поскольку его результатом являетсянепричастность единого бытию, не ведет к ничто, которое возникает изтотальности отрицания сущего и потому выражает лишь отрицательностьбытия в себе.Следовательно, необходимо различить ничто и свободное от негонебытие, то есть изъять отрицание из «собственности» бытия и подвергнутьотрицанию само бытие без того, чтобы получить его собственное ничто.Результатом тогда будет уже не ничто, перешедшее в бытие, т.е. не ничтосущего, но собственно небытие, т.е.

отсутствие всякой возможности каксущего, так и мысли о нем, отмена всякого возможного определения, как иопределяемой беспредельности, невозможность никакого тождества иникакого различия. После этого отрицания не только нечего созерцать, но иневозможномыслитьхотябыпростопустоту,тоестьисамуотрицательность. Но от этого такое отрицание не становится невозможным.Посредством него можно, в частности, отрицать все сущее, не возводя его кТождеству,вынужденномувневременновладетьимвовсейегоизменчивости как своим инобытием, «эмпирическую» начальность иограниченность которого невозможно обосновать никакой диалектическойидеей.Здесь полезно вернуться к упомянутому выше различию мышления иума.

Мышление, отменяющее это различие, не способно на свое отрицание.Это все равно как если бы плотиновский Ум вдруг перестал взирать на36Единое (каковое смотрение есть полнейшее безумие и безмыслие) и навсегда«повернулся» бы к Душе, – тогда он обрек бы себя на совершеннуюнеотменимость и такое же рабство перед своей природой, уже не способнойобходиться без отчуждения себя в инобытие. Именно на этой позиции стоитГегель. Он весьма одобрительно высказывался о Прокле за то, что тот сделалУм ипостасью, замыкающей первую триаду. Вопреки тому, что составляетсущество платонизма, высшее единство у Прокла оказалось мыслящим.

Этотмомент аристотелевской деградации во многом противоречит тому, чтоПрокл говорил об апофазисе, но отрицание небытия как раз в этом моменте ине нуждается, более того – оно видит в нем надуманное препятствие тогда,когда его отрицания перестают подставлять тотальному единству лестницуконкретизаций и разрушают диалектическую мысль.3. Последний срез гегелевской мысли концентрирует внимание на том,чтодиалектикабытияиничтоосновываетсянанеопределенномнепосредственном, т.е. на чистом бытии.

Достижение чистого бытиясовершается на пути снимающего себя опосредования, поскольку нигде вмире, в том числе и в духе, нет ничего абсолютно непосредственного. Чистоебытие является поэтому в той же мере началом, в какой и результатоммышления. Для этого бытия нет иного пути, кроме опосредования, накотором оно достигает абсолютной конкретности. Небытие являетсядвижением отрицания, которое имеет своим результатом ничто, ужеперешедшее в бытие. Поэтому если бытие «есть», то есть все.Здесь предполагается, что бытия не может не быть, поскольку оно«есть».

Поэтому если мы отрицаем бытие, то получаем ничто, которое ужеперешло в бытие. Отсюда следует и непосредственность бытия в качественачала, достигая которого, опосредование снимает само себя. Однако, снятиеопосредования содержит в себе проблему, состоящую в следующем. Посвоему содержанию это опосредование сводится к отрицанию всего сущего,которое затем восстанавливается через определения бытия, в которое этоотрицание перешло. Если следовать логике этого определения, то37необходимо предположить, что бытие абсолютно определено, к каковойабсолютности и движется познающее мышление. Но эта логика не имеетаргументов против предположения о том, что бытие по сути беспредельно, аабсолютная определенность мышления существует лишь как иллюзияпредставления, которое нигде не встречает неопределенного бытия и толькопоэтому полагает, что такового «нет», и о том, следовательно, чтоабсолютная определенность имеет то же значение, что и кантовскаярегулятивная идея определенности мира.История показала, что ни она не закончилась на Наполеоне, нифилософия не закончилась на Гегеле.