Диссертация (Кант трансцендентальное обоснование принципов права), страница 8

В этом отношении принцип человечества как цели самой по себе68Bahnam G. Kants’s Practical Philosophy. – Palgrave Macmillan, 2003. p. 155.Кант И. Основоположение к метафизике нравов. С. 173.70Метафизические первоначала учения о праве. С. 65.71Основоположение…. С. 175.72Ibid. p. 158.73Ibid. p. 157.6927аналогичен «сильной» версии основной формулы. 74 Эта сильная версия требует, чтобыя, независимо от своих целей, ограничил свою максиму условием ее формальнойуниверсализуемости.

Однако категорический императив не может не предполагать, чтоименно разум определяет волю. Ведь моральное понуждение (moralische Noetigung),т.е. понуждение одним лишь разумом, – это вообще единственный способ, какимкатегорический императив может требовать. Даже если категорический императивпредписывает лишь правило поступка, а не его цель, это не означает, что он каким-тообразом может делать это посредством внешнего законодательства (подробнее об этом,а также о предположении, что право вытекает из принципа человечества как цели, см. вследующей главе).Что касается утверждения, будто право обеспечивает условия для моральныхпоступков, за ним, по-видимому, стоит неверное понимание того факта, чтоморальность поступка предполагает его легальность. Критерий моральности болеестрогий, чем критерий легальности: поступок должен быть совершен не просто позакону, но еще и из уважения к закону.

Поступок, по определению, не может бытьморальным, не будучи легальным. Но когда отсюда делают вывод, что правообеспечивает условия для моральности, - это явная подмена понятий, а точнее,подмена логического отношения между понятиями каузальным отношением междупредметами. То, что понятия моральности и легальности находятся в определеннойсвязи (тем более, как станет видно из следующей главы, чисто экстенсиональной), неозначает, что реальные правоотношения имеют какую-то связь с моральнымипоступками.С.

Рапик в статье «Die Grundformel des Kategorischen Imperativs» такжеразвивает идею о том, что право обеспечивает условия для морали, и попутно пытаетсярешить поставленную еще Когеном проблему выведения возможности принуждения иззакона автономии. «Вопрос о том, могли ли бы собственные максимы иметь силу вкачестве всеобщих законов, применим лишь к тому, кто в состоянии формироватьмаксимы.

<…> Тому, у кого отняли всякую возможность самоопределения – например,рабу, чье поведение регламентировано до мельчайших подробностей, – невозможноразвить волю (в кантовском смысле) и тем самым иметь максимы. <…> Чтобы человекмог поступать этически в смысле основной формулы категорического императива, ондолжен “мочь желать” (wollen koennen)». Таким образом, «обеспечение моей“независимости от понуждающего произволения другого” [кантовское определениеприрожденного права – Д.

А.] создает предварительное условие применимости74Об этом см. Э. Ю. Соловьев. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. С. 122-123.28основной формулы [категорического императива]. В этом смысле применение средствпринуждения в отношении тех, кто желает лишить меня простора для действий,совместимых с законной свободой всех, есть акт автономии, т.е. манифестация нашейинтеллигибельной свободы, соответственно, homo noumenon».

75В этом аргументе имеется логический круг: «применение средств принуждения»является актом автономии потому, что обеспечивает условия, при которых только ивозможны акты автономии.«Официальный взгляд»«Официальным взглядом» немецкий исследователь М. Виллашек называетпозицию, согласно которой этика и право равным образом вытекают из принциповпрактической философии, сформулированных Кантом в «Основоположении» и вовторой «Критике», и подчинены одному и тому же нравственному закону (dasSittengesetz). Выражение «официальный взгляд» подразумевает, во-первых, что всовременном кантоведении такая позиция является доминирующей, а во-вторых, что еев той или иной степени придерживался сам Кант.Вольфганг Керстинг, рассматривая параграфы В и С «Введения в учение оправе», соглашается со сторонниками тезиса о независимости в том, что кантовскийвсеобщий правовой закон не является категорическим императивом.

«Если быправовой закон был категорическим императивом, то, поскольку в нем судящая иисполняющая функции совпадали бы, он должен был бы не просто представлятьпоступок как объективно необходимый, <…> но еще и посредством этогопредставления принуждать к его совершению; но именно от этого право по своейприроде отказывается». 76 Совершение поступка из одного лишь представления о егонеобходимости – это признак его моральности, тогда как легальность – это лишьсовпадение поступка с тем, что требуется, независимо от того, из каких соображенийпоступок совершен.

По-видимому, в кантовской философии не может быть такогокатегорического императива, который требовал бы только легальности поступка.Таким образом, если бы правовой закон был категорическим императивом,центральное для кантовской философии различие моральности и легальности было бы75Rapic S. Die Grundformel des Kategorischen Imperativs, die Selbstzweck-Formel und das Rechtsprinzip //Akten des X. Internationalen Kant-Kongresses. – Band 3. –Walter de Gruyter · Berlin · New York, 2008. S.

343344.76Kersting W. Wohlgeordnete Freiheit: Immanuel Kants Rechts- und Staatsphilosophie. - Walter de Gruyter,1984. S. 8-9.29уничтожено. В то же время, рассуждает Керстинг, правовой закон не может бытьгипотетическим императивом. Ведь гипотетические императивы предписываютсредства для имеющихся целей, а у права нет цели: «объективная необходимостьправых поступков коренится в их формальном свойстве законосообразности». 77Таким образом, правовой закон вообще не может быть императивом. Что же онтакое? Для ответа на этот вопрос Керстинг обращается к кантовскому различиюимператива и практического закона.

Императив делает поступок необходимым, апрактический закон лишь «делает представимой необходимость поступка». Закон права– это именно практический закон, который делает представимой необходимостьпоступка без указания на то, каким именно образом он соблюдается.

Он неподразумевает практического (морального) понуждения (Noetigung), а лишь делаетпрактическую необходимость представимой.78 Он дан нам не в виде императива, а ввиде «правового основания правомочия принуждать силой (zwingen)». 79Понятиепрактическогозаконааналитическивыводимоизпонятиятрансцендентальной свободы. Мыслимость понятия свободы была доказана в первой«Критике». Значит, практический закон тоже мыслим.

Но то, что он мыслим, неозначает, что он действительно имеет силу. Поэтому объективная реальностьпрактического закона должна быть установлена как-то иначе. 80 Кант показал, что окаких-либо практических законах вообще можно говорить лишь в том случае, есличистый разум способен сам по себе определять волю. 81 Во второй «Критике» этаспособность практического разума доказывается с помощью концепции «фактумаразума»: нравственный закон непосредственно навязывает себя разуму в качествеаприорного синтетического положения. Но тем самым он навязывается в качествеопределяющего основания поступка, т.е. как требование моральности.

82Вместе с тем, этот нравственный закон, данный как фактум, «служит принципомдедукции свободы», т.е. доказывает ее практическую реальность. Ведь нравственныйзакон требует, чтобы волю определил к действию чистый разум, а трансцендентальнаясвобода это и есть способность определяться к действию одним лишь разумомнезависимо от чувственных побуждений. Таким образом, нельзя быть подчиненнымнравственномузакону,необладаятрансцендентальнойсвободой.Поэтомунравственный закон (а точнее, фактум разума как осознание своей подчиненности77Ibid.

S. 9.Ibid. S. 10.79Ibid.80Ibid. S. 25.81См. АА 05: 01982Ibid. S. 25-26.7830закону) – это ratio cognoscendi свободы. Правовой закон, напротив, не может быть ratiocognoscendi свободы, поскольку не требует, чтобы волю определил разум, а не какаянибудь склонность. 83 Однако правовой закон, как и закон нравственности, мыслится всамом понятии свободы, а значит, доказав реальность свободы, мы опосредованнодоказываем и значимость правового закона. 84 Отсюда утверждение Канта, что «мызнаем свою собственную свободу (из которой исходят все моральные законы, сталобыть, как все права, так и Pflichten), только через моральный императив».

85 Свобода –ratio essendi не только нравственного закона, но и правового.Таким образом, хотя в своем осуществлении право не зависит от моральнойспонтанности и, кроме того, не выводится из категорического императива, значимостьправа основана на предпосылке о моральной личности, т.е. о свободе разумногосущества и его подчиненности моральному закону. 86Как и все сторонники «официального взгляда» Керстинг полагает, что«правовой закон» и категорический императив этики, в конечном счете, производны отодного и того же «основополагающего закона практического разума».

Требованияправового закона не являются какими-то особыми требованиям, неведомыми этике.«Неверно думать, будто нравственный разум не требует, чтобы практический закон,регулирующийвнешнееупотреблениесвободы,исполнялирадисамойегонеобходимости. Однако <…> этот основополагающий закон <…> позволенорассматривать с внеморального ракурса; именно эта смена перспективы впервыеприводит к правовому закону как таковому».

87С точки зрения Керсинга, эта «смена перспективы» продиктована задачейрешитьпроблемуразумногооправданияпринуждения(Zwang).«Вчистомпрактическом разуме нет путей, ведущих к принуждению». В этом Керстингсоглашается с Когеном и Эббингаузом. Однако он пытается доказать, что, хотяпринудительное действие не может быть непосредственно предписано категорическимимперативом, из категорического императива можно вывести условия «моральновозможного применения принуждения». 88 Рассуждение таково: чтобы быть моральновозможным, принуждающий поступок должен быть желаем в качестве всеобщегозакона. Но воля не может желать собственной несвободы, иначе она противоречила бысебе. Поэтому можно желать в качестве всеобщего закона лишь такого принуждения,83Ibid. S.

27.Ibid.85Метафизические первоначала учения о праве. С. 113.86Ibid. S. 28.87Ibid. S. 29.88Ibid. S. 30.8431которое препятствует посягательствам на свободу. Следовательно, те моральныеPflichten, которые связаны с поступками, противоположность которых противоречитчьей-то свободе, могут рассматриваться, как Pflichten, делающие возможнымпринуждение. 89Сказать, что существует морально возможное принуждение, значит сказать, чтонаряду с морально возможным самоопределением воли существует моральновозможное определение воли извне.

90 Следовательно, заключает Керстинг, долженсуществовать закон разума для такого определения воли извне, а значит, априорныйзакон для поступков, совершаемых принудительно. Это и есть правовой закон. 91Там, где Керстинг доказывает, что у Канта правовой закон не получаетсобственного априорного обоснования, а обосновывается опосредованно в ходедоказательства практическойреальности свободы вовторой«Критике»,егоаргументация кажется мне чрезвычайно убедительной. Как станет видно издальнейшего, моя собственная реконструкция кантовского обоснования значимостиправа крайне близка к этой версии.Однако вторая часть рассуждений Керстинга, где он объясняет логическуюобособленность правового закона от категорического императива «невозможностьюимманентного перехода от философии морали к принуждению», его позиция кажетсямне более слабой.