Диссертация (Кант трансцендентальное обоснование принципов права), страница 9

Во-первых, при таком истолковании ключевые положениякантовского учения о праве начинают напоминать своего рода «затычки»: делопредстает так, будто Кант не сумел вывести принуждение непосредственно изтребований этики, и поэтому сделал свое учение о праве независимым от моральногосамоопределения воли. Хочется верить, что у такого сильного мыслителя как Кантмогли найтись более веские основания. Во-вторых, начав с того, что якобы невозможновывести принуждение из категорического императива, Керстинг в итоге таки делаетэто, причем настолько успешно, что возникает вопрос: а нужна ли вообще априорнаясистема права? Или, говоря иначе: существует ли такая вещь как идея права? Ведьпохоже, что все публичные законы и институты можно представить как результатсугубо этических требований.

Наконец (и этим отчасти объясняется предыдущее),Керстинг, как станет видно из моего собственного исследования, злоупотребляетвыражением «моральная возможность». Дело в том, что категорический императив –это суждение о практической необходимости и оно без остатка делит всё, что может89Ibid.Ibid. S. 31.91Ibid. S. 34.9032определить волю, на необходимое (доброе) и случайное (злое). Поэтому если понимать«мораль» в узком смысле, как совокупность требований долга, то не бывает ничеголишь дозволенного, но не предписанного. Кант, правда, сам временами используетсловосочетание «моральная возможность», но в этих случаях он понимает «мораль» вшироком смысле (в том, в каком он, например, пишет, что моральные законы делятсяна законы права и законы этики). Более того, я постараюсь показать, что «моральнаявозможность» и «право» – это одно и то же; тогда как долг, по определению Канта, естьморальная (практическая) необходимость.

И хотя категорический императив, как будетвидно, действительно может быть критерием легального и дозволенного, сами понятия«легального» и «дозволенного» познаются не из этики, а только из учения о праве (см.гл. 2).Э. Ю. Соловьев полагает, что кантовское учение о праве, как и его этическоеучение вытекает из «основной формулы» категорического императива. Тем самым,Соловьев, в отличие от Керстинга и сторонников тезиса о независимости, полагает, чтоправо, как и этика, основано на принципе автономии воли и является, по сути,продолжением этики.

Однако к праву ведет лишь «сильная версия» универсализациимаксим (которую Соловьев считает эквивалентной принципу человечества как цели).«Основное,строгодоказанноеморальное предписаниеэтикикатегорическогоимператива может быть выражено следующим образом: “Всегда обходись счеловечеством не просто как со средством, но прежде всего как с целью в себе, непозволяявотношениинегообмана(хитрости,коварства,вероломства,лжесвидетельства и т.д.) и насилия (убийства, порабощения, грабежа и т.д.)” Все то,что удостоверяется по “сильной версии” универсализации.

<…> Отказ от лжи инасилия в многообразных их разновидностях вправе потребовать каждый с каждого,все с одного и государство со всех». 92При этом свою точку зрения Соловьев аргументирует сразу несколькимиразными способами.Во-первых, он показывает, что запреты на ложь и насилие не могут бытьрезультатами договоров, а являются необходимыми условиями любого договора.

93Именно через общественный договор происходит учреждение публичного права.Следовательно, именно категорический императив, запрещающий ложь и насилие,делает возможным учредить правовые отношения.9293Соловьев Э. Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. – М.: Наука, 1992. С. 124.Там же. С. 117-118.33На это я хотел бы заметить, что у Канта договор является условием толькопубличного права и отдельных рубрик частного права, но не естественного права.Кроме того, в том, что касается запрета на ложь, интерпретация Соловьева строится настатье «О мнимом праве лгать из человеколюбия».

В этой работе Кант утверждает, что«ложь делает негодным самый источник права». 94 Но в «Метафизике нравов» Кант ужене придает запрету на ложь такого фундаментального значения. Уже нет речи о том,что запрет на ложь связан с «источником права». Преступлениями, «из-за совершения[которых] опасности подвергается не отдельное лицо, а общество», названы «подделкаденег или векселя, кража или разбой и т.п.»95 Ложь же затрагивает учение о праве«только тогда, когда <…> нарушает права других». 96 Возможно, такая переменапозиции связана с тем, что в «Частном праве» Кант приходит к выводу, что запрет наложь не является необходимым условием того, чтобы договор имел силу.

Для этоговполне достаточно правомочия принуждать к его исполнению. Договор имеет силублагодаря тому, что понятие естественного права как правомочия принуждать, имеетсилу, а не наоборот (подробнее о правовых основаниях договора см. гл. 5).Во-вторых, Соловьев доказывает, что «этика категорического императива ужесодержит в себе такие важнейшие правовые понятия, как наказание и санкция». 97 «Потеории категорического императива было бы вполне последовательно, если бы индивидмыслил себя еще и как своего собственного карателя. <…> Но, как не трудноубедиться, сама эта клятва [самонаказания] требовала бы карательного обеспечения, азначит новой клятвы о наказании, и так без конца». Поэтому необходимо«перепоручить другому исполнение приговора».

98То, что, согласно категорическому императиву, всякий долг предполагает долгсамонаказания за нарушение этого долга – это, вполне возможно, верно, и у Кантадействительно есть похожие рассуждения. Но для кантовской философии правасущественна мысль, что есть много таких Pflichten, нарушение которых не создает удругих правомочия принуждать (в частности, все несовершенные Pflichten и Pflichtenпо отношению к себе). При этом я не вижу оснований считать, что с точки зренияэтики нарушение несовершенных Pflichten не предполагает наказуемость. Если «в идеенашего практического разума есть еще нечто, что сопутствует нарушениюТам же. С.

117.Метафизические первоначала учения о праве. С. 361.96Метафизика нравов. С. 472.97Соловьев Э. Ю. Указ. соч. С. 12498Там же. С. 152-153.949534нравственного закона, а именно сознание заслуженности наказания», 99 то нарушениелюбого долга предполагает наказуемость. В своей интерпретации кантовскогокарательного права в главе 6 я попытаюсь показать, что право не опирается наэтический императив наказания, а наоборот, ограничивает его беспощадный ригоризм.Стоит отметить, что оба приведенные аргумента Соловьева призваныобосновывать не столько естественное право, сколько публичное право. Оборотнойстороной этого оказывается то, что без внимания остается проблема обоснованиячастного права, а ведь именно в учении о частном праве объясняется, каким образомпроисходит приобретение и отчуждение прав.

Из представления о государстве как оборгане, посредством которого граждане реализуют свой долг самонаказания, неследует, что государство уполномочено принудить к выполнению договора. Из такогопредставления лишь следует, что оно может наказать за его невыполнение (что не однои то же).Для Соловьева понятие права – это даже не следствие категорическогоимператива, а еще одна его формулировка: «разрешительная транскрипция требования“Поступай универсализуемо”».

100 Соловьев отождествляет всеобщий правовой закон с«сильной формулой» категорического императива и в результате не обращаетвнимания ни на специфику кантовской концепции естественного права, ни наспецифику его учения о частном праве.99Критика практического разума. С. 365.Соловьев Э. Ю. Указ. соч. С. 172.10035II Путь практической философии от «Критики чистого разума» до«Метафизики нравов»Для каждой из выделенных в предыдущей главе позиций у Канта можно найтитекстуальные подтверждения, но ни одна не подтверждается прямыми ссылками напервоисточник настолько, чтобы окончательно опровергнуть все остальные.

Вдействительности, как будет показано ниже, каждая из трех позиций проливает свет наважные особенности кантовского учения о праве. Поэтому мне не хотелось бызаниматься защитой одной них от двух других. Вместо этого я попробую как бы вместес Кантом пройти путь создания его практической философии от учения об антиномияхдо «Метафизики нравов» и посмотреть, не отыщется ли на этом пути места для ученияо праве. Чтобы найти это место, мне придется в какой-то момент отойти от буквысказанного Кантом, но я надеюсь, что это не помешает мне следовать логикесказанного им.Третья антиномия и источник кантовской практическойпроблематикиВпервые в критической философии Канта проблематика практической философиипоявляется в связи с решением третьей антиномии. Антиномия, напомню, возникаетпри умозрительном рассмотрении идеи мира как совокупности всего, что есть, исостоит в том, что два, казалось бы, противоречащие друг другу утверждения о миреоказываются равным образом доказуемы.

Первое: «Каузальность по законам природы –не единственная каузальность, <…> необходимо еще допустить каузальность,[осуществляемую] через свободу». Второе: «Нет никакой свободы, все в миресовершается только по законам природы». 101 Эту антиномию Кант решает, показывая,что в первом и втором утверждении «мир» понимается по-разному. Если под «миром»понимать совокупность действительного опыта, т.е. явлений, то все в нем подчиненозакону причинности, а вопрос о начале мира или его последнем основании не имеетсмысла, т.к. все, что есть в опыте, с необходимостью обусловлено и существует лишьпостольку, поскольку оно нам дано.