Диссертация (Кант трансцендентальное обоснование принципов права), страница 5

Например, в «К вечному миру»Кант пишет: «если нет свободы и основанного на ней морального закона и все, чтопроисходит или может происходить, есть исключительно механизм природы, то <…>понятие права есть бессодержательная мысль». 28 Столь же плохо согласуется среконструкцией Погге высказывание непосредственно из «Введения в учение о праве»:«Мы знаем свою собственную свободу (из которой исходят все моральные законы,стало быть, и все права и обязанности) только через моральный императив, которыйпредставляет собой положение, предписывающее долг, и из которого можно затемобъяснить способность обязывать других, т. е.

понятие права». 29Если учение Канта о праве не связано ни с его концепцией трансцендентальнойсвободы, ни с практической философией вообще, то требуется объяснить, почему этоучение имеет практическую значимость и с чего мы взяли, что оно – нечто большее,чем пустая, хоть и (предположительно) логически стройная, фантазия.Утверждение, что право «аналитически следует из одной только идеи свободыво внешнем использовании произволения» совершенно недостаточно для ответа на этиТам же.

С. 297; курсив мой.Например, во «Введении в учение о праве» Кант пишет: «Строгое право, т. е. такое, к которому непримешивается ничего этического, не требует никаких иных определяющих оснований произволения,кроме внешних; ведь именно тогда оно чисто и не смешано ни с какими предписаниями добродетели»(Метафизические первоначала учения о праве. С. 95). Можно вспомнить и почти что скандальноизвестное изречение из «К вечному миру»: «[П]poблeмa yчpeждeния гocyдapcтвa paзpeшимa <…> дaжедля нapoдa дьявoлoв (ecли тoлькo oни oблaдaют рассудком)».

(К вечному миру, c. 33)27См., например, Метафизические первоначала учения о праве. С. 89: «Делать правые поступки своеймаксимой – это требование, предъявляемое мне этикой». См. также в «Метафизических первоначалахучения о добродетели»: «именно учение о добродетели предписывает свято соблюдать право человека»(Метафизика нравов.

С. 436).28К вечному миру. С. 39.29Метафизические первоначала учения о праве. С. 113.252617вопросы. 30 Как пишет Кант в «Дисциплине чистого разума в догматическомприменении», «в философии нельзя, подражая математике, начинать с дефиниций, <…>в философии дефиниция со всей ее определенностью и ясностью должна скореезавершать труд, чем начинать его». Математика имеет аксиомы благодаря тому, что еепонятия конструируемы в созерцании. Предмет философии, напротив, не созерцаем, апотому в философии «нельзя найти ни одного основоположения, которое заслуживалобы названия аксиомы».

31 Таким образом, значимость философского понятия нельзядоказывать тем, что оно выведено из какого-то якобы самодостоверного положения.Философская дефиниция это «экспозиция понятия разума», а значимость понятийразума заключается в том, что они находятся в определенном отношении к предмету,который посредством этих понятий может быть познан.Таким образом, обоснование права не может начинаться с определения свободыво внешнем применении произволения. Наоборот, задача обоснования права в том исостоит, чтобы доказать, что некая дефиниция внешней свободы является адекватной(«полной») экспозицией ее понятия. Задача, кроме того, состоит в том, чтобы доказать,что понятие внешней свободы является априорным и потому может быть источникомобщезначимых законов.Погге называет кантовское учение о праве своего рода «игрой», правила которой«бинарны и без остатка делят все возможные действия людей на правые (recht) инеправые» (unrecht)».

32 Но если все это – всего лишь игра, то кто сказал, что ее правиладолжны быть именно такими? Почему нельзя ввести другие правила, объявивнезаконным все, что до сих пор было законным? Или можно?..Таким образом, отказав кантовскому учению о праве в трансцендентальныхоснованиях, на которых покоится остальная его практическая философия, мыпревращаем право в систему чисто случайных правил, которые могут быть какимиугодно, если только найдется сила, достаточная для принуждения к их исполнению.

Нов практической философии Канта понятие «случайности» применительно к правилуФактически, основной аргумент сторонников тезиса о независимости состоит в том, что поскольку«высший принцип права – аналитический» (Метафизика нравов. С. 438), то его истинность можнопознать «закону противоречия» (см., например, Wood 2002). На самом деле, едва ли истинностьаналитических высказываний может быть познана по закону противоречия.

Он лишь утверждал, что втаких суждениях «связь предиката с субъектом мыслится через тождество» (Критика чистого разума. С.61 / В10). Как показал Л. У. Бэк (Beck 1967), а вслед за ним – П. Гайер (Guyer 2002), у Канта разделениесинтетических и аналитических суждений вообще не имеет отношения к критерию истинности.Суждение, которое «мыслится» как аналитическое, если это не суждените формальной логики, всегдаосновано на некоем предшествующем синтезе.

И никакие суждения, кроме прямых тавтологий (вроде«все холостяки холосты»), не могут быть истинными просто в силу своей аналитичности.31Критика чистого разума. С. 925 / В758; С. 929 / В760.32Pogge Th. W. Is Kant’s Rechtslehre a ‚Comprehensive Liberalism‘? p. 145.3018означает, что субъективное основание для того, чтобы сделать это правило максимой,покоится в области чьей-то склонности или индивидуальных представлений ополезном. Такое правило имеет смысл только как средство для достижения некойматериальной цели. Поэтому установление таких правил в качестве общеобязательныхзаконов есть навязывание своих целей другим, а значит, гетерономия и насилие.Более осторожная версия тезиса о независимости гласит, что учение о правеследует аналитически из концепции практической свободы, представленной в первой«Критике», и потому не требует предварительного критического исследования.Так, Г.

Гайзман строит свою реконструкцию обоснования права на интерпретациикантовского разделения свободы во внешнем и во внутреннем применениипроизволения. Свободу во внутреннем применении произволения Гайзман определяеткак «способность ставить себе цели», а свободу во внешнем применении произволения– как «способность совершать действия, требуемые для достижения поставленныхцелей». 33 Моральное 34 законодательство для этих способностей может осуществлятьсялибо посредством своей собственной воли, либо посредством чужой воли. В первомслучае это будет внутреннее законодательство, во втором – внешнее.

«То, что длявнутреннего употребления свободы ни в отношении мотива, ни в отношениицелеполагания не может быть законодательства посредством чужой воли, – считаетГайзман, – очевидно». 35 Таким образом, право – это внешнее законодательство длясвободы во внешнем употреблении произволения.Для объяснения того, что собой представляет эта внешняя свобода, Гайзманобращается к кантовскому рассмотрению «практической свободы» в «Каноне чистогоразума».ПрактическойсвободойКантназываетспособностьпроизволения«определяться независимо от чувственных побуждений, стало быть, руководствоватьсямотивами,представляемымитолькоразумом». 36Важно,чтоподэтими«представляемыми разумом мотивами» Кант имеет в виду «представлении[я] о том, чтополезно или вредно даже весьма отдаленно», с помощью которых разум «преодолеваетвпечатления, производимые на нашу чувственную способность желания».

37 Речь идет,считает Гайзман, не об абсолютной спонтанности разума в отношении произволения, алишь о то ,м что ыб р диа неких отдаленных целей отказаться подчинятьсясиюминутным склонностям (даже если эти цели тоже продиктованы склонностями).33Geismann G. Recht und Moral in der Philosophie Kants // Jahrbuch für Recht und Ethik, 14 (2006), S. 2.Слово «моральный» Гайзман употребляет в широком смысле, не имея в виду только индивидуальнуюэтику.35Ibid.

S. 3.36Критика чистого разума. С. 1007 / В830; перевод изменен.37Там же. С. 1008 / В8303419Поэтому «понятая таким образом практическая свобода доказуема и доказывается спомощью (внутреннего) опыта». 38 Таким образом, «определение практической свободыкак способности действовать независимо от естественного принуждения, согласнопринципам, т.е. на основе разума, не затрагивает того, определяются ли принципыпоступка в свою очередь посредством разума или все же чувственностью». 39 Короче,критерий практической свободы в том, что разум диктует, как мне действовать, и неважно, диктует ли он также мотив поступка. Практическая свобода, заключает Гайзман,касается лишь поступка как средства для некой (безразлично какой) цели и тем самымона тождественна «свободе во внешнем применении произволения».Таким образом, право есть законодательство для этой «доказуемой с помощьюопыта» практической свободы.