Диссертация (Эго-документы русской эмиграции XX века - на материале публикаций журнала «Возрождение» (Париж, 1949–1974)), страница 11

Ведь в ряде индоевропейскихязыков слово «дом» (domos, domus) означает не жилое строение, аобщественную организацию. Очаг и печь традиционно служили организующими связующим местом для домочадцев. У лексемы «дом» отмечается значение«семья, люди, живущие вместе» 158 . Причем в основу подобного толкованияположен принцип «соборности»: совместное проживание и ведение хозяйства.Однако в эмиграции произошла деформация традиционно понимаемого домасемьи как «проживающих вместе людей». При этом попытки приблизитьутраченный реальный дом оборачивались стремлением эмиграции обрестиродовое гнездо, в большинстве случаев путем включения в пространство семьилиц русской культуры, не имеющих родственных отношений. В результатепроизошло расширения рамок семьи: в понятие семьи слились воедино вместепроживающиеродственникииродственныедуши,многочисленныеродственные сообщества и диаспоры, оставшиеся за рубежом верными России.Родственниками в эмиграции стали люди, близкие не по «крови», а поинтересам – дружеским, профессиональным и т.

д. Г. Иванов и И. Одоевцева непредставляли своей семейной жизни без Г. Адамовича. В. Ходасевич иН. Берберова – без М. Горького. З. Гиппиус и Д. Мережковский – без своегосекретаря В. Злобина.В мемуарах эмиграции востребованным стало представление о домесемье как России, Церкви, родовом гнезде. Вынужденное беженство ипереживания, вызванные этим, воскресили в эмигрантском сознании знаковуюфункцию дома как биологического рода, в котором человек рождается иумирает. «Есть великое очарование в древнейшей греко-римской религии,157158Энциклопедия символов / Сост.

В. М. Рошаль. М.: АСТ; СПб.: Сова, 2006. С. 214.Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1960. С. 168.52которая велит хранить алтарь домашних богов, алтарь предков, и никогда неугашать его пламень, ибо в нем живет душа наших отцов, которая нас любит иохраняет, если мы ее не забываем и питаем своею любовью и не жалеем«жертвовать» ей силы нашей души, что-то отдавать от себя, подобно красномуяичку на могилу…»159, — признавался в эмиграции Б.

Вышеславцев,высланный из советской России на знаменитом «философском пароходе».Такжепоявилсяповышенныйинтересхудожниковкассоциативнымконструкциям типа «дом – семья», «отечество – биологический род – гнездо,улей, муравейник». Например, В. Варшавский сравнивает себя с «пчелой отродного улья»160. Дом на Монпарнассе, где жили русские художники,назывался «ульем» — пчелиным домом, в котором бурлит единая в своемразнообразии творческая, интеллектуальная, культурная жизнь.

Именно такие,возникшие в эмиграции, «культурные гнезда, улья, муравейники» (домакрупных писателей, общественных деятелей и пр.), в которых регулярнособиралась русская интеллигенция, воспринимались самими эмигрантами какдома эмиграции в целом, как единый род. Среди них — дом М. Горького,квартира З. Гиппиус и Д. Мережковского, снимаемое жилье И. Бунина.Соответственно менялась и “стилистика” поведения. Так, деятельность, ранеетрадиционно осуществляемая вне домашнего пространства, стала характернойдля дома. Иными словами, в рамках семьи сфера приватной жизни былапотесненаэлементамижизниобщественной,главнымобразомпрофессиональной.

Изоляция творческой интеллигенции от ценностногопространственного континуума способствовала значимости для эмигрантовтрадиционного представления о доме как семье – братстве – церкви – храме.Дом для христианина всегда созвучен Храму и Церкви – Дому Божьему наземле. Дом – это сакральный центр духовной сферы, создавшийся среди159160Вышеславцев Б. Тайна детства // Возрождение. 1955. № 46. С. 54.Варшавский В.

Указ. соч. С. 186.53обыденности, с Богом и Сыном его Иисусом Христом во главе. Церковь – этобратство. Священнослужитель – отец, прихожане – его дети. Многочисленныеисточникисвидетельствуютобусилившейсяправославностиивоцерковленности веры русской диаспоры.Стремление компенсировать бездомность для значительной частитворческойинтеллигенциивизгнаниивыражалосьвпотребностиввоспоминаниях о детстве. «И чем горше была беженская доля, тем ярчевоскрешались в памяти видения отчего дома, детства, юности, всей славы исчастья прежней жизни на родине»161, — вспоминал В. Варшавский. Поэтомутак много возникло в русском зарубежье автобиографической литературы стемой детства в центре: «Детство: повесть об отце» В. Андреева, «Страдныегоды: Моя юность в России» С. Лифаря, «Детство» М.

Осоргина, «Моедетство» С. Прегель и др. Ведь в культурном сознании русского человекаРоссия традиционно ассоциируется с Матерью и любимой Женщиной. Вданном смысловом контексте отъезд из России был воспринят многими какразрыв со святая святых, с Матерью, с Женой, а некоторыми художниками – икак Её проклятье 162 . Образ России – Матери и Жены как порождающей,плодородной, питательной сырой земли, в мемуаристке эмигрантов былпереосмыслен как зима и пустыня.

Такие ассоциации между образами Россиикак Матери и пустыни возникают, скажем, в воспоминаниях Ремизова, на чтообращает внимание исследователь Е. Е. Вахренко163. С одной стороны, в руслехристианской традиции пустыня уподобляется месту желанной встречистраждущих с высшей реальностью – Богом, беседы с Ним и Откровения. Сдругой стороны – она иллюстрирует негативный аспект архетипа Матери:161Варшавский В. Указ. соч. С. 172-173.См.: Поплавский Б. Вокруг «Чисел» // Числа. № 10.

С. 206.163Вахренко Е. Е. Концепция времени и пространства в автобиографической прозе А. М. Ремизова 1920 - 1950х гг.: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2007. 24 с.16254подчеркивает не Её порождающую и защищающую семантику, а, напротив –бесплодность.Стало быть, в культурном сознании русской эмиграции обобщаетсяобщекультурный смысл основного понятия повседневности – дома. Этопонятие мифологизируется, вводится в новый контекст и само становитсятекстом, артефактом и мифом о Доме.Обращение же к пространственной вертикали помогает осмыслитьдуховную позицию художников. Утрата Родины для многих из них оказаласьнеожиданным бесконечным мучением, которое преломляется в их творчестве вобразе “ада” (Бунин, Шмелев), а любое воспоминание о былой Россиисимволически приближается к “воспоминанию о рае и мечте о рае” (Бердяев).По мнению Полторацкой, «в литературе эмиграции, как и в любой другой, тема“рай — ад” становится одной из таинственных, и у каждого автора (Бунина иШмелева.

— А. К.) она рассматривается по-своему, так до конца и оставаясьнеразрешимой. Вечный вопрос (“Что с нашими душами будет после смерти?”)никого не оставил равнодушным даже в эту эпоху скептицизма и открытойциничности»164. Такое же отождествление былой, потерянной России сутраченным раем особенно заметно в мифологизации последнего российскогоИмператора Николая II. Этот вопрос нами подробнее рассмотрен в главе 2 напримере многочисленных публикаций в журнале «Возрождение».Возвращение к утраченной России имело особое преломление приизображении писателями такой картины мира, где главным компонентомявляется образ окружающего мира.

Так, о взаимосвязи родины и рождениярелигиозный философ С. Н. Булгаков размышлял в 1938 году: «Родина естьсвященная тайна каждого человека, так же как и его рождение. Теми жетаинственными и неизгладимыми синаями, которыми соединяется он через164Полторацкая С. В. Указ. соч.

С. 16.55лоно матери со своими предками и прикрепляется ко всему человеческомудреву, он связан через родину и с материю-землею и со всем Божьим творением.Человек существует в человечестве и в природе. И образ его существованиядается в его рождении и родине <…> Чем я становлюсь старше, тем долеерасширяется для меня значение родины. Там я не только родился, но изародился в зерне, в самом существе, так что вся дальнейшая моя такаяломанная и сложная жизнь есть только ряд побегов на этом корне.

Все, все мое-— оттуда. И умирая, возвращусь — туда» 165 . Полторацкая также обращаетвнимание, что в созданных в эмиграции воспоминаниях очень заметнатенденция обращения к России «державной, необъятной, сильной своеюсоборной народностью и духовной стойкостью, религиозностью, с однойстороны, и известным бунтарством и непокорностью — с другой <…>подобного рода восприятие родной земли и своего народа слишкомдиссонировало с революционными преобразованиями семнадцатого года»166.

Врезультате таких переживаний, основанных на невозможности как-то реальноповлиятьнапроисходящее,некоторыеизавторовпривносятособоеосмысление исторического времени в свои произведения — в тканиповествованияпоявляетсянескольковременныхпластов,происходитпогружение в более удаленное прошлое (в собственное детское мироощущение— у Веги), обращение к духовным категориям “рая и ада”, новое освоениехудожественного пространства и времени, которое «распространяется нетолько вовне, но и уходит в глубину сознания героев, воплощаясь в спиральныйвиток годового круга или же линейно протекая вне вековых преград» 167 .Зачастую особенный временной мир произведения стирает границы междупрошлым, настоящим и будущим, синтезируя их в единое темпоральное165166167Булгаков С.