Диссертация (Проблема трагического в поэзии В.С. Высоцкого), страница 9

ли осерчал". (Неслучайно слова "Медный колокол" выделены автор­ским знаком — тире) . Колокол — олицетворение русской церкви, рус­ской культуры, души России. Его голос действительно может внушать скорбь, страх (погребальный колокол, набат (см. также стихотворе­ние "Набат", рисующее картину Апокалипсиса)), но и служить олице­творением радости (свадебные колокола) . В стихотворении Высоцко­го создается противопоставление колокола и куполов церквей. Купо­ла тянутся к колоколу, прокалывая небо (поэт при исполнении пес­ни нарочито выделяет слово "пр-р-окол-л-лотом", см. также о паро- нимической аттракции в стихотворении [100, 15-16]) , преодолевают его как преграду. Золотом купола залечивают раны, полученные в результате противостояния, неслучайно в слове "кроют" еще яв­ственно слышен призвук этимологически родственного "кровь". Воз­никает цветовая символика "красный" (кровь) — "желтый" (золото), о которой подробнее будет сказано ниже. Ударам колокола судьбы противопоставляется тихая кротость куполов — вот два извечных полюса России, две равновеликие правды. Кстати, именно в "Арапе Петра Великого" впервые показано сосуществование в стране двух

миров, соединенных отчетливым повествовательным швом [198, 60]. Высоцкий в совершенно иную эпоху дает свое художественное реше­ние проблемы взаимодействия государственного и человеческого, во многом ориентируясь на пушкинскую меру соотношения общего и частного, пользуясь ею как орудием, приемом.

В райском саду стихотворения, как и положено в потустороннем мире, таятся неисчислимые богатства. Сюда испокон века стремилась русская душа, о чем говорят и фольклор, и литература (достаточно вспомнить сон Обломова). Это мир изобилия, о чем свидетельствует нагнетание эпитетов после слова "страною": "солоно — да горько —

кисло — сладкою, голубою, родникового, ржаною". Однако эпитеты не конкретизируют картину, а, напротив, подчеркивают ее расплыв­чатость, неопределенность. Герой, лишь на мгновенья застывший пе­ред "вечною загадкою" страны, отправляется в путь и вязнет в этой расплывчатости. Действительность оказывается совсем не сказочной: "Грязью чавкая жирной да ржавою,

Вязнут лошади по стремена,

Но влекут меня сонной державою,

Что раскисла, опухла от сна".

Грязь на дорогах, сонное состояние природы говорит о том, что, скорее всего, время действия стихотворения — осень. Это, как из­вестно, самое русское время года. Неслучайно практически все раз­мышления русских поэтов о судьбе страны были сопряжены с этим временем года, от пушкинского Ибрагима, возвращающегося в Россию осенью, и лермонтовской "Родины" до стихотворения Блока "Россия" ("Опять, как в годы золотые..."). Однако осень может быть и кри­зисным временем. В старообрядческих духовных стихах 17 — 20 веков она означает времена пришествия Антихриста:

" П о грехам нашим на нашу страну

Попусти Господь такую беду:

Облак темный всюду осени.

Небо и воздух мраком потемни..."

[228, 255] "

В стихотворении Высоцкого осень действительно становится знаком пограничности [185, 402]. Об этом свидетельствует и нагнетение цветовой символики. Эпитеты "жирная" и "ржавая" на основе слож­ной ассоциации оказываются синонимами. Слово "ржавый" в русском языке имеет много значений, нас интересуют следующие из них:

1. бурого цвета и с характерным привкусом вследствие наличия при­меси окислов железа (о воде);

2. покрытый буро-желтыми пятнами вследствие окисления жира (о се­ледке) [см. 221].

Таким образом, слова "жирный" и "ржавый" могут быть здесь синони­мами, как цвет глины, буро-желтой, блестящей под солнцем. Проти­вопоставление красного и желтого цветов, начавшееся ранее в пер­вой части стихотворения, нарастает: "ржаной" — "жирной" — "ржа­

вою". Один цвет переходит в другой, перемешивается с ним. Отсюда и созвучное "держава", как бы совмещающее в себе оба цвета (Ср. у М. Цветаевой: "Державная пажить, надежная, ржавая тишь. Мне сторож покажет, в какой колыбели лежишь" [257, 80] — о кладбище).

Неслучайно появляются в стихотворении и лошади. Осень, доро­га, кони — вечные спутники раздумий о судьбе страны. Но есть и другая, внутренняя логика стихотворения Высоцкого, согласно ко­торой кони возникают здесь совершенно закономерно. Пространство стихотворения определенным образом организует действия героя. Поначалу оно разворачивается все целиком перед героем (пятая строфа) так, как на иконе изображен мир: "чуть сверху, с "птичь­

его полета" [139, 342] . Оно манит к себе зачарованного путника. А

вот когда он попадает в "картину", пространство начинает сопро­тивляться. Ю. Лотман писал о том, что представления географиче­ские и этические в древнерусских текстах находились в связи друг с другом [145, 210-216] . Это объясняется тем, что понятия о веч­ности соединялись с размышлениями о бессмертии. "Мир поэтому ока­зывался населенным и ... перенаселенным существами и событиями (особенно событиями священной истории) прошлого и будущего. В микромире средневекового человека будущее ("конец мира") уже есть — на западе, священное прошлое еще есть — на востоке. На­верху — небо и все божественное. Эти представления о мире вос­производились в устройстве и росписях храмов. Предстоя в церкви, молящийся видел вокруг себя весь мир: небо, землю и их связи между собой. Церковь символизировала собой небо на земле. Под­няться над обыденностью было потребностью средневекового челове­ка." [139, 344]. В песне Высоцкого совершенно неожиданно также открывается целый мир в его взаимосвязях, потому и лошади здесь совершенно естественны. Согласно фольклорным представлениям, конь — посредник между земным и небесным миром. Он оказывается способным вырвать героя из грязи повседневности, из сопротив­ляющегося пространства. Лирический герой уже не может распо­ряжаться собой, попав во власть этих лошадей. Они "влекут" его, то есть уносят с быстротой ветра, как пушкинского Ибрагима. Но направление дороги в песне Высоцкого иное. Лошади у Высоцкого мчат героя прочь из сонной, опухшей, раскисшей державы, спящей волшебным сном (еще одно приобщение к литературной и философской традиции) , поднимают вверх, к небу. Именно такой смысл, как ка­жется, имеет здесь слово "влекут" (кстати, этимологически род­ственное со словом "облако").

Конь в фольклорных представлениях может отождествляться и с

луной [200, 18 0] . Неслучайно, что на пути героя встает "семь бога­тых лун". Это еще одно подтверждение тому, что образы лошадей осуществляют "перенос" по вертикали, в пространстве духовном.

Согласно христианскому вероучению, семь лун в смысле семи небесных светил отождествляются с семью архангелами [17 6, 43, 62] . Появление небесного воинства на пути героя неслучайно. Это знак грядущих событий чрезвычайной важности, тем более, что все дей­ствие стихотворения происходило ранее в особом, кризисном про­странстве. Попробуем предположить, каково значение таинственного знамения. Даже не углубляясь в тонкости истолкования значения выражения "семь богатых лун", понятно, что семеричное сочетание в песне В.С. Высоцкого, как вообще в природе, быту, мифологии, символично. Согласно учению пифагорейцев число семь является олицетворением святости, здоровья и разума. "Теологи называют число 7 "истинно святым числом", так как число 7 — это соедине­ние числа 3, символизирующего божественное совершенство... и чис­ла 4, числа мирового порядка; следовательно, само число 7 являет­ся символом "союза" Бога с человеком, символом общения между Богом и его творением" [32, 96]. В Библии говорится о семи днях тво­рения, о семи звездах суть Ангелах семи церквей, семи печатях в Апокалипсисе и т.д. Герою Высоцкого необходимо пройти через "ис­тинно святое число", поскольку знак подается не только всей Рос­сии ("Это птица Гамаюн надежду подает!"), но именно герою стихо­творения: "То мне птица Гамаюн надежду подает!" Он отмечен свыше —

небесными знамениями и вещим Гамаюном.

"Веление Божие" сверху осеняет земной путь всех поэтов, но лишь один из них способен воздвигнуть вертикаль от земли к Небу, куда по смерти, как в пушкинском "Памятнике", уйдет "душа в за­ветной лире" [185, 446; 230, 196]. Но для этого нужна еще одна —

последняя — жертва. На наших глазах совершается преображение человека:

"Душу, сбитую утратами да тратами,

Душу, стертую перекатами, —

Если до крови лоскут истончал, —

Залатаю золотыми я заплатами,

Чтобы чаще Господь замечал!"

Сонной, раскисшей державе, как медному колоколу золотые купола, противопоставляется живой, страдающий человек. На лубочных кар­тинках купола церквей изображались, как перевернутые сердца. Ду­ша обычно представляется в виде сердца и помещается в области горла и груди. Поэтому и сопоставляются купола церквей и душа. Отсюда (а не только от Маяковского) лоскут, истончавший в кровь. Душа, измученная тяжкими испытаниями дороги, превратилась в кро­вавый лоскут. (Анафора ("душу") и фонетические особенности (алли­терация [т], [р]) подчеркивают страдания героя) . Кровь души оро­сила дороги страны — вот откуда и крепость державы, и бурая грязь, и клонящиеся под солнцем колосья. Заклятие с России может быть снято лишь ценой собственной мученической жизни. Пройдя через испытания, душа, истекающая кровью, очищается, как перегорает золото в огне, чтобы загореться чистым блеском. "Блистательность золота сродни блистательности мучеников — самых блистательных, самых изящных, самых праздничных персонажей византийской и древ­нерусской иконографии" (С. Аверинцев) [6, 51]. Золотые заплаты покрывают измученную душу лирического героя стихотворения. Перед нами образ мученика. Подвигами святых славна в веках Русь. Их образами держится и государство, и человек. Таково значение сим­вола последней строфы и цветовой символики стихотворения в це­лом. Подобный характер персонажа соответствует архетипу хрис­

тианского национального сознания. Герой-жертва, восстанавливаю­щий ценой своей жизни гармонию бытия (см. благозвучие [зало],

[золо] в последней строфе) , — распространенный образ поэзии Вы­соцкого. О таком типе героя, равно притягательном для интелли­генции и широких масс, писал еще С.Н. Булгаков в "Вехах" [48, 212] . Обращение к этому архетипу в творчестве В. Высоцкого чрезвычайно важно для объяснения его феноменальной популярности.

Кроме того, происходящее с героем стихотворения есть не что иное, как кровавое действо превращения человека в пророка. Все, о чем рассказано, совершено ради человека. Об этом говорит компо­зиция стихотворения: в вышине медный колокол, под ним золотые ку­пола, а внизу преображенный человек. В центре всего человек, а над всем Божественное знамение. Все мироздание, как в "Пророке"

А.С. Пушкина, существует ради человека [185, 2 6] , так же, впрочем, как и в поэме В.В. Маяковского "Облако в штанах". Но герой стихо­творения не получает никакого прямого наказа. Никто не руководит его действиями. Он сам ставит себя в ситуацию страшного испыта­ния. Казалось бы, жертва бессмысленна, но человек возвышен уже самим своим мученичеством до трагических высот истории. Его жерт­ва — пророчество о будущем обновлении России. Таков смысл подви­га лирического героя стихотворения. Вообще стихотворение "Купола" можно назвать художественной моделью России в понимании Высоцкого. В песне явственно вычленяются две плоскости — тематическая и ме- татематическая — с их последующим динамическим соотношением. Речь идет об обретении человеком своего предназначения и о том, как личная судьба соединяется с историей России,

Мысль стихотворения реализуется во всех его аспектах, начи­ная с построения. Первая часть песни (строфы 1 — 4) о сказочном пространстве России и ее путях расширяется второй частью (стро-